А на полосе маки цветут…

Ещё утром, собираясь в командировку по району, мы, журналисты, не знаем, с кем сегодня встретимся, в чью судьбу войдём нежданным гостем. Но каждый раз, посещая то или иное село, не перестаём восхищаться: «Какие же удивительные люди живут на нашей земле!» Так было и в этот раз в деревне Майке, где нам посчастливилось познакомиться с Т.И.Швецовой.

Расскажите нам про «раньше»!

Мы беседуем, глядя глаза в глаза. Рассказ трогает за душу. И вот я уже вижу не хрупкую старушку, а худенькую девчушку-подростка, полуголодную, падающую без сил от усталости, но упрямо следующую девизу «Всё для фронта! Всё для Победы!». Потому как нельзя было иначе… – Родилась я в деревне Остропятово. Нас у мамы было пятеро. Трое сыновей от первого мужа, которого убили во время крестьянского восстания 1921 года. Мы с сестрой появились потом. Маленькая я росла без папы. Он был, только не жил с нами. Тяжело было нас воспитывать – я вот так думаю. А выросли мы с мамой, – рассказывает Тамара Ивановна. – Всего пять классов в школе отучилась. Подросла немножко, пошла работать в колхоз. В десять лет сено возила, в одиннадцать – гребла на граблях, в двенадцать – вилами накладывала копны.

Тома, тащи «клювик»!

– У меня брат старший на трёх войнах был, но ни разу не царапнутый. В японскую, в финскую воевал, а германская началась – его в первую очередь призвали. Он командиром был, всегда на передовой (в голосе Тамары Ивановны звучит гордость). Средний брат в Москве жил, Сталина охранял! А ещё один тоже успел повоевать, пришёл с фронта раненный: рука, нога. Осень была. Работать на комбайне надо, а некому. Он мне говорит: «Пойдём, Тома, ко мне в помощники!». Ну а Тома хоть куда готова была. Стали мы с ним работать. Он ничего не может, раз раненный такой. А я ничего не понимаю. Так мы потом все ключи прозвали, как какой называется. Он мне: «Тома, тащи «клювик»!». Я несу. Не по номеру ключи запоминала, а по названию. Не помню сейчас, какие там были? На «двенадцать», на «семнадцать», на «двадцать два». Осень проработала, послали на курсы комбайнёров. Где-то в ноябре увезли на быке до Ишима. На быке! Чёрном! Ага! (в голосе слышится гордость, мол, с таким почётом относились к ней, маленькой девчоночке). Училась хорошо. На гусеничный трактор сдала, на колёсный сдала, на комбайны «Сталинец», «Коммунар» – у меня права до сих пор есть! И ещё на слесаря! Приехала домой из Ишима, посадили меня на колёсный трактор. Весной – посевная, летом – ремонт техники. А МТС (машинно-тракторная станция) была в Сладкове. Но я каждый день в Остропятово возвращалась, дочка, потому что дома хоть стакан молока выпью. Нечего было есть.

«Тогда же садили ни за что!»

– Я комбайн отремонтировала. Стала осенью работать. И мне не пришлось... Там ещё малиновская девочка ремонтом занималась. Мне надо было только на первую очистку звёздочку и цепь. А у неё что-то с мотором. И папа приехал, он был председатель колхоза. Перминов его фамилия. Я его никак, кроме папы, не называю. Приехал и стал хлопотать, что убирать надо. А у меня комбайн не готов. Они взяли и дали мне технику этой малиновской девочки. Я плачу, не беру, но убирать-то надо. У неё, оказывается, у мотора средний коренной вал погнутый был. Ну, комбайн на полосу на быках привезли. Там уже трактор подошёл. Стала работать. Вал плавится бесперечь, раз погнутый. Только я его поставлю, всё сделаю, он опять расплавится. И я пешком с поля до Сладкова ходила за новыми деталями. А потом приехал Иван Тимофеевич Рябиченко. Он лопазновский, механиком у нас на МТС. И папа здесь. У меня «застучало». Говорю: «Стучит». «Иди, работай!». Я опять: «Так стучит, слышите же!» А я-то привыкла, знаю как, не тот уже шорох. Они: «Работай!». Ну, я один раз проехала и говорю: «Шура (это племянница моя, она постарше), я больше не поеду!». А она: «Как хочешь. Давай не поедем!» А побаиваемся сами. Нас же тогда садили (в голосе рассказчицы слышится волнение). Судили и садили ни за что! Ладно, не поехали. Пришли домой. В Остропятове первая полоска Куряковка, она недалеко была, прямо рядом. Вечером брат привозит мне «парфора». Тогда свечи были, авиационные назывались, железные какие-то. Я беру их и утром на поле. Свечи вывернула, «парфора» вставила, всё сделала, собрала. Шура пошла трактор заводить, я – комбайн. То завести не могла, а тут только крутнула, и сразу завёлся. Смотрю, дым пошёл. Папа и уполномоченный (раньше их в каждый колхоз посылали) из деревни выехали. И Жуков, никулинский он был, говорит папе: «Смотри, дымит, Тома работает!». Пока приехали, у Томы разлетелся мотор! Вот так вот! Оборвало шатун и головку. До сих пор не знаю, где что лежит там на полосе! Меня тогда чуть не посадили. За то, что мотор разбила. Как защитили, не знаю. Папа, видно.

А на заре была Победа!

– После того случая с мотором я уехала в совхоз работать. Мне 8-го смена была боронить. Работали на колёсном универсале. Вы не знаете, был трактор «ХТЗ» – побольше немного. А «универсал» – небольшой тракторок. Прицепщиком у меня парнишка – вот такой вот (показывает она рукой невысоко от пола), лет тринадцать ему было. А я боюсь, что он под плуг упадёт, и потому привязывала его верёвкой к сиденью. Ему, если что надо, так он за веревку дёрнет (борона забилась или ещё что), я и остановлюсь. Ну, работаем. Тут говорю ему: «Роберт, иди водички принеси». Ночь, бочка на краю поля стояла. Отвязала его, он ушёл. Ещё круг прошла, подъезжаю на прежнее место. Нет мальчишки. Иду за ним, а он у бочки уснул. Ну, ребёнок же! Жалко, но пришлось разбудить. Ведро взяла, его за руку, опять привязала, чтобы не упал. А уже светает. И понимаешь, дочка, меня в сон клонит. Только закрою глаза – на полосе маки цветут. Прямо целая полоса ярких маков. Открою глаза – нет ничего. Так и доборонили. Утром пришли сменщики. Мы пошли домой. К деревне подходим. Откуда такое волнение? Да с утра уже! Девчонки подбегают: «Тома, война закончилась!». И я заплакала. А мне только брат письмо прислал (тот, который на трёх войнах был и не раненный ни разу). Думаю, а нет его, наверное, уже в живых. Мне все: «Тома, ты что плачешь? Война кончилась!» Я немного успокоилась, но всё равно боялась за брата. Ну а потом веселье пошло!

…Пока мой коллега выбирал удачный ракурс для фотосъёмки, беру в руки свидетельство Тамары Ивановны об окончании курсов комбайнёров и трактористов. Дата – 1943 год. Маленькая книжечка, в которой чернила по-прежнему яркие, как будто не прошли эти почти семь десятков лет. «Я берегу его!», – говорит она. Этими словами я и хочу закончить свой рассказ. Уважаемые читатели, берегите и вы память о тех, в чьей жизни была война.

Фото Алексея Лаврова