ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА

Потерявшись во временах,
Разных судеб примерив маски,
В часовых застряв поясах,
Я свои собираю краски.
Нет названий им. Нет имён.
Ароматы воспоминаний,
Звуков, шелестов, расставаний,
Год за годом, и день за днем.
И с бесценною ношей этой
Возвращаюсь в круг суеты,
Оплачу дорогой монетой
Эти капельки красоты.

• *

Плакать я уже устала –
Слёз нет.
Всё искала и теряла
Твой след.
Ошибалась и прощала
Сто раз.
И бросалась снова в омут –
Без глаз.
А теперь настало время,
Твой шаг.
И не бойся сделать что-то
Не так.
Это будет, это просто
Придёт.
Если кто-то очень долго
Так ждёт.
Всё случится, всё случается
Вновь
Потому, что есть на свете
Любовь.

• *

В плоских лужицах осенних
Дождь смешные лужи корчит,
По асфальту плющит листья,
Воду в серой речке морщит.
Я не плачу, это капли,
Просто по лицу стекают,
Мне не горько и не страшно,
И обиды тают, тают...
Растворяются как сахар,
На асфальте их не видно,
Ветер крыльев резким
взмахом
Гонит прочь мои обиды.
Ты далек. А я свободна.
Будет легче, но не быстро.
...Соберу себе на память
Я букет из мокрых листьев ...

• *

Дымка. Рассвет.
Розовое на сером.
Разница в возрасте?
Вздох-ответ.
Смело…
Взгляд сквозь дым сигарет…
Много ли надо?
Сколько лет, и не рядом… Я бы рада, а в знаменателе –
Нет.
Невозможность – награда.
Наш вариант –
Из рая не сделать ада.

• *

Я жду весну как первую
любовь,
Как весть благую, как листочек
новый,
Ты знаешь, это всё тебе
знакомо,
Мне слезы вытрешь, скажешь:
– Ну, не плачь …
А лучше – надевай скорее плащ,
Тот самый, и скорей из дома –
Пойдём гулять!

Елена БОРОДИНА

Дорожная история

Горные вершины спят во тьме ночной… И.В.Гёте, лит. Перевод Ю.Лермонтова

Мерно стучали колёса. Позади остались несравненные горы. Девушка, тощая как спица, на­пряжённо смотрела в книгу, забив­шись поглубже в тень на своей ниж­ней полке. Четверо весёлых, подвы­пивших украинца, пузатых и кругло­щёких, как жёлтая луна, наполняли ночное купе гулом доброго деревен­ского застолья. Водочный угар сме­шивался с кислыми ароматами коп­чёного сала, солёных огурчиков и домашней колбасы. Застольные бе­седы под хруст огурчиков, под буль­канье спиртного сливались со сту­ком колёс, вагон колыхался, и каза­лось, пьяным разговорам не было ни начала, ни конца.

Раздобревший румяный сосед совал тощей то сало, то ломоть кол­басы. Его приятель рассказывал ей байки про походы в горы, чувствуя приятную ловкость в языке, не со­всем развязавшемся однако, чтоб, забыв стыд, перейти к темам, уже давно и горячо обсуждаемым его товарищами. Девушка хмуро увёр­тывалась от колбасы, ловко выужи­вала из басен подвыпившего нечто подобное искреннему восторгу путе­шественника и отвечала, по возмож­ности удерживая беседу в отвлечён­ном эстетическом ключе.

Пятый из компании собутыль­ников уже благополучно спал. В от­личие от любителя гор, он ещё на старте далеко перегнал своих това­рищей и, будучи втрое тоньше са­мого стройного из них, с позором сошёл с дистанции задолго до фи­нишной прямой.

Колёса отстукивали час, другой, третий. Вместо боя часов – бряца­нье стаканов. Но утро было близко, а с ним близилось и избавление от кислых огурцов, пьяной эстетики и сальных непристойностей. Бригада сходила в девять, о чём без устали напоминал пьяницам молоденький и нагловатый проводник. Колёса стучали. Час пробил.

