«В искусстве, как в любви, нужно быть откровенным»

В завершение года культуры гостем редакции стал косторез с мировым именем Минсалим Тимергазеев

Некоторые полагают, что Минсалим Тимергазеев, косторез из Тобольска, член Союза художников России, – человек-праздник, живущий без остановок. Но ведь торжества бывают всякими: где-то – веселье через край, где-то все сдержанно, целомудренно – во всяком случае, интересно, есть над чем голову поломать… Вот и Минсалим разный в разных обстоятельствах. Незыблемо одно: это совершенно нескучный человек, у которого на любой вопрос, на любую тему есть развернутый ответ. В середине ноября Минсалим Валиахметович стал гостем редакции газеты «Тюменская область егодня» и в завершение Года культуры в стране (это, смеем надеяться, будет лишь «календарное мероприятие») поведал немало увлекательных историй.

Александр Скорбенко:

– Ваш визит стал 99-м по счету, что очень символично: две «девятки» для творческого человека обязательно должны что-то значить?

Минсалим Тимергазеев:

– В последнее время супруга Ирина приучила в каждом жесте, в каждом взгляде видеть нечто особенное – потом оно оказывается либо незначительным, либо глобальным. Надо быть если не бдительным, то во всяком случае осторожным в словах, поступках, начинаниях. В принципе, раньше люди так и жили. Когда долго обитаешь в тундре и тайге, обостряются первобытные чувства – и все вокруг становится значительным!

Александр Скорбенко:

– Человек там становится чище?

Минсалим Тимергазеев:

– Да, потому что освобождается от зависимости, всякой суеты. Ловлю себя на этом где-то на четвертый-пятый день пребывания в лесу: будто гора с плеч – легкость такая! Причем там как бы естественно голодаешь. Иног-да вспомнишь: «Ой, надо что-то сварить». Но посмотришь на кос-тер: «Ладно, потом…» Возникает форма естественного бытия, на которое ты настраиваешься всерьез, а по приезду в город чувствуешь тесноту.

Когда я за рубежом, домой хочу уже на четвертый день. Не из-за языкового барьера (там достаточно русскоговорящего населения), а потому что ритм жизни наступает другой – расслабленный. Мне же все время хочется работать. А больше ничего делать и не умею.

Тимур Хакимов:

– Куда, по вашему мнению, движется цивилизация?

Минсалим Тимергазеев:

– Цивилизацией я называю то первозданное, что сохраняется в лесу. С точки зрения вселенских законов и культуры цивилизация там выглядит более достойно для людей, нежели то торопливое, что окружает нас в других местах.Сидел я однажды у костра с одним старым человеком. Он сказал: «Мне так нравится, что ты не торопишься». Я спросил: «А кто торопится?» Старец ответил: «Все остальные, кто в городе живут. Таракан, крыса и человек бесконечно стремятся к комфорту. И от этого сами страдают». Каждый раз думая над этими словами, ощущаю их правду.

Александр Скорбенко:

– Минсалим, вы живете в современном мире, но в сердце вашем – первозданность, дарующая добро, любовь, счастье, красоту… Наверняка есть внутренний конфликт?

Минсалим Тимергазеев:

– Это очень верное замечание, потому что внутри я живу более комфортно, честно и добросовестно, а внешне так происходит не всегда: нужно подписать какие-то бумаги, сходить отметиться, с кем-то поговорить… Я, конечно, могу обойтись и без этой условно-комфортной внешней среды, но живя по законам цивилизации, должен их соблюдать.

Конечно, свобода там, где мое творчество! Представляете, вот делаю медведя и дня четыре «живу» в берлоге, «питаюсь» тем же, чем он. И не хочу с ним никак расставаться. Супруга Ирина, когда впервые пришла в мастерскую, сразу заметила, что много незаконченных работ. А потом поняла, что мне хочется подольше жить жизнью фигурок – зверей, птиц… Кстати, последних очень много. Звонят заказчики: «Минсалим, вы обещали сделать…» А я все еще «летаю» или «по лесу брожу»!

Сейчас, например, живу Золотой богиней, вижу ее в каждой женщине…

Ирина Комарова:

– Минсалим Валиахметович, почему резная кость, а не дерево или металл? Почему делом жизни вы выбрали, так скажем, ювелирное творчество, а не чисто мужское: плуг, борону или баранку грузовика?

