Пережившая блокаду

Одной из ярких страниц Великой Отечественной войны является битва за Ленинград, длившаяся с 10 июля 1941 года по 9 августа 1944 года. Длительная блокада города на Неве, ежедневные варварские артобстрелы и налёты авиации, начавшиеся в сентябре 1941-го и продолжавшиеся до января 1943-го, выматывали силы, превращали город в руины, но ленинградцы мужественно сопротивлялись фашистам. И вот наступил день 18 января 1943 года, который вошёл в историю Великой Отечественной войны и нашего государства как день прорыва блокады: после кровопролитных боёв у деревни Марьино Ленинградской области встретились и соединились в ходе операции «Искра» войска Ленинградского и Волховского фронтов.

Мы всё это знаем только по книгам и кинофильмам, а вот Анастасия Николаевна Ефременко, являясь коренной ленинградкой, на себе испытала этот кошмар. Ей в ту пору было 14-15 лет. Вот что рассказывает она о том времени, о своих близких людях, о себе:

-- Мой папа был дорожным мастером, после болезни умер в 1937 году, и мы жили вдвоём с мамой в большой квартире на четыре хозяина. Я хорошо училась в школе, была спортсменкой, ходила на занятия в балетную школу. 22 июня 1941 года был обычный воскресный день. Мама работала сменами на фабрике «Скороход», где выпускали детскую обувь. В этот день была её смена. А мы с друзьями решили съездить в выходной день за город. В окна трамвая с утра увидели толпы людей у городских радиорепродукторов, но не придали этому значения. Вернулись вечером с загородной прогулки и узнали, что началась война. Состояние было ужасное: женщины плачут, мужчины переживают, детвора ничего понять не может…

Вскоре маму стали отправлять после смены рыть окопы за городом, я её редко стала видеть, оставалась дома одна. Но по-настоящему страшно стало мне, когда 4 сентября немцы начали бомбить город. Мы с мамой жили в четырёхэтажном доме на втором этаже, а мамина подруга жила с сыном через дом от нас на первом этаже двухэтажного дома. Мы днём были дома, а на ночь уходили к тёте Марусе, чтобы по сигналу тревоги быстрее бежать в убежище.

В городе действовала карточная система снабжения продуктами: в магазине давали макароны, крупы и хлеб. Маме как работающему взрослому человеку хлеба давали по 250 граммов в сутки, а на меня как на иждивенца -- 125 граммов. Дома мы весь хлеб делили пополам, и есть хотелось всегда. Длинные очереди за хлебом стали нормой жизни, появилась спекуляция продовольственными карточками.

Маме приходилось много работать – она в то время была кочегаром на электростанции, а после работы ещё и рыла окопы. Холодно, голодно. Мама простыла, и её положили в госпиталь, где было усиленное питание. Но это ей не помогло, и в конце мая 1942 года она умерла. В то время в городе столько было покойников, что живые этому не удивлялись. Трупами были завалены бывшие школьные классы, их увозили на открывшиеся вновь кладбища и хоронили в общей могиле. Я едва нашла свою маму. Чтобы её завернули в одеяло и похоронили по-человечески, я отдала свой талон на питание. Так я осталась одна в 15 лет в осаждённом городе, без поддержки и помощи взрослых.

Ежедневно я ложилась спать и вставала с одной мыслью: когда же наконец закончится этот кошмар? А немцы продолжали педантично ровно в 35 минут 7-го часа вечером сбрасывать на город бомбы, «зажигалки». Сбросят и улетят. Фронт был совсем близко. Мы, подростки, постоянно дежурили во дворе дома, на крыше, чтобы гасить немецкие «зажигалки». Для этого был запасён песок, стояла в бочках вода. Однажды в моё дежурство раздался какой-то непривычный для слуха звук. Я даже присела от страха, думаю, всё! А это немцы ради потехи сбросили на соседний вагоностроительный завод пустые бочки из-под горючего. Они не взорвались, конечно, но страху наделали.

Надо сказать, что и в блокаду город жил своей особой жизнью: работали кинотеатры (мы иногда в кино бегали), хлебопекарни, больницы, магазины. Нам очень хотелось сладкого, и ничто не могло удержать детвору от соблазна перелезть через высокий забор и оказаться у разбитого фашистами продовольственного склада, где лежал закопчённый и обугленный сахар. Что можно было собрать, то уже собрали, но кое-что оставалось, и это не давало нам покоя. Солдаты, охранявшие склад, разгоняли нас, но так хотелось попить пусть грязного, но сладкого чая…

Когда меня стали покидать силы, меня определили добрые люди в пункт усиленного питания. Я полной никогда не была, а тут ещё голод, холод. Меня тоже стали отправлять рыть окопы, а сил нет. Что делать? Дальняя родственница предложила мне эвакуироваться вместе с ней и её ребёнком по Ладожскому озеру в 1942 году, когда была открыта водная дорога. Я уехала вместе с ней на родину родителей – в Викуловский район. Так оказалась здесь. Выходила замуж за военного, какое-то время жила вместе с ним в Польше, там и родила дочь Раису, а когда ей было чуть больше года, вернулись снова сюда.

После войны я трижды была в Ленинграде. Знаю, что в мою квартиру прямой наводкой попал снаряд, её разрушило, но потом её восстановили, и в ней живут уже другие люди…

Много пришлось пережить этой женщине на своём веку: смерть отца, матери, мужа, дочери Ольги, блокадные дни родного города, крушение поезда, в котором возвращалась её семья из Польши в Викулово. Но Анастасия Николаевна нашла в себе силы жить, работать, воспитывать внуков, не очерствело её сердце за многие десятилетия. Она даже во сне видит свой родной Ленинград. 6 февраля 2013 года ей исполнится 86 лет, и мы от души хотим пожелать этой мужественной женщине крепкого здоровья, долголетия, тепла и счастья рядом с дочерью Раисой, внуками и правнуками.

Фото Т. Суховой