Искусство в рамках

ДОСЬЕ: Вера БЫКОВА. Родилась в 1960 г. в Тюмени. Окончила эколого-географический факультет ТюмГУ. Союзом художников РФ присвоена квалификация «Народный мастер». Награждена грамотами Министерства образования РФ. В данный момент преподает урало-сибирскую роспись с элементами прикладного творчества в социальном приюте для детей при Ильинском монастыре.

Наверное, меньше всего россиянам, и тюменцам в том числе, уходящий год запомнится как Год культуры – слишком много было других, более ярких и драматичных событий. Да и нужно ли ограничивать культуру в нашей жизни одним годом?

Об этом и многом другом говорим с художницей Верой БЫКОВОЙ, чей вклад в культуру региона сложно переоценить. Благодаря ей обрел вторую жизнь удивительный промысел – тюменская домовая роспись. И хотя наш регион по праву считается его родиной, сейчас о нем знают лишь немногие. Но освоить его азы сегодня может каждый, придя, например, в «Дом Буркова». Или самостоятельно – по книге, написанной Верой Ивановной совместно с заместителем директора НИИ художественной промышленности Василием Барадулиным.

Врачи или культура?

– Вера Ивановна, многих, кто имеет к культуре непосредственное отношение, формулировка «Год культуры» коробит. А каким для вас был этот год?

– Я только что вернулась с Всероссийского фестиваля традиционной народной культуры в Сочи. Все прошло на очень хорошем уровне, я видела все самое красивое в декоративно-прикладном искусстве. Три дня подряд с 8 утра до 11 вечера шли концерты, выступали прекрасные коллективы. А потом я села в самолет, и мне на глаза попалась газета, в которой говорилось, что в следующем году будут закрывать больницы, сократят медсестер и врачей... Вот, и думаешь: наверное, лучше было бы сохранить поликлиники и рабочие места, чем тратить огромные деньги на фестиваль...

– Значит, культуре не нужна поддержка?

– Без поддержки государства мы не выживем. Взять тот же фестиваль – в нашу делегацию вложили большие деньги, и мы выглядели лучше всех. Почему выживают художники в Подмосковье? Там есть рынок. Чем дальше от Москвы, тем разреженнее культурное пространство и меньше произведений искусства покупается. Без поддержки государства зачах нижнетагильский промысел.

В 1919 году, когда в России было совсем трудно, был создан НИИ художественной промышленности. Была государственная политика – объединить художников, дать им какое-то направление. Плюс материальная поддержка. А сейчас я, нарисовав что-то, уже не знаю, как продвигать это на рынок. Хорошо, что меня приглашают на выставки. Какие-то работы люди находят через Интернет. Если бы не были востребованы мои знания, то как художник я бы не выжила.

Но поддержка должна быть умной. А не такой, когда в Нижнем Тагиле сто художниц сидели в экспериментальном цехе комбината эмалированной посуды и по норме за смену должны были расписать по 18 подносов каждая. На их месте я бы уже через неделю возненавидела все, что связано с росписью. Да, должна быть прибыль, но и задавливать художника нормами не стоит. Когда художника загружают, и он не может вложить в свои произведения часть души, их уже не хочется покупать – идет штамповка.

Когда я была на фестивале финно-угорских народов, встретила там индейца – резчика по камню. Он берет камень, просверливает дырочку и перевязывает веревочкой – произведение искусства готово. Он освобожден от налогов, у него есть менеджер и директор, а лучшие его работы сразу покупает музей народной культуры. Из всех проблем у художника остается только одна – сотворить что-то.

Просто и эмоционально

– А чем вас так привлекла тюменская роспись?

– Поначалу она мне не нравилась и казалась примитивной – после нижнетагильской вроде бы и рисовать-то особо нечего. Но чем больше я рисовала, тем больше удивлялась тому, как крестьяне скупым набором цветов и техникой добивались максимума эмоциональности. Заходишь в горницу – и ах! Синий, красный, желтый, зеленый, черные травиночки, и все – сказка! Телевизора не было, и иногда роспись играла роль стенгазеты. Что художник увидел, что его потрясло, то он и изображал. Даже верблюда или паровоз.

В 1860-х годах по всей России был расцвет декоративно-прикладных искусств и росписи. В европейской части, Пермогорье, Прикамье и за Уралом люди могли себе позволить украсить быт очень красивыми вещами. Роспись одной комнаты доходила до 15 рублей, при этом корова стоила всего 5.

Потом – Первая мировая война, революция, тяжелая экономическая ситуация... Многих крестьян забрали на войну. Экономика в упадке, промыслы чахнут. Люди, жившие ближе к городу, выбирали бумажные обои – чисто, просто и дешево. Поменялся вкус.

В 60-е годы прошлого века деревянные дома начали разрушаться, и люди растаскивали расписные доски и топили ими печи. Но в Свердловской области в Нижней Синячихе нашелся такой человек, как Иван Данилович Самойлов. Он был землеустроителем и собирал свою коллекцию – где дверку возьмет, где шкафчик. А когда в сарайчике, куда он все это складывал, не осталось места, обратился в администрацию. И ему дали очень хорошие площади. В своей книге о Нижней Синячихе он описал, как во время войны лежал раненый в госпитале, смотрел на потолок и вспоминал, какой красивый расписной потолок был у него в родном доме. И эти воспоминания помогали ему выздороветь. У нас в Тюменской области такого человека не нашлось.

– Но другому промыслу – тюменским коврам – удалось пройти испытание временем. Почему этого не случилось с росписью?

– Ею занимались частники. Мой учитель Василий Алексеевич Барадулин по работе ездил в экспедиции и встречался с бывшими художниками. По его словам, они были настолько запуганы, что ничего не рассказывали. Я думаю, это из-за того, что когда-то их раскулачивали – они были достаточно зажиточными. Поэтому большинство не признавались, что были красильщиками.

Не нужно доказывать

– Почему в Тюмени, где вроде бы нет проблем с хорошими художниками, есть проблема с хорошими сувенирами? Почему бы для их оформления не использовать ту же роспись?

– Сувенир должен быть дешевым. Но если я буду вкладывать душу – так, чтобы «ах!», это будет дорого стоить. Такой вот парадокс.

– Сейчас тюменская роспись не преподается у нас ни в одном вузе. Не боитесь, что со временем промысел снова исчезнет?

– Ну, он же уже исчезал – появилась я (улыбается). Надеюсь, тот, кому это будет интересно, освоит роспись с помощью книги – здесь все пошагово описано.

Преподавание в вузе связано с административными проблемами. Чтобы открыть направление, понадобились бы другие люди – один в поле не воин. Но беда в том, что когда я увлеклась росписью, ее носителей уже не было. Сейчас я преподаю в монастыре. С меня не требуют ни программы, ни заполнения журналов. Когда я работала в доме детского творчества, мне нужно было знать, сколько мальчиков и девочек ко мне ходит, кто из них из неблагополучных семей и так далее. Вместо того чтобы нормально вести урок, приходилось думать о цифрах и все время доказывать, что ты делаешь что-то правильное, чтобы твой кружок не закрыли. А в монастыре ничего не нужно доказывать. Игуменья видит результат, и результат ее устраивает.

Ульяна ПЛЮСНИНА

Фото с сайта vk.com/arbat_sodruzhestvo