К 65-летию Победы

«До сих пор не могу забыть...»

В мае вся наша страна отметит 65-ю годовщину Победы в Великой Отечественной войне. В бывших союзных республиках взрывают памятники воинам-освободителям, национальными героями для них становятся люди, воевавшие на стороне фашистских захватчиков. Но для нас этот праздник навсегда останется праздником памяти о наших дедах и отцах, подвигом которых мы гордимся. И это огромное счастье, что до сих пор живы те люди, кто пережил военные годы, кто еще может поделиться с нами своими воспоминаниями.

«К вам обращаюсь, дорогие мои одноклассники, закончившие 5 классов Черпиинской семилетней школы накануне Великой Отечественной войны.

До начала войны мы, дети, у которых были оба родителя, жили беззаботно. Труднее было тем, кто рос сиротой. Им приходилось приобщаться к колхозному труду с раннего детства. Надо было зарабатывать трудодни.

Праздником для всех был выходной. С раннего утра у родителей было приподнятое настроение, которое передавалось и детям. Нам разрешалось надеть самые лучшие платья и выйти в них играть на улицу. А мамы принимались готовить что-нибудь вкусненькое. Уже к обеду по посёлку разносился запах блинов, сдобы, супа и жареного мяса. Мужчины же тем временем устраивали смотр пожарных принадлежностей. Происходило это примерно так. Подальше от жилых домов поджигалась большая копна соломы. Пожарный, дежуривший на каланче, заметив огонь, бил тяжелым предметом по лемеху, звук эхом разлетался далеко за пределы поселка. Всё мужское население, да и мы, ребятня, неслись сломя голову тушить пожар. Смысл был в том, чтобы каждый вовремя принёс то орудие пожаротушения, которое было закреплено за этим хозяином. Проходили также учения по спасению поселка от затопления. Запомнились мне и колхозные собрания. Вначале выступали председатель колхоза и парторг.

Будучи детьми, мы мало что понимали из их речей, но когда наступал момент вручения благодарностей самым трудолюбивым колхозникам либо тем, кто проявил себя на тех самых учениях, аплодировали громче всех. А если в числе лучших назывались и наши родители, то гордость за них просто распирала детские сердца, а глаза наполнялись слезами радости. После собрания обязательно был концерт, поставленный силами местной художественной самодеятельности, в которой принимала участие вся молодежь поселка. Сколько было задора, энтузиазма и патриотизма в каждом из концертных номеров! Я до сих пор не могу забыть пьесы, поставленные на сцене нашего Дома культуры. Малограмотные юноши и девушки играли так, что дух захватывало! Каждый зритель мог почувствовать всю трагичность и комичность постановки. В заключение всем предлагалась так называемая «удочка», то есть сатирическая сценка: двое юношей, один находится на сцене, а другой в суфлерской будке. Юноша со сцены брал удочку, закидывал крючок в будку, а сидящий внизу привязывал к ней бумажку, в которой высмеивались ленивые, опаздывающие на работу колхозники или просто сообщались произошедшие интересные события. Смеху в зале было много. Всё заканчивалось песнями и танцами под гармонь. Петь в те годы, как и работать, умели очень хорошо. Запоет кто-то один, за ним другой, а потом все хором - мужчины, и женщины, и ребятня. Голосистый был народ. Песни были простыми, но отражали всю жизненную суть. А частушки в большинстве случаев сочинялись на ходу:

Как Мохов Никодим

Всем рабочим объявил:

«Завтра праздник воскресенье,

Мы работу прекратим».

После каждой частушки раздавался такой смех, что, казалось, его не остановить. Расходиться из клуба начинали уже далеко за полночь, а гармошка и балалайка ещё долго слышались где-нибудь за деревней. Знатным балалаечником был в Черпие Вася Пономарёв.

22 июня 1941 года. Начинался солнечный летний день. Изнуряющей жары пока не чувствовалось, так как ночью прошел сильный ливень с грозой. Все канавки и низинки были заполнены водой. Часам к восьми утра поселковая детвора выбежала на улицу и принялась с воплями и визгом носиться по лужам. Я тоже вышла на улицу, так как была любопытным ребенком, всегда боялась пропустить что-то интересное. Сев на лавочку, стала наблюдать за всем происходящим. К нашей соседке пришли подружки, которые готовятся к вечерним танцам. Поняла я это по бугоркам на их головах, которые обозначались под платочками. Они долго беседовали о молодых людях, о нарядах, делились впечатлением о субботних гуляниях.

Позднее подошли юноши, их разговор становился всё громче, а смех всё забористей. Прибежала моя подруга Маша Гимчина, и до завтрака мы успели навестить Шуру Путилову, Таню Бетехтину, Валю Галкину. Наигравшись в фантики, лапту и мяч, разошлись по домам, договорившись обязательно встретиться вечером. Время приближалось к обеду. Июньское солнце уже превратилось в разогретую сковородку, и от него не было спасения. Старики и старушки прятались в тени домов и вели неторопливые беседы. Только мальчуганам-сорванцам было всё нипочем. Они носились по улицам, играя в «красных» и «белых». Взрослые ворчали: «Не к добру ребятишки играют в войну. Беду чуют».

