Где, как кораблик по волнам, плывет к нам наше детство

Удивительное дело: с возрастом мне все чаще снятся детские сны. Вся наша баклановская ватага, где я самая старшая. Год моего рождения 1950-й. А за мной – через пятилетний разрыв – брат Иван. Затем погодки Нина и Саша, дальше Люба, Валя и Лена. Ох, и пооттягивал кое-кто из них мои еще неокрепшие руки. Больше всего помнится, как приходилось домовничать и нянчиться с младшими в сенокосную пору. Родители, отправляясь на покос, столько наказов, бывало, оставят, не всегда и упомнишь. Я брала простой карандаш и на беленом простенке в избе писала весь перечень этих дел. За гусями следить (чтобы коршун не похозяйничал, не унес какого гусенка). За наседкой с цыплятами. Дать им корму в обед. Для свиньи нарвать молочаю (чтобы было побольше молока для ее сосунков). И такой давался урок – прополоть какую-то грядку. А еще полив ежедневный.

Как мы воду эту таскали!.. Кто с ведром, кто с бидончиком, а кто с чайником, с кружкой. Кому с чем посподручней. Поднимаясь от речки в горку, обольешься весь, перемажешься, в головах – земля и песок. И бежим потом отмываться. Так нахлюпаешься порой, что озноб начнет пробирать.

А как вкусны были обеды после этих трудов! Сядем всей бригадой за стол, по ломтю всем хлеба отрежешь, нальёшь по стакану чаю с топленым молоком. Разделишь всем поровну вкусную румяную пенку. Да еще и каши горшок от загнетки достанешь. И умнется все без остатка.

Летний день бесконечен. Все успеешь – и дело сделать, и еще поиграть. Любу, младшую, на закорки, Нина вцепится за подол, Саша держится за руку. Ваня в той же компании (а последние две сестренки, те появятся позже), и летишь по деревне. У сидящей на «вершней» только головенка болтается.

А уж к вечеру все на стрёме. У околицы. Лазим на ворота, смотреть, не едут ли косари. В те годы вокруг деревни проходила сплошная изгородь – от реки до реки, в три-четыре жердины прясла. Чтобы скот не травил поля. И въездные ворота были близко к нашему дому. Дорогу на поле далеко видать. Если едут - а ехали, как правило, единым общим обозом – готовишься, открываешь ворота.

С поля, с луга, из леса родители всегда везли ребятне какой-то гостинчик. По весне – березовый сок, чуть позднее – сосновый, загустевший уже до пленки. Его надо было снимать или острым ножом, или тонкой струной. А в сенокосную пору – пучки. Так же и наши папа с мамой. Навезут их полнехонькую таратайку. Мы облепим ее, достаем эти пучки, чистим да и хрумкаем с удовольствием.

Очень рано меня стали брать на метку. В качестве копновоза. С малышней в такие моменты оставалась бабушка Феша, отцова мама. Вроде бы не хитрое дело – возить копны, а тоже определенная сноровка требуется. Ездить надо «одной дорожкой», аккуратно, не торопясь, чтобы сено не натрусилось где попало и легче было подскребать его до клочка. Да и к стогу подъехать тоже надо умеючи. Копны ставятся вокруг него на таком расстоянии, чтобы лишних шагов не делать. Взял на вилы пласт - и на верх. Но это все на ровной местности. А когда сено прибирали на неудобицах, где-нибудь в кочках, лошадь нужно было водить в поводу. Я боялась по первости, что она мне наступит на ногу или ткнет мордой в лицо. Потому что – овод, паут, лошадь, бедная, перебирает ногами без конца, мотает головой. Мама сломит ветку березы, отгоняет этот гнус. Я потом наловчилась - и под брюхо лошади залезу, обмету и там кровососов этих прилипчивых, всё скотине спасение.

Но вот привозим, наконец, и последнюю копну, когда по счету двадцатую, когда чуть побольше или поменьше. Мама по перекинутым вожжам залезает на стог, вершить. Я беру грабли и иду подскребать, где остались клочечки сена. Подбираешь все до сенинки. А когда зарод завершен, мама спустится вниз. И они на пару с отцом еще раз оглядят, нет ли где какой-то оплошности. Все бока пригладят граблями, чтобы стог стоял, как игрушка.

Сколько этих стогов поставлено - не сосчитать. План тогда доводился до каждого колхозника. Папа был на то время конюхом, мама – на прямых работах, то есть «куда пошлют». И вот одному надлежало поставить в счет плана 120 центнеров, другому – 80. А еще ведь своя скотина. У нас была корова, молодняк, овцы. Вот и пластались все лето, вплоть до самой уборочной.