Минсалим Тимергазеев:

– Я, когда из детдома вышел (Минсалим воспитывался в детском доме в деревне Красный Яр Ялуторовского района. – Прим.), так есть хотел, что решил заняться чем-то дельным. Кстати, долго-долго носил с собой кусочек хлеба. Даже сейчас, когда в командировку собираюсь, Ирина всегда кладет мне с собой горбушку черного. Так вот, однажды совершенно случайно попал на косторезную фабрику в Тобольске. Меня попросили что-нибудь нарисовать. Целый день трудился. Потом за верстак пригласили…

Звонок из г. Тобольска от Натальи Долининой:

– На кого равняетесь в косторезном промысле? Кто здесь для вас учитель номер один, кто ас, до которого еще нужно дорасти?

Минсалим Тимергазеев:

– Учитель у меня не один. Конечно, первый мастер, которому я обязан многим, – Валентин Колычев. Слава Богу, жив. Здоровья ему! Когда-то он занимался боксом (такой роскошный, «разлапистый») – все звали его Краб. В течение многих лет я ориентировался на Кривошеина и Хазова. Мастеров хороших было много, но именно они повлияли на тобольскую косторезную традицию и стиль! Кривошеин придал моему творчеству декоративное начало, а Хазов «подарил» реализм. В девяностые годы ямальцы начали приглашать косторезов в труднодоступные районы, и там я увидел мастеров, которые тоже стали эталоном!

Сейчас я разве что на Адама ориентируюсь, из ребра которого Господь сделал и вас в том числе! Это пример замечательнейшей резной кости!

Сергей Исаев:

– Охотно ли молодежь идет в косторезы?

Минсалим Тимергазеев:

– Это острый социальный вопрос. Косторезное ремесло стало кормить, и молодежь идет в промысел только потому, что есть возможность получать какой-то доход. Другое дело: работы не всегда выглядят качественно. Да и покупатель сейчас не такой разборчивый, каким был раньше: если ему нравится что-то «серенькое», мы не можем отказать. Вот так складывается «гармошка» народного искусства: она то растягивается, то сжимается. Что нравится сейчас (у самого такое сложилось) – так это династии! Ни одно ремесло не может жить без продолжателей.

Раньше косторезам на фабрике давали задание сделать определенное количество фигурок по определенному шаблону: глазки там одинаковые и все остальное тоже… Это, конечно, держало мастеров «в плену».

Тимур Хакимов:

– В каком-то смысле попсой занимались?..

Минсалим Тимергазеев:

– Тираж, безусловно, нужен. Кажется, тысяча изделий – это много, но пришел тысяча первый человек и захотел такую же работу. Вот это-то и заставляет переходить на большие тиражи. Причем среди мастеров (не обязательно косторезов) всегда есть люди, которые охотно на них соглашаются: им легче повторять то, что они уже изготавливали многократно – таково условие их комфортного существования. А есть те, кого рефлексы постоянно заставляют искать новизну: если, скажем, прежде олень «бежал» вправо, пускай в другой раз будет «влево» и так далее…

Тобольские косторезы выполняют три основные фигуры – зверя (чаще всего оленя), человека и птицу, и привыкают за много лет делать одно и то же. Я тысячи раз делал оленя, это стало технически привычным, и теперь могу позволить себе своеволие: например, чуть больше изогнуть рога или вытянуть их в зависимости от композиционного замысла. Иногда по своему усмот-рению внести изменения просят сами заказчики.

Сегодня резьба по кости в Тобольске не замыкается на одной лишь фабрике, это действительно промысел, и он претерпел изменения. На фабрике люди трудятся за зарплату. А есть те, кто объединяется в артели. У нас с Ириной семейная артель. Чисто по-приятельски берем к себе мастеров, у которых нет возможности работать на фабрике. Так приняли двух глухонемых рабочих, которые приходят в удобное для них время.

Тимур Хакимов:

– Звонок прервал рассказ о том, как вы пришли в косторезный промысел.

Минсалим Тимергазеев:

– Меня попросили что-нибудь нарисовать…

Вообще-то все рисуют на том уровне, на котором способны это делать. Своим сотрудникам говорим: сделайте то, что умеете, и мы это пообсуждаем. Понятно, у каждого из нас есть визуальные эталоны. Ну не можем мы рисовать как Ван Гог. Тогда будем рисовать, как можем! Самое главное, когда творчество у человека проявляется в первобытном виде. Если он все время пытается подражать – это чужая дорожка, чужой голос. Надо научиться гордиться тем, что умеешь делать сам. Ведь мы гордимся рисунками детей до семи лет, а потом они идут в школу и слышат от учителей, что их работы далеки от совершенства. Момент восхищения собой, момент спонтанности должен сохраняться на всю жизнь. Например, в зарубежных школах дети рисуют так, как привыкли. 99 процентов ребят не станут художниками, зато с ними пребудет «безоглядное творчество».

