Увидеть Париж… и не умереть

Воистину, правы люди, считающие, что открывать заграницу лучше в зрелом возрасте. И едут французские, американские и иные пенсионеры в разные страны… Здорово! Времени свободного уйма, финансы позволяют. А российскому человеку, ушедшему на заслуженный отдых, трудовой пенсии не то что до Парижа - до столицы родины съездить едва ли хватит. А потому, не дожидаясь этого почтенного возраста, ещё два года назад сама для себя решила: а не встретить ли полувековой юбилей где-нибудь в Париже, да не плюнуть ли, как пел любимый Высоцкий, «с Эйфелевой башни на головы беспечных парижан»? Задумано - сделано. Так долго ждала, что, казалось, и не увидеть мне Парижа, как своих ушей.

Признаться, раньше считала, что крылатые выражения типа «Париж стоит мессы», «Увидеть Париж и умереть» - просто красивые слова. Но он действительно хорош. Умирать от увиденного, конечно, не надо, а вот в памяти город этот остаётся навсегда. На земле немало мест с изумительными по красоте уголками: где-то хороши дворцы, где-то отдельные улицы. А здесь красиво, необычно всё: каждый уголок, каждая улочка. И если к этому приплюсовать то, что знаешь по книгам и учебникам, получается просто песня от одних только названий: Лувр, Версаль, Собор Парижской Богоматери, Тюильри, Елисейские поля, Эйфелева башня…

«Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу»

Два парижских храма потрясают своей мощью - Сакре Кёр и Нотр Дам де Пари. Но ещё надо посмотреть, какой из них лучше. Хотя более известен, конечно, второй, взрослому поколению - по роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», молодёжи - по одноимённому мюзиклу. Он и по значимости главный - всё-таки кафедральный! Зато Сакре Кёр получил эпитет базилика (есть такой негласный титул храмов в католицизме). Оба собора монументальные, Нотр Дам - классический образец эпохи Людовика XIV, а Сакре Кёр больше похож на корабль (весь белый и, несмотря на огромные размеры, как будто невесомый).

Но есть одно общее, что их объединяет (как, впрочем, и почти все католические храмы): при внешней и внутренней красоте очень уж они холодные - отопления внутри не предусмотрено. Как произведения архитектуры и высочайшего искусства, безусловно, изумительны, но мне с моей «русскою душою» теплее всё-таки в православных церквах. Была когда-то у Джо Дассена песня «Шён зализе», мелодичная, нежная. А вот о чём она - я не знала. Оказывается, о Елисейских полях (так они звучат по-французски), самой широкой улице Европы (120 метров!). Открываясь Триумфальной аркой Наполеона, раскинулись эти поля на два километра до площади Согласия (Конкорд), той самой, на которой обезглавили парижские революционеры Людовика XVI и жену его Марию-Антуанетту. И впечатляют своим размахом, обилием магазинов, но главное - потрясающей иллюминацией (её как раз к Рождеству зажгли). А ещё - толпами туристов всех мастей и расцветок, жадно глазеющих на всю эту красоту.

Улыбка Джоконды

«У Джоконды улыбка портняжки, чтоб булавку во рту сжимать». Так писал когда-то в одном из стихотворений Андрей Вознесенский.

…Лувр. Самый крупный музей мира, самое большое собрание картин и скульптур. Чтобы обойти его, посмотрев всё, понадобится не один месяц. А потому, понимая всю бесперспективность этой затеи и ограниченность во времени, иду только к тем шедеврам, которые на слуху.

Чтобы увидеть, а главное - разглядеть самое значимое богатство Лувра - «Джоконду» Леонардо да Винчи, надо очень рано встать и быть в числе первых посетителей. Вот тогда вам, может быть, и улыбнётся Джоконда, и Венера Милосская позволит рассмотреть себя… Что удалось посмотреть? Залы итальянцев (Лотто, Джотто, Тициан, Ботичелли); французов с самой знаменитой картиной Делакруа «Свобода, ведущая народ» (помните, в учебниках истории она всегда была иллюстрацией к французской революции?); немцев (Дюрер, Босх), голландцев (Рембрандт, Ван Дейк, Рубенс, Кранах). Почему-то Венера Милосская сильного впечатления не произвела (хотя чего я ждала - за эти тысячелетия она совсем не изменилась и руки не выросли).

О Джоконде - отдельной строкой. Стоит того. Не зря считается самой ценной и загадочной картиной. Я побыла с ней тет-а-тет очень долго. И вот ведь диво: когда на неё долго смотришь, не моргая, в какой-то момент сомкнутые губы растягиваются в улыбке. Не поверила - эксперимент повторила. И снова улыбнулась мне Мона Лиза. Сильнейшее впечатление! Вот в этом и заключается гений Леонардо да Винчи - написать картину так, чтобы она была по-настоящему живой! Потому и идут люди к ней, и стоят часами, ожидая этого самого чуда. А мне-то как повезло!