В этот день я была дома одна. Папа на скотном дворе готовил упряжь к следующему дню, мама работала на колхозном огуречнике. В такую жаркую погоду огурцы поливали часто, а воду носили с реки в ведрах на коромыслах. Иногда они с Александрой Николаевной Брюховской приносили по 80 ведер воды. И в такие дни мама приходила с работы особенно утомленная.

Быстро съев то, что мне было оставлено на обед, я открыла окно и принялась высматривать подруг. Улица была пуста, только раз промчались мимо меня мальчишки, увлеченные игрой. Вдруг моё внимание привлек всадник на белом коне, въехавший на нашу улицу со стороны колхозных полей. Он торопил лошадь, ударяя её кнутом по бокам, и при этом громко кричал: «Люди! Война! Война началась! На нашу страну напала Германия». Он старался кричать громко, но голос уже был хриплым. Со словами: «Война началась!» направил лошадь к правлению колхоза, а через несколько минут помчался к комендатуре.

Игравшие в войнушку дети радостно закричали: «Ура! Война началась! Бей белых!». Улица начала наполняться людьми и в скором времени превратилась в растревоженный улей. Женщины громко переговаривались друг с другом, некоторые плакали. Мужчины тоже о чем-то говорили, но были более сдержанны. Выскочив в окно, я помчалась к одной из подруг. Забежав в дом, увидела, какой там уже творится переполох. Отец, мужчина призывного возраста, на плечах которого лежала забота о трех несовершеннолетних дочерях, жене и маме-старушке, рыдал, а рядом - все его женщины. От охватившей меня тревоги я выбежала на улицу, за мной подруга. Мы оббежали почти все улицы поселка и везде видели одно и то же.

Старые люди хорошо знали, что такое война. И вот, казалось бы, уже пережиты голодные тридцатые годы, налажен быт. Кто-то впервые почувствовал себя хозяином. У многих в поселке было по две коровы, все держали свиней и кур... Надо отметить, что 1940 год был очень урожайным. Хлеба на трудодни выдали столько, что хватило бы вдоволь до нового урожая.

Стадо коров пастух пригнал в поселок раньше обычного. Управлялись наскоро. Нарядно одетые, жители потянулись к сельскому клубу поодиночке, парами, небольшими группами. Большой молчаливой толпой пришли жители Колубаева и Красноярска. Все скамейки в зале быстро заполнились.Люди стояли вдоль стен. В помещении становилось душно, выставили окна, но свежий воздух сбил жару и духоту лишь ненадолго.

Только после заката солнца стало немного прохладнее. Ждали уполномоченного из Увата. Прошло достаточно много времени. Он быстро шел к сцене, за ним спешили Нестер Антонович Кобылин, комендант поселка, председатель Черпиинского колхоза Михаил Тимофеевич Азаров, директор школы Елена Ивановна Григорьева, председатель Красноярского колхоза Тимофей Игнатьевич Талызин.

Митинг открыл Н.А. Кобылин. Выступали много. Из всего сказанного мы, дети, поняли, что говорили о защите Родины. Мужчины и юноши выкрикивали, что наша страна непобедима. Какой-то старичок встал и сказал: «Россия сильная, всегда побеждала и в этот раз победим!»

После каждого выступления все дружно аплодировали. Уполномоченный обратился к собравшимся: «Кто готов к защите Родины?» Все подняли руки и мы в том числе. Юноши стали подходить к сцене и просить записать их добровольцами. Среди них мне запомнились Аверьян Верещагин и Александр Марченко. Комендант продолжил: «Настало время, граждане, вам смыть кровью позорное звание кулака». Толпа добровольцев увеличилась. Затем комендант объявил, что 23 июня к 10 часам утра все должны быть у здания правления колхоза. Митинг на этом закончился. Женщины заторопились по домам, а молодежь осталась.

В домах затопили печи и запахло свежим хлебом. Только поздним вечером я пришла домой. Мои родители ещё не спали. Видно было, что они оба плакали. Да и как не плакать - у всех моих сестер, кроме одной, были маленькие дети, а мужья призывного возраста.

Утром мама сказала папе, что муки осталось на один замес: «Ты, Алёша, давно обещал привезти зерно со склада, а сам ничего не сделал. Теперь ведь могут и не отдать». А получилось так. Осенью 1940 года нам на трудодни выдали много пшеницы и ржи. Амбара для хранения у нас не было, поэтому папа договорился с кладовщиком Василием Степановичем Лугининым, чтобы зерно на хранение оставить в общем складе. Василий Степанович охотно согласился. И по мере надобности мы брали зерно, мололи и увозили домой. Так прожили всю зиму.