…Так вот: в первый день на фабрике мы к кости даже не подошли – много разговаривали о моей жизни. Я тогда трудился в лесничестве. Больше всего в той работе нравилась первозданность бытия, тишина, одиночество. В лесу научился разговаривать с птицами и понимать зверей – бурундуков с рук кормил.

И вдруг после этой умиротворенности – пыль, шум. Но мне такая жизнь тоже приглянулась – пришел и на второй день. А Валя Колычев сказал: «Не хочу, чтоб ты портил руку». Представляете, он с первого дня разглядел, что я готовый мастер, которому на производстве начнут ломать руку и сознание – как первокласснику. И он послал меня колотить ящики вместо уволившегося столяра. Девять месяцев этим занимался, ужасно довольный зарплатой 130 рублей. В свободное время приходил к Колычеву на уроки работы с костью.

Тимур Хакимов:

– Так вы и втянулись постепенно?

Минсалим Тимергазеев:

– Когда закончил колотить ящики, мне присвоили второй разряд мастера. К тому же попал в редколлегию сатирической стенгазеты «Наждак». Валентин Колычев всех учеников привлекал к работе в худсовете. Говорил, она поможет нам окрепнуть в сознании своей необходимости, а иначе текучки кадров не избежать, не собрать костяк, как в артелях. Артели были живучи, потому что брат брата приводил, но скреплялись они не только родственными узами, но и пониманием, что каждый здесь важен и нужен.

Ирина Комарова:

– Сколько ж лет вам было, когда пришли ящики колотить?

Минсалим Тимергазеев:

– Лет 18–19.

Сергей Исаев:

– Вопрос по электронной почте от Елены Медянцевой из Бердюжья. Она интересуется: «Не хотите ли вы со своими наработками и умениями выходить на школы и дошкольные учреждения, ведь детей с малолетства надо учить работать руками? Может, уже был опыт проведения кружков и мастер-классов именно в школьной и детсадовской среде?»

Минсалим Тимергазеев:

– Хороший вопрос! В начале 80-х годов, когда работал на фабрике, обсуждал эту тему с гороно, советами общественности при общежитиях. Мы собрали методистов из детских садов, училища искусств, института и решили организовать единую систему обучения и подготовки кадров. Ведь Тобольск – истинный город мастеров и нуждается в специалистах, тем более возможности для этого есть. Я обошел все сады и поразился, как методисты, даже не имеющие специального образования, обучают детей делать совершенно потрясающие предметы. Это замечательнейшая форма взаимодействия взрослого и детского творчества. Большая часть элементов заимствовалась из народных промыслов: гжели, хохломы, палеха. В школах появились УПК (учебно-производственные классы), и я понял, что система налаживается.

Я преподавал в школе в 1984 году, организовал кружок в 120-м общежитии, руководство которого накупило карандашей, ручек, планшетов. Занимались мы, сидя на полу, – так ученики чувствовали себя комфортнее, расслабленнее. Представляете, на занятия приводили детей, которые даже не умели разговаривать. Просто родителям некуда было их девать. Два-три года мне приходилось ребят не только рисованию обучать, но и в усатую няньку перевоплощаться: приглядывал, чтобы карандашом друг другу в глаз не попали или чтоб резинку не проглотили…

А вот в училище искусств наладить обучение так и не удалось, потому что нужно было без конца ходатайствовать. В институте же, чуть позже, Валя Колычев, когда вернулся из Омска, организовал худграф. И вот так, немного разрозненно, но система все же существовала. Другое дело, она никак не объединялась с моей конечной целью: видеть учеников востребованными специалистами, реставраторами. Реставрацией сейчас занимаются совершенно непрофессиональные люди…

Тимур Хакимов:

– Есть ли в России еще косторезные школы?

Минсалим Тимергазеев:

– Холмогоры, Чукотка и Тобольск – вот три основных. В Якутии и на Ямале они только развиваются. Правда, не так часто они упоминаются. В последнее время в Салехарде собираются косторезы из 11 регионов страны.