«Но вот плевал я с Эйфелевой башни…»

Эйфелева башня, Тур Эфель (так это название звучит по-французски), самая известная достопримечательность Парижа. И хотя возраста по историческим меркам небольшого (всего-то 120 лет минуло), а вот поди ж ты, стала главным символом страны. Когда инженер Эфель возвёл на тот момент самое высокое сооружение в Европе, не ругал его разве что ленивый. Писатель Ги де Мопассан был одним из самых рьяных критиков. И на вопрос: «Тогда почему Вы на ней проводите так много времени?» (имелся в виду ресторан на Эйфелевой башне - авт.), отвечал: «Это единственное место в Париже, откуда её не видно». Остроумно. А мне она понравилась, очень какая-то домашняя, ухоженная, отнюдь не пугающая своей железобетонной конструкцией. Да и цветовая гамма такая, что в разное время суток выглядит Эйфелева башня по-разному: то покажется серой, то вдруг появится розоватый отлив, а то и вовсе станет коричневой.

Доход от неё город получает солидный, шутка ли - 80 миллионов евро в год. И поток желающих посмотреть на Париж с высоты птичьего полёта неиссякаем, очереди, как в мавзолей, хотя и удовольствие не дешёвое. Но не жалко потраченных денег, потому как зрелище потрясающее: с самой высокой точки обзор открывается аж на 67 километров, а уж Париж-то весь как на ладони! Как говаривал Михаил Жванецкий: «Чего больше всего хочется, забравшись наверх? Плюнуть вниз». Каюсь.

Про Версальский дворец

С тех самых пор, как Пётр I «прорубил окно в Европу», признаком хорошего тона в России стало копирование царских резиденций, дворцов, парков, садов старого света. И, к счастью, это не всегда было, как говорил классик, смешением «английского с нижегородским». Достаточно назвать Петродворец, Павловск, Царское Село, построенные по образу и подобию Версаля, особенно в части садово-паркового дизайна. Недалеко от Парижа расположена резиденция французских королей, построенная ещё Людовиком XIV. Правил он больше 50 лет, а потому хватило времени на возведение этого поистине монументального комплекса. Редкий был человек - никогда не мылся, за что получил от подданных хлёсткое прозвище «Вонючка» (кстати, и духи-то во Франции появились только потому, что не могли придворные вынести «ароматов» короля). Но вот поди ж ты - красоту любил.

Не было в истории Франции события более радостного, чем рождение наследника в королевской семье после двадцатилетнего ожидания. Назвали отпрыска, как и положено, Людовиком, номер дали четырнадцатый. А величать стали ни больше ни меньше - «Король-солнце». И всё бы хорошо, проживи он меньше. Но уготовано было «солнцу» светить почти до 80 лет (говорят, по современным меркам, это полтора века). Человек он был деятельный - своими почти ежедневными нововведениями удивлял подданных регулярно. А потому в дни его кончины не было в истории Франции события ещё более радостного, чем прощание с Людовиком XIV. Хотя справедливости ради стоит сказать: самые лучшие здания, парки, дворцы, площади, сады Парижа возведены были именно этим королём. И как бы ни относились к нему сограждане, память о себе он оставил на века.

О парижанах и парижанках

А сейчас о том, что я увидела в Париже, на чём остановился мой взгляд. Первое, что удивило: нет здесь, например, немецкой идеальной чистоты. Да и вообще, видимо, французы - не рабы этой чистоты. Особенно такое видно в музеях. В Лувре, например, в залах Ренессанса изображения на картинах трудно разглядеть за «вековым» слоем пыли. А умопомрачительная люстра Наполеона III «украшена» такими гирляндами паутины, что, кажется, её никогда не касалась рука человека. То же и в Версальском дворце. Не удержалась - поинтересовалась у экскурсовода, почему так. Оказывается, здесь, как и везде: когда «всё вокруг колхозное и всё вокруг моё», то и следить за ним совсем не обязательно. Просто Лувр и Версальский дворец принадлежат государству, никому особенно не нужны, а отсюда и уход соответствующий. Правда, знакомо?

И нищих в Париже, как везде, только просят не для себя - обязательно рядом щенок. И в метро ходят по вагонам не с шапкой для подаяний, а с аккордеоном. И звучат здесь венские, русские, французские вальсы. Такой уж, видно, менталитет: любые деньги надо заработать. Пусть и таким способом.

Люди. Разные. Но одно отличает - полное отсутствие хамства. И вот что удивительно: Париж - самый посещаемый город мира, здесь в год бывает 21 миллион туристов. Казалось бы, от такого «вала» коренные жители должны устать, ан нет, останавливаются, объясняют, если не поймёшь словами, просто проводят до места. А уж «бонжур», «мерси» - на каждом шагу. Так принято - здороваться и благодарить. А ещё извиняться, даже в переполненном метро.