После напоминания мамы отец заметно заволновался. Поспешил на скотный двор, запряг в телегу лошадь и поехал к складу. В.С. Лугинин встретил его и сказал, что склад опечатан и брать из него ничего нельзя. Так мы остались без хлеба и через неделю сели на паёк. Нам выдавали по 2,5 килограмма муки на 10 дней, а хватало этого только на три-четыре дня.

Наступил день расставания. 23 июня в 10 часов утра мы с подругами уже были у места сбора. Казалось, что все черпиинцы собрались у правления. Когда новобранцы сели на телеги, начались плач, крики, наказы. Обоз двинулся, и все провожающие двинулись за ним. Лошади прибавляли шаг, и люди шли быстрее. Уже далеко за деревней женщины и дети отстали, но продолжали провожать мужчин взглядами.

Ближе к вечеру следующего дня мужчины вернулись домой. Оказалось, что репрессированные призыву не подлежали. По распоряжению райисполкома они все направлялись по разным деревням, чтобы заменить местных колхозников, призванных в армию. Репрессированных стали призывать только в 1942 году. В тот год из Черпии ушли воевать не только почти всё мужское население, но и девушки: Клава Белова, Наташа Коровина, Зоя Прямоносова. Они окончили курсы радистов и их мобилизовали. Клава и Зоя вернулись, а Наташа погибла.

23 июня можно считать и днем, когда закончилось моё беззаботное детство. Рано утром в окно нашего дома постучал бригадир, позвал меня и сказал: «Собирайся, пойдете с девчатами к ближнему юзев-скому бараку, там будете чистить пшеничное поле от сорняков». Мама собрала мешочек с едой (кусочек хлеба и бутылку молока) и отправила меня на работу. Переправившись через речку Алымку, мы вышли к пшеничному полю. Красота-то какая! По полю гуляет ветерок, превращая его в зеленое море. Очень я любила и люблю хлебные поля. По мере созревания они меняют свой цвет, радуют душу.

Повариха к обеду для нас готовила гороховый кисель, а мы пошли работать. Так начался мой первый трудовой день. Следующие начинались с ударом о лемех, это примерно 8 утра, и заканчивались тоже с ударом о лемех, около 10 часов вечера. Иногда сторож отбивал один час, это было время обеда, но делал он это нечасто.

По мере нашего взросления менялся и вид нашей работы: пололи поля от сорняков, сажали и копали картофель, позже заготовляли чурочки для газогенераторной машины. Однако самой сложной работой я считала вязать снопы за самосброской. Они были такие огромные и тяжелые, что я с трудом с ними справлялась. Но надо мной никто не смеялся, наоборот, старались поддержать и подбодрить. Я редко выполняла норму, поэтому мне приходилось работать и во время обеденного перерыва.

Трудовая четверть затягивалась до тех пор, пока в поле было что убирать. Работали весь сентябрь, иногда прихватывали и октябрь. На следующее лето мне поручили ответственную работу - поставили уборщицей и рассыльной в правление колхоза. В мои обязанности входило навести порядок в конторе и по требованию председателя бегать и сообщать колхозникам, куда они должны идти на работу. Председатель был малограмотный, поэтому из фамилии колхозников он ставил неразборчивым почерком только первые три буквы, а мне нужно было догадаться, какая фамилия в наряде указана. Бывало, всё перепутаю и отправлю рабочих совсем не туда. С приходом холодов к моим обязанностям прибавилась ещё и топка печей. Привезут чурок к конторе, а сил их расколоть у меня нет. Самой счастливой была в тот день, когда председатель колхоза отпустил в школу.

Начали приходить в поселок похоронки. В числе первых из нашего поселка погибли Гаврила Горбунов, Дмитрий Воронин, Аверьян и Ферапонт Верещагины, Фёдор Юзев, Михаил и Фёдор Галкины, Владимир Брюховский.

Оставшиеся в живых после войны вернулись с орденами и медалями, а Михаил Николаевич Брюховский вернулся кавалером ордена Славы трех степеней. Я горжусь черпиинцами и своими одноклассниками. Все мы в годы войны прошли большую трудовую школу. Своим трудом, как могли, приближали праздник Победы, порой не замечая, что голодные и полураздетые.

В 1947 году вернулись мужчины из трудовой армии. Но вернулись тоже не все. Затерялись где-то Юзевы, Путиловы, Христалюбские.

В середине июля 1948 года я из Черпии уехала, но до сих пор вспоминаю всех жителей, и очень жаль, что не стало такого красивого, многолюдного, веселого поселка. Всем, кто жив, желаю доброго здоровья, долголетия, счастливой, спокойной жизни на оставшиеся годы. Желаю радости от детей, внуков и правнуков. А кого нет с нами, вечная им память».

В.А. УСОЛЬЦЕВА,

с. Уват