Тимур Хакимов:

– Кость – наш ресурс! Туристический в том числе…

Минсалим Тимергазеев:

– Я все время бьюсь за то, чтобы на местных афишах на русском, татарском и английском языках было написано: «Тобольск – город мастеров!» Верю, что это когда-нибудь случится, только мы должны переубедить земляков. При Аркадии Елфимове было понимание, что развитие промыслов – необходимость… Тогда это движение шло по вертикали и горизонтали.

Александр Скорбенко:

– Фонд «Возрождение Тобольска» помогает вам чем-то?

Минсалим Тимергазеев:

– Сейчас Елфимов тоже занимается полезным делом – просветительством. До него мы историю Тобольска вообще не знали: она проявлялась только в маленьких статейках, которые и читали-то единицы. В толстых журналах выходили лишь материалы «по случаю». Елфимов и Мандрика исторический пласт стали потихоньку «вынимать». Появился небольшой отряд краеведов (в их числе Александр Ярков, Валерий Чупин), выступавшие за малую родину. Благодаря им мы вольно или невольно начали читать про Тобольск все! Нельзя отрицать, что такая форма борьбы за историю края оказалась гораздо полезней, чем финансируемые политические мероприятия.

Косторезное ремесло стало кормить, и молодежь идет в промысел только потому, что есть возможность получать какой-то доход. Другое дело: работы не всегда выглядят качественно. Минсалим Тимергазеев Людмила Ведерникова:

– Минсалим Валиахметович, что сложнее всего в косторезном искусстве?

Минсалим Тимергазеев:

– Самое трудное – продать изделие, а значит, заработать.

Ирина Комарова:

– В связи с этим такой вопрос: этот промысел позволяет вам жить на широкую руку или выживать? Хотя, понятно, у вас уже имя, вы состоялись…

Минсалим Тимергазеев:

– Да, на меня сейчас работает имя! Хорошо делаю или плохо – для коллекционера уже не важно, ему нужно «купить имя». А ведь много молодых мастеров, которые не торопясь сделают лучше, чем я. Знаю ребят из Киева, которые великолепно вырезают из кости мамонта по заказу Германии. Их небольшая работа стоит четыре тысячи евро. В год один мастер делает две такие вещи. Это очень тонкая работа, но чисто коммерческая. Если ты только начинаешь, причем кость – не хобби, а единственный способ пополнения семейного бюджета, то будет нелегко: тот же поиск здания, оплата аренды.

Вероника Белоусова:

– Вы говорили о выставке. Для вас важно проведение именно персональных выставок или результат творчества в чем-то другом?

Минсалим Тимергазеев:

– Персоналка эгоистична. У меня был только один такой проект. Все остальные по большей части имеют коммерческий оттенок. Кроме тех, которые музеи сами организуют.

Денис Фатеев:

– Когда художнику нужны краски и холст, понятно, куда он пойдет за ними. А куда за костью, сырьем поедет косторез?

Минсалим Тимергазеев:

– Раз мы известные мастера, кость нам часто дарят. Иногда происходит обмен. Обычно покупаем. Звонят рыбаки, охотники, нефтяники – разные, в общем, люди, предлагают то, что нашли. Из Омска женщина позвонила. Говорит, что купила в Киеве бивень около трех с половиной метров в длину. Продает по три тысячи долларов за килограмм. Такой цены вообще никогда не было. Видимо, кто-то ее обманул…

Кости много! Мы используем все! И все имеет коммерческий спрос. Есть версия, что мамонты вымерли не от природного катаклизма, а от древних косторезов… (смеется). У нас на фабрике был клуб «Флюс» (фабричные любители юмора и сатиры), пели на эту тему песенку.

Тимур Хакимов:

– Какой сюжетный мотив вас больше за душу берет?

Минсалим Тимергазеев:

– Самый простой. Беру косточку, полирую ее и все! Такой естественный вид хорошо продается и высоко ценится коллекционерами. Когда будущий покупатель еще и сам поучаствует в процессе полировки, для него это станет невероятным личным событием. Ведь изначально он будет знать, что этой косточке 36 тысяч лет.

Косторезный промысел развит везде, где есть животные с рогами. Для музея истории кости, который мы хотим открыть в Тобольске, все время собирали зарубежные образцы: индийские, индонезийские, африканские, германские, испанские, гренландские. В трудные времена часть пришлось продать…

Тимур Хакимов:

– Выходит, «конкуренция» есть?

Минсалим Тимергазеев:

– Конечно! Друзья с Кавказа еще в советское время подарили рога для питья – это тоже кость! Была у нас серия миниатюр, сделанных из ореха, – он идеально похож на кость. И режется, как кость. А растет в Перу, еще где-то, напоминает каштан.

