Каждый выбирает по себе

Ехать к отцу не хотелось. В Масалях он не был лет шесть, с тех пор, как умерла мама. Она и бабушка были самыми любимыми его людьми, самыми тёплыми.

Только мама, едва он стал вставать на ноги после университета и женился, как-то вдруг тихо заболела и угасла. Так же тихо и смиренно, как и жила. Это отец всегда был своевольный и шумный, особенно спьяну, гонял жену за усмотренное нерадение и сына за дерзость. Когда после инфаркта врачи категорически запретили спиртное, он не стал мягче и домашнее. Наоборот, ещё больше отстранился от всех забот, и приезжающий на выходные студент Антон видел его лишь угрюмо сидящим перед телевизором. Мать тянула всё на себе, и, когда её не стало, Антон даже со злорадством подумал, что не одному ему будет от этого трудно. Теперь некому будет заваривать чай со смородиной или мелиссой, некому будет беспокоиться о том, чтобы курицы хорошо неслись, а в доме всегда витал аромат пирогов – некому будет изо дня в день лелеять домашнего тирана. Это «некому» проявилось очень быстро, уже к сороковому дню в таком уютном чистеньком доме стало чувствоваться запустение. чашки потускнели, будто покрылись налётом грусти, сор уверенно скапливался на паласе, а просыпанный сахар – в уголках кухонного шкафчика...

Всё прошедшее после этого время Антон передавал отцу деньги через дружка-одноклассника и звонил по особо важным праздникам. А две недели назад тот впервые позвонил ему на мобильник сам. Сказал, что в село приезжают молодые специалисты и одна семья хочет купить бабушкин дом, а он, Антон, наследник, вот и пусть решает. «Продам, – решил Антон, – добавлю денег, куплю однушку и разведусь». Но всё откладывал, ехать к отцу – не хотелось в частности, и в родную деревню – в общем. «Родная, родина» – это от слова «род». А какой там род, если, кроме деревянного старого пня-отца, никого и нет. Хотя здесь, в Тюмени, тоже никого родного нет. Антон невольно покосился на жену. Анька сосредоточенно красила ногти в немыслимо ядовито-зелёный цвет и сама же кривилась от запаха этого своего геля-лака. «Дура», – в тысячный раз мысленно припечатал Антон и раздражённо отвернулся. Беременная это, наверняка, от слова бремя. А ему да и ей самой это бремя надо? Ну какие дети, если последний год живут, как чужие. Ни ужин не приготовит, ни брюки не погладит. Правда вчера, когда он, огорошенный сообщением о внезапно ожидаемом пополнении, рубанул «ничего, аборт сделаешь» и выдвинул эти свои аргументы, она что-то кричала в ответ. Про то, что ужинать ему давно больше нравится в кабаках с друзьями и с бабами в ресторанах. Про то, что гладить брюки, из которых вылезают бумажные клочки с номерами телефонов и именами дамочек, она не будет принципиально. Да мало ли что, всё равно близких и родных людей нет. Если не хочет он, чтоб его ребёнок не смог его полюбить, чтоб маялся, как он сам, из-за ссор в доме и слёз матери... Раздражаться дальше помешал звонок в дверь. Анька уже успела запереться в ванной, и пришлось идти открывать самому. На пороге обнаружился парень с огроменным букетом, испуганно пробормотал что-то про доставку заказа и, ткнув пальцем туда, где ему необходима подпись, убрался к лифту, нехорошо поглядывая на Антона. Сообразить, кто кому и зачем мог заказать этот веник, Антон сразу не мог, фраза «Скажи «да», и я всегда буду рядом с тобой» в нелепой бабочке-открытке, прилепленной к букету, тоже ничего не прояснила. Прояснила вышедшая наконец из ванной бледная жена – не все такие сволочи, как он, некоторые настоящие мужчины хотят растить даже и чужих детей. Пережить такой интересный поворот дела Антон решил, ночуя в машине. Нет, а чего она ногти-то всё накрашивает, если токсикоз донимает. Вот уж точно дура, хотя все они такие, сколько красоток с ноготками-картинками пытались его окрутить и «переженить» на себе? Нет, не все. Вон Олечка, которую он ещё месяц назад приметил в соседнем с офисом кафе, где обедал. Та, несмотря на тщательно скрываемую им «женатость», на его приглашения поужинать или сходить куда-нибудь отнекивалась и прыгать на него охотницей-пантерой явно не собиралась. А жаль. Она вообще не похожа на других, чем-то напоминает маму, то ли спокойной улыбкой, то ли мягким тихим голосом. Кстати, что-то такое она вчера говорила подружке по телефону, собиралась в какое-то Петелино на выходные. Можно предложить увезти, глядишь, и контакт наладится.

– Это в Ялуторовском районе, – пояснила Оля. – если тебе по пути, то не откажусь, только выехать нужно очень рано, мне на службу.

Антон заверил, что ему по пути. Удачно получилось, завезёт Олечку и – к отцу, хватит тянуть. Интересно, что значит на службу, она ведь здесь работает, офисы рядом. С этой мыслью Антон и уснул.