Женщины достойны отдельных слов. Вроде и в массе своей далеко не красавицы, безо всякой косметики на лице, иногда просто непричёсанные, а вот глядишь ты, маленькая деталь: платок, шарф, сумка, даже походка, взгляд - и уже глаз не хочется отрывать. И всё как-то по-особенному, не ярко, но очень изящно. Вот из этого, собственно, и складывается ставшее уже крылатым словосочетание французский шик.

О толерантности. Очень терпимый народ. Ровное, спокойное отношение ко всем. Хотя неприятие к ставшим в последние десятилетия французами жителям бывших колоний всё-таки чувствуется. И это в какой-то степени можно понять: «новые французы» ведут себя порой, как в нашей пословице - «со своим уставом в чужой монастырь». А по количеству женщин в хиджабах Париж скоро сравняется с любой арабской столицей.

И ещё один маленький эпизод. Приехав в город Сен Женевьев де Буа, спросили у молоденькой француженки, как добраться до кладбища. Ответ, точнее даже встречный вопрос, был замечательный: «Вам нормальное или русское?». А потом с большим участием рассказала, как найти это «ненормальное русское кладбище».

Известный французский писатель Морис Дрюон (кстати, россиянин по происхождению) однажды сказал: «Из каждого француза торчат русские уши». И, наверное, был недалёк от истины, настолько наши народы «перемешаны»: такого количества русских (добровольно и вынужденно поселившихся во Франции, начиная ещё со времён Отечественной войны 1812 года) не принимала ни одна страна. И как-то прижились здесь наши соотечественники, пустили корни, некоторые сменили фамилии на более благозвучные для французского уха. И как много среди них таких, кто ещё при жизни стал достоянием и гордостью не только Франции и России, но и всего мира.

«Чтоб поклониться православному кресту»

Удивительное дело, но самым большим эмоциональным потрясением стали отнюдь не титульные красоты Парижа, а… русское кладбище Сен Женевьев де Буа в предместье столицы, кусочек России на французской земле. Со времён первой волны эмиграции хоронят здесь наших соотечественников, большинство из которых принесло славу стране, так легко отвергнувшей их… Нашли здесь вечный покой писатели Иван Бунин и Виктор Некрасов, режиссёр Андрей Тарковский, бард Александр Галич, балетный танцовщик Рудольф Нуреев… И целыми полками, батальонами - те, кто воевал в Гражданскую, находясь по другую сторону баррикад: юнкера, императорская гвардия, казаки, армии Врангеля, Колчака, Деникина. И не нам судить, кто тогда был прав, а кто виноват: каждый защищал свою родину, свою Россию. А она у нас общая, одна. И те, кто нашёл последний приют на Сен Женевьев де Буа, заслужили почёта и памяти не меньше лежащих на Новодевичьем кладбище Москвы.

Практически нет здесь помпезных памятников из мрамора и гранита - в основном, простые белые православные кресты. Может, потому и щемит сердце, что кладбище это за тысячи километров от Родины гораздо ближе к исконно русскому названию погост. А ещё берёзы, которые кто-то сердобольный посадил в чужую землю, а они не приживаются в здешней суглинистой почве: растут-то высоко, но такие тонкие и беззащитные, что невольно выступают слёзы, потому что слово «чужбина» здесь, на русском кладбище во Франции, обретает первоначальный, очень горький смысл.

…Уходили с погоста, оставив на могилах великих россиян по православной иконке, и, словно провожая соотечественников, зашелестели осенние берёзы на могиле Бунина, ниже склонилась веточка рябины у надгробия Тарковского, передавая привет далёкой родине.

«Куда мне до неё - она была в Париже…»

Сын моей подруги спросил: «Вы усовершенствовали там свой французский?». «Да, - говорю, - знала три слова, а теперь пять». Хотя как ни крути, а знание языка - великое дело. Здорово, что нынешняя молодёжь это понимает, и на вопрос анкеты многие уже не ответят как практически всё моё поколение: «Иностранным языком владею… со словарём». Сколько бы ещё добавилось впечатлений, знай я хоть немножечко французский. Может, и не плутала бы по лабиринтам Лувра в поисках статуи Венеры Милосской лишь потому, что «по-ихнему» она и не Венера вовсе, а Venus да ещё и de Milo. Указателей-то полно, вот только с переводом проблема… Как не путалась бы в метро, на улицах… Глядишь, и посмотрела бы побольше. Но даже того, что увидела, хватит с лихвой и никакие богатства не сравнятся с эмоциями и впечатлениями, оставленными в сердце.

Merci, Paris!

Екатерина БЕЛЫХ