Назначение доктора Миневцева

На 22-м году Республики в Тюменской области появился уполномоченный по правам человека, омбудсмен. Им назначен бывший главный врач ОКБ N 1 Сергей Миневцев. Сегодня он – за круглым столом редакции газеты «Тюменский курьер».

– Сергей Васильевич, как вы дошли до жизни такой? – Я поработал в больнице много лет, мне уже надо было что-то другое. И вот предложили работу, а я от работы отказываться не привык. Наш уважаемый федеральный защитник Лукин выслал мне письменные поздравления: «Сергей Васильевич, наверное, только джентльмен может согласиться на помощь людям, положение которых безнадежно»… Но, думаю, работа будет интересная, и ее будет много. Уже сейчас у меня есть пять-шесть запросов, даже на домашний адрес пришли, не знаю, как люди его нашли. – Какой самый первый? – Женщина жалуется на следственные органы: жене ее сына ограничили свободу, а у них двое детей на руках. С сегодняшнего дня я над этим работаю. – Это ваши первые полдня? – Первые. Я отработал четыре часа. – Как строится иерархия? Вот над губернатором – президент. А над вами? – По закону Тюменской области, над уполномоченным сверху никого нет. Ни правительство, ни областная Дума приказывать уполномоченному и управлять им не имеют права. Я могу – по иерархии – отправлять жалобы, что у нас здесь возникают, или в субъекты Федерации, или в муниципалитеты, или в администрации, или в прокуратуру, УВД, УФСИН. Если они не решают вопроса, то далее – в вышестоящие федеральные органы. – То есть, получается, что вы рассматриваете жалобы на предмет их состоятельности и доводите до сведения тех, кто может решить проблему? – Совершенно верно. Не до того, кто не выполняет права человека, а до того, кто имеет влияние на эту организацию или физическое лицо, или какой-то орган управления. – Как вы можете оценить ситуацию с соблюдением прав человека в Тюмени, исходя из того, что вы видели, слышали и читали в прессе? – Сам пока не могу сказать точно, как соблюдаются права человека, потому что только приступил к работе. Единственное – собственные впечатления. Как раз сейчас у меня находится представитель совета по строительству гражданского общества и правам человека при президенте. В Тюмени, он говорит, уменьшилось количество жалоб по УФСИН, по МВД, по прокуратуре, по здравоохранению, по образованию. Но увеличилось по социальным вопросам: ЖКХ, жилью, собственности. Причем общее количество жалоб уменьшилось, а по социально-бытовым вопросам – увеличилось на 50-60 процентов. – Ваши ощущения: где болевые точки гражданского общества? – Самое главное, самое больное – это жилье и коммунальное хозяйство. Это на первом месте не только по моим ощущениям. Возьмите альманах Роспотребнадзора за любой год. Мы увидим, что самое большое количество жалоб – на коммунальное хозяйство. Потом – потребительский рынок, потом образование, потом здравоохранение… – Получается, что условия проживания задевают людей больше, чем их гражданские права? –Да. – А почему? – Я думаю, потому, что это наш с вами быт. Почему у нас превалирует бытовой травматизм? Во всем мире бытовой травмы нет в таком большом объеме, как у нас. Потому что мы не умеем вести себя в быту, потому что много пьянства, очень низкая обеспеченность людей. Чем выше благосостояние человека, тем он лучше за собой следит, а у нас есть категория граждан, которые живут за чертой бедности. Когда человек употребляет алкоголь и живет от получки до получки – тогда проблем очень много. – А свободная печать относится к правам человека? – Да, безусловно. – На ваш взгляд, насколько свободна тюменская печать? – Я с этим не сталкивался. Но как только стало известно, что я стану омбудсменом, ко мне не пришли только ленивые журналисты. Я спокойно выступал и в телеэфире, и в Интернете, и на страницах газет, и во всяких «ru»… За то, что я там говорил, не получил ни одного упрека ни от одного руководителя. Никто не сказал, мол, что ты там городишь! – Может, вы ничего такого и не «городили»? – За годы работы, может, научился говорить так, чтобы никого не обижать… – А сейчас придется обижать? – Сейчас придется. Причем, даже тех