– Наш Свято-Владимирский храм недавно восстановили, – поясняла Олечка дорогой. – очень хочется побывать в нём, так долго этого ждали.

– Свято-Владимирский?

– Ну да, в честь Святого равноапостольного князя Владимира. Из истории помнишь такого? – улыбнулась Оля.

– Красно Солнышко который? Помню. – Антон улыбнулся в ответ. – Так ты из этих что ли, фанатиков.

– Почему из фанатиков, –  не обиделась, а засмеялась Олечка, – я ж не болею ни за кого, ни за «Спартак», ни за «Челси». Просто верующая.

– То есть, не убий, не укради, не возжелай... Тогда в чём ты сегодня каяться собралась, от воды вон даже отказалась из-за службы, неужели убила или украла?

шутка явно не получилась и Антон уже был не рад, что затеял этот разговор. Мама была верующей, он часто видел её по утрам, стоящей перед иконами. А сам он не очень понимал, во что и как он верит.

– «Не убий» мы очень узко понимаем. А если разобраться. Вот ты куришь, зная, что вредишь здоровью, а, стало быть, медленно убиваешь сам себя. Кто-то продаёт водку дешёвую, самогон – и способствует тому, что другой человек себя губит. Ну или прошёл приличный гражданин мимо спящего на морозе бомжа, а тот так и замёрз насмерть. Я уж не говорю про аборты.

– Ну, это уже для женщин.

– Не скажи, и мужчина, который согласился на смерть ребёнка, и все, кто не отговорили, не дали шанса родиться…

Разговор закончился только у ворот храма. И когда Олечка, повязав на голову косынку, убежала, Антон долго сидел, размышляя о грехах, которые он и не знает, оказывается, и о князе Владимире, принёсшем Руси православие. «Вот сейчас пойду и тоже покрещусь! – решил вдруг Антон, – и другим человеком стану, вон сколько друзей крестились и в храмы ходят и ведь, блин, правда счастливее стали».

Но в крещении ему отказали. Суровый батюшка, его ровесник, но с солидной бородой и серьёзными глазами, сказал, что с наскоку такие важные дела не делаются, надо собеседование пройти и самому точно понять, что готов себя менять.

Расстроенный и даже обиженный, Антон приехал к отцу и вовсе сердитым. Не порадовал ни вполне современный вид родного села, ни опрятный и даже с привычными запахами дом детства.

– А у нас ведь в Кизаке храм, где вы ребятнёй на развалинах играть любили, отстроили, – как-то невпопад, видимо, чтоб хоть что-то сказать, сообщил отец, разливающий ароматный смородиновый чай.

– А мне-то от этого какая радость? Я неверующий и вообще некрещёный, – огрызнулся.

– Ты, Антон Владимирович, хоть и вымахал до взрослого дядьки уж, а всё, смотрю, дурак дураком. Не знаешь многого, а языком молотишь, свои выдумки за правду матку подаёшь. Крестили тебя мать с бабушкой, мальцом ещё.

– А ты откуда знаешь? Ты ж у нас идейный всю жизнь, как это не запретил.

– Да, партийный я был, все тогда такими были, но партийными, а не бессовестными. На словах запретил, а мешать не стал, чай не дурней тебя, поэтому крещёный ты, говорю же, а верующий ты или так себе, это уж тебе решать.

От упоминаний вслух мамы и бабушки стало особенно не по себе. Надо всё-таки попроведать, давно не был, хоть бы найти могилки без подсказки. Хотя их, наверняка, травой затянуло, вот на неё и ориентироваться. Но могилки он нашёл быстро, они были аккуратные и ухоженные с синими скромненькими цветочками между ними и добротной скамеечкой в общей оградке. «Незабудки», – вспомнил Антон, видимо не забывает отец жену и тёщу. Жена…

Антон торопливо достал телефон:

– Ты в больнице была? Хорошо, вот и не ходи... за этим. И хмырю этому поклоннику, скажи, что не светит ему воспитывать нашего ребёнка, сами справимся. Ну чего ты ревёшь, дурочка, всё хорошо будет. Я у отца в деревне, вечером приеду, ужин приготовь или давай сходим куда-нибудь. Всё, не плачь, тебе вредно. Целую.

«Князь Владимир Русь крестил, и меня крестили, даже мой Владимир не возражал. Это имя от греческого «владеющий миром», а ведь я Владимирович, значит могу своим-то миром владеть точно».

На душе стало легко, встреча с покупателями прошла удачно, им нравился большой участок и добротный ещё дом, и они не торговались. А ему нравилось то, что в бабушкином доме будет вновь кипеть жизнь, что другой мальчишка проведёт здесь счастливое детство. «Может и у нас будет сын, – думал он уезжая, – только никогда ему не скажу, что убить хотел. Лучше батюшке на исповеди признаюсь, нет, как это? Покаюсь. А ведь правда – стыдно перед будущим сыном, ну или дочкой». Антон снова взялся за телефон:

– Батя, ты прости, забыл сказать, ты дедом скоро станешь. Так что следующим летом жди в гости уже троих. И, если Бог даст, тёзку своего нянчить будешь, Владимира.

P.S.  История и герои в этом рассказе – вымышленные.