Вернусь к мечте – музею. Знаете, если бы мы уже заехали и открылись, сегодня говорили о другом. Для интерьера музея задумали панно, которое бы показало, как Бог сделал из реб-ра Адама первое «косторезное изделие». Оно оказалось столь прекрасно, что мы до сих пор им любуемся! Есть много объектов, которые стали бы увлекательными экспонатами: из кости, например, делали музыкальные и медицинские инструменты.

Звонок в прямом эфире. Юрий Шулинин, г.Тобольск:

– Получаете ли вы удовольствие от будущего произведения еще в процессе или только тогда, когда все закончено?

Минсалим Тимергазеев:

– Наслаждение доставляет именно процесс! Никто не знает, когда работа окончена. В мастерской куча начатых фигурок. Нередко посетители восклицают: «Какая вещь»! Отвечаю: «Она еще не готова». Потому что на самом деле процесс творчества бесконечен: сами не знаем, когда остановимся. Это как мелодия – она будет повторяться, изменяться, но в любом случае процесс ее создания неповторим.

Юрий Шулинин, г. Тобольск:

– Есть ли интересные истории, связанные с работами?

Минсалим Тимергазеев:

– В каждой мини-скульптуре есть что-то свое. Но если требуется одна история, то вот она. Приходит человек и говорит: еду в Германию, нужен подарок. Я не обратил внимания на то, что уезжает насовсем, спрашиваю: что именно вы бы хотели? Он вдруг: животное, йети! Интересуюсь: а это точно животное? Предложил нарисовать, как он его себе представляет. Нарисовано – сделано. Получился пенек с заросшей рожей, ни ног, ни рук. Зато восхищению заказчика не было границ!

Александр Скорбенко:

– А история о том, как изделие зажило своей жизнью?

Минсалим Тимергазеев:

– Вы заставляете меня говорить нескромные вещи. Летом 2013 года в Тюмени проходил федеральный Сабантуй, губернатор Владимир Якушев и президент Татарстана Рустам Минниханов осматривали экспозицию. Гость увидел работу «День коня» и очень удивился. Скульптура представляет собой тройку, в которую запряжены конь, лось и олень, везущие зимнюю повозку. Я разъяснил, что это редкая вещь (один из двух экземпляров), символизирующая Сибирь, по которой едут три губернатора – тюменский, югорский и ямальский. А впереди их встречает, отдавая честь, скромный полковник Путин.

Рустам Нургалиевич был так очарован, что кто-то из спонсоров купил работу и подарил ее руководителю. Позже мы узнали, что скульптура передана в государственный музей в Казани, и тот в свою очередь пригласил нас провести выставку. Таким образом, кстати, тоже составляется календарный план дальнейших проектов.

Ирина Комарова:

– Есть ли у вас ответ на вопрос, как спасти народные промыслы?

Минсалим Тимергазеев:

– Нужно много усилий… Чтобы молодые косторезы не сбились на сувениры, чтобы коммерческая основа на них не напала – предлагаем им идти через традиции, гравировку. Раз вы еще где-то трудитесь, пусть это у вас пока будет хобби. Стараемся пригласить их поработать с нами, но денег мало. Написал министру культуры Красноярского края письмо, чтобы она поспособствовала, и пошло какое-то движение.

Александр Скорбенко:

– Вы часто выступаете и как общественный деятель. Например, организуете конкурсы среди скульпторов, работающих с деревом, приглашая в Тюменскую область профессионалов со всей России и даже из-за границы. Что вами движет?

Минсалим Тимергазеев:

– Вы таким высоким стилем говорите, что я теряюсь… Это тоже к вопросу о спасении промыслов. Поэтому в разных местах мы проводим фестивали резной скульп-туры и даже небольшие выставки в клубах, на вокзалах, где угодно. Сопровождаем это мастер-классами. Представляете, шум, гам, грохот, и тут же жужжит наш моторчик. Люди в ожидании поездов, самолетов подходят, пробуют. Бывает, дети отказываются идти в самолет. Ребенку это в душу западает так глубоко, что он на всю жизнь запомнит не полет, а то, как был Мастером!

Нельзя отрицать, что работа краеведов по сохранению истории края оказалась гораздо полезней, чем финансируемые политические мероприятия. Минсалим Тимергазеев Людмила Ведерникова:

– Вы много путешествуете по свету, представляя тобольское ремесло…

Минсалим Тимергазеев:

– И всегда с большим удовольствием рассказываем о судьбе и особенностях каждой работы. Многие невзрачные, на первый взгляд, вещи преобразятся, станут более интересными, если знать их предысторию, условия, при которых они созданы.