людей, с которыми раньше пришлось много лет проработать. Вот уже сейчас пришел запрос. Родственники одного пациента жалуются: его не берут на операцию. А не берут, потому что его состояние не позволяет. Я как бывший реаниматолог и анестезиолог знаю, что последствия операции могут быть гораздо сложнее, чем состояние, в котором человек находится сейчас. – И как объяснить это? – Это сделают лечащие врачи. Пригласят жену, детей и объяснят, что будет, если провести операцию. Операция нужна, но она связана с большим риском. Риск больше, чем если его не оперировать. – Сейчас на вас свалится большой пласт работы, связанный с юриспруденцией. Есть ли у вас юридическое образование? Какие учебники, источники вам в помощь? И какая у вас команда? – Такого образования у меня нет. Вынужден приобрести и Конституцию РФ, сейчас прочел Билль о правах, Европейскую хартию о правах человека… В штате у меня будет всего три человека: двое из них – с юридическим образованием и опытом работы. – К слову о жалобах и протестах. Когда в новых домах устанавливают пандусы, жильцы бывают против. Они считают, что нарушаются их права. Кроме того, родители нередко против того, чтобы в школах с их здоровыми детьми учились дети с ограниченными возможностями. Чьи права будете в этом случае защищать? – Людей, у которых ограничены возможности здоровья. Слабого надо защитить. Иначе как этому человеку жить? – А если речь идет о людях с психическими заболеваниями? Человек слаб, потому что болен, но при этом представляет угрозу для других людей – сколько мы об этом читаем в сводках! – Вопрос это очень тонкий, ведь существует ряд пограничных состояний, при которых врачи не могут накладывать на человека ограничения. Фактически он дееспособен. Он может окончить вуз, прийти на работу в вашу организацию, или в любую другую. Даже в систему здравоохранения. Много людей живет в таком пограничном состоянии, но предсказать, когда и почему наступит кризис – невозможно, к сожалению. В этой ситуации надо приглашать все стороны конфликта или участников процесса и разбираться: как найти такое решение, чтобы избежать трагедии. Но решения можно и не найти. – То есть, вы готовы к тому, что в вашей работе могут возникнуть задачи, решения которых нет? – Конечно. – А как быть тогда? – Как? Надо искать. Приезжал мой коллега из другого города, рассказывал, что иной раз они по 10 лет не могут закончить то или иное дело. – Существует кризисный спор о правах верующих и правах неверующих. Как вы намерены оценивать подобные ситуации? – Слушал президента России по телевидению. Был вопрос про хиджабы в школе. Я думаю, что в нашей стране правильно решено: ввели форму в школах. Может, единая форма и обижает кого-то, но ведь она едина и для православного, и для иудея, и для мусульманина… – Но это в школах… – А если не в школах, то, думаю, никому не запрещается носить то, что ему хочется, что диктует религия. Надевай чалму, белые кришнаитские одежды. Летом же кришнаиты ходят с бубенчиками – никто же не запрещает. – Но ведь кришнаит не приходит в общественную библиотеку или книжный магазин и не начинает указывать: вот эти книги надо убрать, эти нельзя продавать. А тюменский родительский комитет и этим занимается. – Этого делать ни в коем случае нельзя, это неправильно. Определено четко: не должно быть детской порнографии, не должно быть рассказов о том, как совершить суицид, как приготовить наркотики или где их купить. Это норма, которую никто не отрицает и не сможет отрицать. – Кажется, в эти дни в Тюмени как раз проходит кастинг участников телешоу «Дом 2»… – Тут родители должны задуматься. Потому что молодые люди попадают там в такую атмосферу! Это такое средневековье, которое трудно даже вообразить в наши дни. А ведь оно воспитывает: и тех, кто участвует, и тех, кто смотрит. Вот в боевике нам показывают, что ударить человека очень просто. И поэтому, когда две машины в городе шоркнулись, водители выходят и начинают бить друг друга по лицу, это не удивительно: они же с детства видят, что человек, как в кино, после этого должен встать, улыбнуться и продолжать… – То есть, такое кино приучает человека