А когда я стала студенткой, поступив после 8 класса в Тобольское дошкольное педучилище, также каждое лето проводила с литовкой или с вилами - граблями. Папа к этому времени выучился на тракториста, и его включили в механизированное звено по заготовке кормов. Но по кочкам не пустишь технику. Поэтому и ручная косьба еще оставалась. Да и с папой в звене довелось поработать тоже. Там вершила стога и скирды. Зарабатывала себе на одежду, на обувь.

Большой нашей семье жилось по-прежнему не просто. Мама стала болеть. Первый раз она свалилась после рождения Вали. Это было в 1964 году, весной. Я как раз оканчивала 8 класс. И сколько же на меня навалилось тогда хлопот! Утром надо в школу, мы учились в Ашлыке, от нашей Больше-Баклановой это четыре километра, а я еду туда, на велосипеде, сначала в магазин за печеным хлебом,а потом уже – по второму кругу – на занятия. Ваня с Ниной, те ходили в свою школу, которая стояла на другой стороне реки и называлась Больше-Баклановская начальная. Но их тоже надо было собрать, накормить до уроков. И помню, как папа удивился, что я сумела сдать выпускные экзамены на «4» и «5».

Видно, беды и трудности добавляют ума, делают человека серьезней и ответственней. Все уроки эти житейские пригодились мне в будущем. Бабу Фешу вспомнишь добром. Забегут подружки зимой: «Пошли с горки кататься». А она так строго заметит: «Вы, девчонки, уже большие, до невест дорастаете. Не по горкам бы бегать надо, а чего-то делать полезное: шить, вязать, вышивать. А то кто вас замуж возьмет, косоруких да неумелых». И посадит меня за пяльцы.

Да мне и самой рукодельничать нравилось. Я еще с дошкольного возраста мастерила всем куклы. И кроила для них наряды. У меня была клетка в сенях, под высоко настланным полом. Там всегда держался порядок. На полочках «стояла» «посуда» - осколки фарфоровых блюдец и чашечек, «чечки», «лепки», как они у нас назывались. Красивые, со цветочками, с золотыми полосками. Находили мы эти «лепки» в огородах при пахоте. На зиму я все эти «сокровища» бережно складывала в старое ведро, и они убирались до следующего лета на чердак. А когда учиться поехала, все это наследство перешло в руки младшей сестренки Нины.

Такими же непокупными игрушками играли и мальчишки. Все машинки их и наганы, все кинжалы и сабли вырезались, выстругивались из дерева. Папа мастерски это делал для Ивана и Саши. Как и все остальное – «таратайки», сани, кошевки, табуретки, столы. Против нашего дома на высоком берегу Ашлыка было сделано специальное приспособление – станок, по-нашему - бало, на котором он гнул полозья. И вообще, никак не скажешь, что при нелегкой нашей жизни мы, дети, были чем-то обделены. Привезут кино – денег нет, а билет стоил пять копеек. «Мама, - спросишь, - ну можно унести в магазин яйцо?» Оно как раз стоило пятак. Отмахнется она: «Неси». И бежишь довольнехонький. Посмотреть того же «Чапаева», «Тихий Дон»», «Молодую гвардию», «Судьбу человека» или веселого неунывающего «Бродягу» со знаменитым Радж Капуром. Сколько радости, познавательности и открытия мира несли эти замечательные фильмы. А также наши игры, наши детские забавы. Вот пишу и крутятся в уме строчки одного памятного стихотворения:

Мальчики играют на горе

В древние мальчишеские игры.

В лебеде, в полынном серебре

Блещут зноем маленькие икры.

Мальчики играют в легкой мгле.

Сотни тысяч лет они играют:

Умирали царства на земле –

Детство никогда не умирает.

Да, детство остается с человеком как самое счастливое и незамутненное время в его жизни. Давно уже нет нашего дорогого папы, Василия Ивановича Бакланова, год назад схоронили маму, Анну Андреевну. Царство им небесное. Но дом мы свой сберегли, не пустили его в продажу. И сейчас в нем живет со своей семьей моя дочь Татьяна. Приехали они с Крайнего Севера, с Ямала, где жили и работали в поселке Мыс Каменный, что стоит на берегу Обской губы. Зять Юрий по рождению горожанин, вырос в Ленинграде, и вот постигает теперь крестьянскую науку с азов. Научился нынче косить, выходил и на метку с нами. Думаю, что освоит и все другие навыки деревенского выживания.

Сама же я продолжительное время жила в шахтерском городе Новокузнецке, куда меня занесло после педучилища. Мудрые люди говорят: все познается в сравнении. Насмотревшись в Кузбассе на черный снег и на слой бесконечной угольной пыли на балконах и лоджиях, здесь, в нашем чистом краю, я не могу нарадоваться сочной зеленой травке и белейшему снегу. Считаю за большое счастье, что этим чистым воздухом, настоянном на запахе трав и хвои, дышат теперь и мои дорогие внучата – Слава и Катя.

Галина БАКЛАНОВА