Часто на выставках посетители удивляются высокой стоимости работ. Объясняем, что такую цену определил сам автор. Приведу реальный пример. Покупатель заинтересовался небольшой игральной костью, и я рассказал ему историю, поведанную мне мастером. На одной из плоскостей кубика вырезано лицо, ему приснившееся. Сколько бы он ни бросал кость, этот лик всегда обращается к нему. То же самое произошло, когда кубик бросил покупатель. В итоге он купил не столько материальную вещь, сколько загадку, историю, которую можно рассказать своим родным и близким. Вещь из обычной безделушки превратилась в легендарную.

Многие молодые мастера ориентируются исключительно на прибыль и работают без души. Представителям старой школы для начала нужен повод. Это может быть нечто незначительное, едва уловимое: поворот головы, взгляд, тепло рук, рукопожатие. Благодаря этому внезапно в голове рождается образ будущей работы. После теряешь покой и не можешь прийти в себя, пока работа не будет окончена.

Александр Скорбенко:

– Наш разговор проходит в Год культуры. Вы ярчайший ее представитель, мастер, активно развивающий народные промыслы. В вашем понимании культура – это …?

Минсалим Тимергазеев:

– В первую очередь система взаимоотношений. Зависимость между тем, что ты делаешь, чем живешь и окружающим миром. Культура включает в себя многие экономические и социальные аспекты. Все это находит отражение в том числе и в ремесле. Ключевая же задача культуры – не допустить войны.

БЛИЦ-ОПРОС – В чем источник вдохновения, энергии и радости? – В женщине! – Любимый инструмент Минсалима-костореза? – Мои руки. – Есть ли у вас настольная книга? – Эта книга постоянно меняется. Сейчас на прикроватном столике лежит томик стихов японского поэта Мацуо Басе. – Расскажите о самой миниатюрной вещи, сделанной вами. – Это медведь размером с половину ногтя на мизинце. – Как вы отдыхаете? – Во время работы. – Есть фантастический образ, роман, картина, которые вам очень нравятся? – Вновь отвечу – женщина. Это уникальная, необозримая Вселенная! – Ножом вы орудуете только в мастерской или еще на кухне? – На кухне тоже. Очень люблю лук, особенно красный. Есть его могу в сыром виде. У нас такое редкость, а например, в Германии – обычное дело. Очень нравится крестьянский стол: три разделочные доски, на которых лежат хлеб, соль, лук-овощи. Еще уважаю каши. Чтобы не привыкать к роскоши, предпочитаю готовить их максимально просто: в небольшую кастрюлю насыпаю крупы (чтобы она едва закрывала дно), заливаю водой, варю 12 минут. – Есть ли у вас какой-нибудь талисман? – Нет, не ношу с собой ничего лишнего. Единственное, я об этом уже сказал, когда отправляюсь в дальнюю дорогу, всегда беру кусочек черного хлеба. – Что для вас праздник? – Качественная и вовремя выполненная работа. – Почему именно Тобольск? – Замечательный вопрос! Однажды у меня появилось желание уехать, но вовремя понял, что неоправданное покидание родной земли делает ее сиротой. Дом – главная форма привязанности к Родине. – Секрет счастья? – Чистый лист… – Что оно значит для вас? – Чтобы не было войны и жестокости. В детстве очень часто дрался, обидел многих людей. Сейчас мне стыдно за это. – Вы каетесь? – Конечно. Каждый вечер (возможно, ночь) наступает время покаяния, которое длится несколько часов. Зато утром просыпаюсь с легкой душой. Радуюсь новому дню, солнцу, пению птиц и, конечно, жене, которая неизменно задает замечательный вопрос: «Ты проснулся?» – Как начинались ваши отношения с супругой? – Она приснилась мне ночью. Когда увидел ее в реальной жизни, сразу же узнал. Всегда хотел связать свою жизнь с женщиной по имени Ирина. В этом слове заключены «солнце» и «мир». – В разговоре с нами вы открыли что-то новое для себя? – Вы мне рассказали столько нового – голова идет кругом. Всегда интересно читать про себя в газете. Думаю: «Кто этот человек? Вот бы с ним познакомиться!» Материал подготовили Ирина КОМАРОВА, Вероника БЕЛОУСОВА, Людмила ВЕДЕРНИКОВА, Тимур ХАКИМОВ, Денис ФАТЕЕВ