к поступкам, которые не имеют последствий? – Да, потому что в кино их нет. – Отсюда, наверное, недавний сюжет о том, как мальчик, приревновав свою одноклассницу к другому мальчику, убил того битой. – Он, видимо, считал, что ничего страшного: побьет его, как в кино, и все. – Ваша должность, с одной стороны, предполагает жесткость, а с другой – умение учитывать интересы разных людей… – … причем при отсутствии официальных законодательных рычагов влияния на властные структуры. – Поэтому вопрос: как складывались ваши отношения с людьми? – Во второй больнице я был заместителем главного врача по социально-экономическим вопросам. Одно время мне приходилось убеждать медработников в том, что зарплата им каждый месяц не нужна, что надо потерпеть. Это были 90-е годы. Удавалось убедить, вы знаете. А в 1992 году я был председателем забастовочного комитета: мы настаивали на повышении зарплаты медицинским работникам. Областную власть мы заставили увеличить зарплату в три с половиной раза. А по всей России ее увеличили только через год – в 2,4 раза. Опыт социальной борьбы у меня кое-какой есть. – Довелось побывать на вашей встрече с общественной наблюдательной комиссией ФСИН. Председатель комиссии сказала, что вы, наверное, сможете все. Отсюда вопрос: на какой стадии предварительного следствия, судебного следствия? – На любой. Причем в законе написано, что мне не имеют права не ответить и не пустить меня. Когда вынесено заключение суда, мы уже не имеем права вмешиваться, но имеем право отправить запрос в вышестоящие инстанции для проверки. – На днях было рассмотрена апелляционная жалоба оправданного и реабилитированного Александра Бейкина, которого обвиняли в заказном убийстве. Девять месяцев он пробыл в следственном изоляторе. Прокуратура не только не принесла извинений, но даже не сочла необходимым явиться на рассмотрение апелляционной жалобы. Во многих СМИ прозвучало, что, мол, Бейкина оправдали присяжные, которые не имеют соответствующего образования и вообще не компетентны. – Я немножко знаю эту историю. Это, конечно, неправильно. Человек, который провел напрасно столько времени в следственном изоляторе, должен получить извинения. Думаю, ему надо обращаться в вышестоящие инстанции. Не стесняться и писать дальше. – Есть длинная история, в которых пострадавших – миллионы. Это жертвы политических репрессий. В Тюмени есть место, где их хоронили – западная сторона бывшего Затюменского кладбища. Там сначала построили асфальтовый завод, который закрылся, потом фирма «Зодчие» построила склады. На днях их забрал за долги Запсибкомбанк... Там две с половиной тысячи невинных жертв похоронено. Может быть, на этом месте лучше посадить мемориальный парк? Можно рассчитывать на вашу поддержку? – Давайте попробуем. – Что же, по-вашему, права человека? Что содержится в этом емком понятии? – Это как гражданское общество. Я прочел две научные диссертации на эту тему, и в обеих точного определения гражданскому обществу нет. Его нет со времен Гиппократа. Если сказать просто, то это отношения людей с властью. Гражданское общество стирает различия, сближает. Так же и права человека. Ни в одном государстве, по-моему, нет законов, которые напрямую унижают человека, узурпируют его права. Это все случается на уровне взаимоотношений – наш быт, о котором я говорил. ЖЭУ, управляющая компания, полицейский, муниципалитет, двор, парковка… И началось! До большой власти. Вот клубок. А все равно это – быт, все сваливается на отношения между человеком и властью. Какое еще может быть определение? – Определение когда-то сделал Илья Эренбург. Он сказал: «Мне нравится режим, как разношенные ботинки». – Хорошо, да-а… – Мы говорим о том, что порой права людей нарушаются, и они не отстаивают их, потому что опасаются прессинга. Есть ли способ показать людям, что они могут отстаивать свои права, что за них вступятся? – Есть. Для этого существуют средства массовой информации. Ни один из чиновников не должен на справедливую критику какие-то действия предпринимать. А омбудсмен должен участвовать в этом. Я вот, например, разговаривал с московскими коллегами, они говорят: надо больше печатать, чтобы люди знали, что обращаться можно, что решение есть. Поэтому я с удовольствием общаюсь с прессой. – Но у чиновников появилась великолепная система защиты – они делают вид, что ничего не напечатано. Они не читают, не видят и не отвечают. – О деятельности уполномоченного я должен информировать губернатора. В конце каждого календарного года у меня должен быть отчет в областной Думе, где я должен отметить тех руководителей, которые очень часто замечены в нарушениях и которые не предпринимают никаких действий. – Появилась еще одна тенденция. Пресса пишет о случаях нарушения прав человека. В результате мы почти ежедневно слышим: это средства массовой информации виноваты в том, что у врачей, учителей, полиции и далее по списку – плохая репутация, не тот имидж, образ. – Могу сказать честно – задевает. Я сидел один раз на совещании с прессой, где один молодой человек клеймил все здравоохранение, потому что там есть платные услуги. Я его спросил: «Вы читали программу госгарантий?» Он говорит: «Что это такое»? Я говорю: «У вас есть полис медицинского страхования?» – «Нет». У него полиса нет, своих прав он не знает. Но он готов был порвать всех из-за того, что в больницах есть платные услуги… Всем привожу пример, как я получил заявление от сварщика. Думаю, что мы там натворили? Вроде бы хорошее отделение, хирургия. А он пишет: «Сергей Васильевич, я к вам попал не по блату. Я думал, что во второй больнице лечат только платно и только по блату. Лекарства, оказывается, бесплатные. Я предлагал доктору деньги, он не взял». А кроме него в палате еще три человека лежат. И они, оказывается, тоже не по блату, и они тоже никому не платили! Я несколько месяцев показывал это письмо нашим докторам. Вот человек рабочий, простой. В его кругу общения считают, что в областную больницу попасть нельзя. То есть, получается, что 27 тысяч человек в год пролечиваются на стационарной койке – все по блату и все за деньги? А около четырехсот тысяч посещений в поликлинику консультативную, куда обращаются из поликлиник города и области, где хотят, чтобы пациент прошел дополнительное обследование, – и эти тоже все за деньги? Почему так? Да, кто-то, как у вас в газете написано, ходит только в платную поликлинику. Ну, значит, у него деньги есть. – Какую главную трудность в своей работе вы сейчас видите? – Честно сказать, не могу пока сформулировать. Я полностью сменил роль свою и род деятельности. Совершенно другая работа. По депутатским делам знаю, что самое трудное - это получить решение проблемы. Вот как я решал медицинские вопросы. Звонил в любую поликлинику, любому главному врачу: «Здравствуйте, я – Миневцев. Вот у вас такая пациентка…» А в ответ: «Да не вопрос, пусть приходит!» Вот если бы и на этой работе было так же! Звоню в полицию или в прокуратуру, а мне говорят: «Васильич, привет! Скажи, какие у тебя проблемы, мы сейчас решим»! Я был бы счастлив, но, к сожалению, такого не будет. – Сергей Васильевич, а вы не думаете, что те, кто предложил вам эту должность, через годик, как только вы начнете себя вести, скажут: «Да-а, вот мы тут…» – Дали маху? – Примерно. Вы готовы к этому? – Я готов. – Но у вас тоже семья, положение… – Когда была забастовка врачей, мне как пролетариату нечего было терять, кроме тринадцати-пятнадцати дежурств в месяц. Я был врачом простым, семья жила в общежитии. Сейчас, конечно, есть что терять. За годы работы у меня и семья, и быт налажен. Но меня же не просто так назначили. – А все-таки, ради чего это неожиданное для знающих вас решение? – Не знаю... Может, в организме что-то неправильное? А вообще, это драйв. В каждой работе есть свой драйв. Мы же люди! Мне иногда говорят: «Ой, профессия хирурга… Сердце на ладони…» Я спрашиваю: «А тот, кто везет на автобусе пятьдесят человек? А тот летчик, кто летит пьяный, и у него триста человек за спиной? Или тот, что включает рубильник и весь дом сгорит? Это как? Это ответственность или нет?» …Ответственность на каждом участке. И как мы к этой ответственности подходим, как мы ее видим, так мы и работаем. Вопросы задавали корреспонденты газеты «Тюменский курьер».