Видимо, зря пятый пытался тя­гаться с круглопузыми товарища­ми. Этот спорт был ему не по зу­бам, и никакие проводники мира не смогли бы пробудить незадавшего­ся олимпийца. С перрона уже объ­явили отправление. Трудяги, мате­рясь и толкаясь, бросились к выхо­ду, оставив незадачливого выпиво­ху в компании худенькой соседки по купе, напряжённо наблюдавшей всю сцену сборов из своего угол­ка на нижней полке. С непонятным упорством смотрела она прямо и строго на мнущегося в хвосте ком­пании любителя природы. Тот зло бормотал что-то в адрес их хило­го собутыльника и торопливо тес­нился к выходу. «Что же Вы! Так и бросите его? – на глазах девчонки блестели слёзы. – Уйдёте? И Вам не стыдно?» Мелькнувший в там­буре проводник испуганно взглянул на тощую и вновь исчез за потными спинами работяг. «Твою *! Вста­вай, * !!! Эй вы, *, тащите это­го!» Кислый запах пота и перегара в последний раз окутал купе. Бедо­лага, не приходя в сознание, рыбкой скользнул с верхней полки на руки «верным товарищам». Бойкий про­водник скидывал его пожитки из уже тронувшегося поезда. Худышки не было видно за свесившимся с верх­ней полки одеялом.

Девочка из соседнего купе осто­рожно подошла к полке, где ехала девушка, и юркнула под войлочный занавес: «Почему ты плачешь? Они тебя обижали, да? Не плачь, они уже ушли». Колёса набирали скорость, поезд качнуло, одеяло окончательно свалилось, и под полку хлынули лучи жаркого украинского солнца, осветив два улыбающихся детских лица.

Олеся БЕССМЕЛЬЦЕВА

Рисунок Екатерины ТЕРЛЕЕВОЙ

Пельмени

За окном, как сухой хворост в лесу, трещит тридцатиградусный мороз. Занятия в школе отмени­ли, и я наслаждаюсь минутами от­дыха, как путник после долгого пе­рехода, потому что лютым холодам рада не только детвора, но и, если признаться честно, для нас, сель­ских учителей, наступление моро­зов – тоже своеобразные неболь­шие праздники.

Сегодня у меня на обед будут пельмени. Люблю это сибирское блюдо с незапамятных времен, а если быть точным, с раннего дет­ства. И мне кажется иногда, что оно у меня прошло, окружённое их за­пахом, таким сытным и ароматным, что одно только воспоминание сно­ва и снова возвращает в такую до­рогую и родную домашнюю обста­новку, когда ещё были живы папа и мама.

Изготовление пельменей – это был торжественный ритуал в нашей большой и дружной семье.

В субботу крутили мясо, гото­вили тесто и потом садились во­круг стола стряпать. Все. Кроме са­мых маленьких. Было чёткое разде­ление труда. Я со скалкой. Мама раскатывает тесто и готовит ко­лобки. Папа, Павел, Лена стряпа­ют. Взрослые разговаривают. Вспо­минают что-нибудь из детства. Мы слушаем и мотаем на ус. Я быстрая была. Успевала скатать сочни на трёх человек. Иногда Павел бун­товал, брал скалку, но он не успевал заготовить сочней на всех, хоть и старше был. Снова брал вилку и лепил пельмени. Делать надо было аккуратно, чтоб мясо не тор­чало. Красногубые – позор. Коря­вые – тоже позор. Стряпали не­сколько больших противней. Ва­рили в горничной печке или на пли­те. В большом чугуне. В несколько заходов. В печке были особенно вкусные. Ели с молоком, без хлеба. Братья съедали по 30 пельменей, а они (пельмени) были немаленькие: чтоб вилка трещала и рот радовал­ся. Девчонки съедали поменьше. Мама – что останется. Это обычно в субботу. Сначала баня, потом ва­рят пельмени. До бани есть не по­лагалось. Морозили. Но пельмени долго не залёживались, а улетали, как маленькие птички, в наши же­лудки. Нас много было. С бабуш­кой 8 человек. Бабушка ела мало: 5 пельменей и полкружки молока.

В моей семье тоже так было.

Теперь я леплю одна. И они не бывают такими вкусными. Не с кем соревноваться.

Из деревенских печей к небу поднимаются, словно телеграфные столбы, дымы. Избы между боль­ших сугробов напоминают зазимо­вавший рыболовецкий флот. Снег под ногами скрипит как новенькая кожа только что купленных сапог. Светило медленно опускается к го­ризонту как неторопливый путник на лыжах по пологому склону.

Жизнь идёт своим чередом. Валерий ПОНОМАРЁВ