Тот апрель леденит, обжигая сердца…

Апрель 1986 года принёс страшное известие тогда ещё единой большой стране. Взрыв на Чернобыльской атомной электростанции каждый воспринял как общую беду. На ликвидацию последствий аварии откликнулись десятки тысяч людей из разных республик и городов.
В числе тех, кто прибыл на территорию катастрофы, был и житель Кутарбитского сельского поселения Борис Горяшин.
К 35 годам Борис успел объездить полстраны, освоить самые разные профессии. Он мечтал стать лётчиком и даже был зачислен в Ставропольское училище, но учёбу бросил, так как грезил военной авиацией. Был призван в армию, служил в ГДР… После демобилизации, уже женившись, Борис обосновался на Дальнем Востоке. Ходил на рыболовецком сейнере. Поехал вдруг в Узбекистан… Потом, поддавшись призыву «Даёшь БАМ!», отправился строить магистраль.
В Тобольске семья Горяшиных с двумя сыновьями оказалась в начале 80-х, когда здесь шло строительство неф-техимического комплекса.
– Сюда нас позвали родственники, – вспоминает Борис Николаевич, – и мне сразу понравилось. Работа на комбинате кипела. Я трудился в тресте «Химстрой», затем на ДСК.
Апрель-май 1986 года… Радио гремело праздничными песнями, на экранах телевизоров – вести с полей и другие майские репортажи. А тем временем в стране шла тихая мобилизация. Призывали преимущественно мужчин старше 35 лет, у которых были дети.
В октябре 1987 года принесли повестку и Борису Горяшину.
Военно-строительная часть, куда он попал, стояла в посёлке Зелёный Мыс, находившемся в 30 километрах от Чернобыльской АЭС. На станцию ездили каждый день – утром увозили, вечером привозили в казарму.
– Какие были первые впечатления? – прислушивается к воспоминаниям Борис Николаевич. – Не было ощущения опасности. Это точно… Страшно было смотреть на искалеченную землю, но мы и не подозревали, сколько «радиков» принял каждый из нас буквально в первый же день… Работали же недалеко от взорвавшегося блока. Мы снимали кровлю с крыши, долбили бетон до основания и закрывали затем рубероид-ом слой за слоем.
– Да какая там защита? – с горькой усмешкой отвечает на мой вопрос ликвидатор. – Ну, проведут химики замеры, а сколько запишут – кто его знает. Нам ещё повезло, наша часть жила в казарме, а ребят из соседнего округа поселили в палатках. Тогда стоял холод, и мы ходили в близлежащий лес за дровами. Принесём на растопку, а дозиметристы замеряют. Ага, превышение, нет, ребята, нельзя. Но не будешь же мёрзнуть…
Тогда уже некоторые жаловались на здоровье, многих одолевал какой-то странный кашель. Я, наверное, в рубашке родился, пронесло, хотя однажды ночью испытал сильнейший приступ, голова раскалывалась, так и просидел всю ночь не сомкнув глаз. Мы тогда не думали о себе, просто выполняли свой долг…
Он вернулся домой спустя шесть месяцев, как раз к 8 марта, приготовив тем самым подарок Любушке… О командировке старался не вспоминать. Да и жизнь тогда закружилась лихая. Когда не стало нормальной работы в Тобольске, Борис уехал на север, вахтовка для него – привычное дело.
Выйдя на пенсию, решили с женой обосноваться в деревне, и вот уже почти 10 лет – в Худяковой. Огород, хозяйство… Тихая жизнь. Но три года назад ушла из неё верная спутница Любовь Ивановна. Без неё и одиноко, и грустно Борису Николаевичу. Одно утешение – маленькая внучка, которая приезжает каждое лето. Тогда и жизнь снова наполняется светом, новым смыслом.