Моё босоногое детство

Хорошо помню своё детство в родной деревне Скаредной лет с пяти. Закрою глаза, и встают яркие картины воспоминаний. И так хорошо становится на сердце от этих свиданий с детством!

Вот одна из них. Лето. Прошла гроза. Огромные лужи блестят на солнце. А земля, как после душа, парит. Во всё небо – огромная радуга, чуть пониже – другая, поменьше. Нас, ребятишек, в Скаредной много. Словно стайка птиц, несёмся, летим по улице.

Любка Семенист остановилась у лужи, тёплой, как банный щёлок:

– Мои брызги будут выше! – и понеслась по этой луже!

– Нет, мои! – не спускаю я, и за подружкой!

И носимся, выбивая босыми ножками грязные брызги. А за нами уже бежит Тома Никитина. В лучах жаркого солнца капли горят всеми цветами радуги. Грязь летит на волосёнки, платья меняют раскраску. А мы счастливы, радости и смеху нет конца.

И лишь командный крик Толика Скареднова: «Айда на реку!» – отрывает нас, и понеслась ватага к воде. Купаемся до посинения на мелководье. А тут Вовка Золотарёв, торжествуя, посвящает нас:

– Вчера мамка целую литру красной клубники принесла!

И уже клубника манит нас в лес: по поляне бегом, не отставая друг от друга, стараясь не наступить босыми ногами на расторопшу. Старшие тянут за ручонки младших. Наконец-то заветная лесная полянка. Ягоды берём в подол, в карманы, делаем из лопухов кульки, скрепляя бока травинкой. Тамара Скареднова, которую с детства мы величали Кузьмовной, призывно зовёт: «Нашла, нашла!» Все к ней! Нашла саранку – красивую лесную лилию. А нам нужна луковица. Копаем, достаём, делим на дольки – вкуснее, кажется, нет ничего.

Набрав ягод, наевшись саранок и лесных пучек, мы снова бежим в деревню, поглядывая, не отстал ли кто.

В деревне – к Тамаре Скаредновой. И вот мы стоим, измазанные с ног до головы, перед суровой с виду тётей Лушей. Она зачерпывает ковш воды, льёт нам на руки. Мы умываемся, а она вытирает наши лица передником, усаживает на лавки. Лукерья Фёдоровна достаёт большую тарелку, наливает молоко. Мы вываливаем собранные ягоды, мятые, а от этого ещё более душистые. Получаем от хозяйки по куску ломанного от краюхи хлеба. Вмиг съедаем всё. Не помню, благодарили дети за вкусный обед или нет хозяйку, которая без разбору кормила всех.

До темна – снова на реку. Под вечер чья-нибудь мама с моста давала команду для всех: «Домой!»

Дома по паре шлёпков получали все – за испорченное платье, за красные пятна от ягод, за растрёпанный вид. Меня отмывали за русской печкой в большом корыте, укутывали в простыню, и я мгновенно засыпала.

Зимой – горки, каток, снежные замки, многочисленные ходы и выходы. Очень редко нам помогали родители горку залить, кочки сбить. А уж если кто-то из них, вечно занятых на работе, найдёт минутку скатиться с горки – праздник для всей деревенской детворы. Домой возвращались мокрые, пальто, валенки, рукавицы – один сплошной ком снега. Дома на печи бабушка Вера прижимала меня к себе и начинала сказку: «Как пошёл Иван-царевич...»

Однажды на Новый год мама сшила мне из марли костюм Снежинки. Накрахмалила многослойную юбку, по краю пришила ватные помпоны. Казалось, ничего красивее не было. И после праздников я его иногда надевала и кружилась совершенно счастливая. У Наташи Ивановой и Гали Кокушевой мамы были рукодельницами, из любых лоскутов могли обнову сшить. В наших девичьих конкурсах красоты их юбки-солнце были лучше всех. Кружились долго.

В наше трудное, выпавшее на десятилетие после войны детство, мы жили интересно, весело, сообща. Радовались каждому дню и верили, что завтра будет ещё лучше. Тогда с возрастом росла и наша ответственность. Уходили в прошлое беззаботные шалости. Мы росли и начинали помогать родителям.

Фото из семейного альбома