Чернобыль. Воспоминания очевидца

26 апреля 2016 года исполнилось 30 лет со дня техногенной катастрофы на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС. По своему масштабу эффект загрязнения окружающей среды в 500 раз превзошёл последствия взрыва американской атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму в 1945 году. Десятки человек погибли в первый же месяц, сотни перенесли лучевую болезнь той или иной степени тяжести, более 115 тысяч человек были эвакуированы из тридцатикилометровой зоны. Для ликвидации последствий были мобилизованы огромные материальные и людские ресурсы – более 600 тысяч человек. Ликвидаторами становились как добровольно, так и по приказу – так было с солдатами срочной службы. На 1 января 2016 года в Тюменской области проживало 663 участника ликвидации последствий аварии.  

Один из них – ишимец Вячеслав Анатольевич Семёнов. В апреле 1986-го он проходил второй год срочной службы в войсках химической защиты в г. Кинешма Ивановской области. Специальность – водитель АРС-12 (автомобильная разливочная станция на базе ЗИЛ-131), машины, предназначенной для деактивации и дегазации вооружения и личного состава. Вот его рассказ о тех днях.
Впервые в части узнали об аварии 28 апреля, но не официально, а из слухов. Офицеры заметно нервничали. 2 мая 1986 го- да по боевой тревоге часть была погружена в железнодорожный эшелон, 9 мая проехали Киев, затем разгрузились. 10 мая я (водитель) и замполит части поехали на рекогносцировку местности. Мы не доехали до станции и пяти километров, а прибор для измерения заражённости объектов ДП-5 не умолкал даже на отметке «максимум». После этого мы решили дальше не ехать, развернулись и возвратились.
С 11 мая мы начали работу в «зоне». На момент нашего прибытия местное население было уже эвакуировано, но повсеместно остались старые люди, которые решили доживать свой век в родных домах. Ни у кого из них на тот не проявлялось видимых симптомов облучения. Мы помогали им как могли. Так, если на заброшенный дом мы выливали для уменьшения радиационного фона одну машину воды, то на дома стариков мы расходовали в 3-4 раза больше. Радиация страшная штука, её нельзя уничтожить, можно только переместить вместе с заражённым предметом либо обработать его водой, которая принимает излучение. Например, на крыше необработанного дома приборы показывали 25 рентген в час, на земле около дома – 10 рентген. Выливаем машину воды, замеряем – на крыше стало 5 рентген, а на земле стало уже 40!
Первые два-три дня мы все работали в ОЗК (общевойсковой защитный комплект), но ведь там в мае значительно теплее, чем в Ивановской области, не говоря уже о нашей Западной Сибири. В итоге каждый из работающих в костюме получал ежедневно минимум один тепловой удар, а к вечеру стекающий с тела пот наполнял сапоги. Поэтому через несколько дней костюмы отменили. Никаких препаратов от радиации нам не давали. Позже гуляло много баек о раздаче красного вина, но на самом деле все офицеры строго следили, чтобы не было ни малейшего употребления алкоголя!
Нам выдавали «индивидуальные накопители радиации». По сути, это датчик, который должен был сигнализировать о максимально допустимой дозе облучения, тем самым предохраняя своего носителя от опасных доз. Но ни у кого этот прибор не работал, у одних он показывал «восьмёрки», у других тут же «девятки». Каждое утро медицинская сестра спрашивала у каждого: «На что жалуетесь?» – но на что могли жаловаться здоровые 19-20-летние парни женщине? Только на душевную тоску по женскому полу. В общем, никаких средств защиты у нас не было, да и что может защитить от всепроникающей радиации... Через месяц нам выдали уже японские датчики, они работали хорошо.
Техника в основном – советская, как армейская, так и гражданская. Непосредственно у нас были РХМ (разведывательная химическая машина) и БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина). Для снижения облучения мы покрывали машины специально привезёнными листами свинца. Верхний слой грунта, который сильно «фонил», срезали бульдозерами ЧТЗ. Видел и японский бульдозер на радиоуправлении, с маленькой кабиной.
Непосредственно очисткой станции мы занимались три дня, проживая в ней. Проявляло себя и юношеское безрассудство: так, ночью мы впятером поднялись на одну из труб, чтобы сверху посмотреть, светится ли в темноте разрушенный реактор! На трубе мы провели около трёх минут, без всякой защиты. Конечно, никакого свечения не увидели, только горячий воздух поднимался вверх. Когда офицеры узнали, где мы были, то надавали нам по шее – в прямом, не в переносном, смысле.
Каждый вечер, возвращаясь из «зоны», мы снимали с себя всю одежду и обувь, документы клали в полиэтиленовые пакеты и шли в баню. При выходе из неё мы каждый день надевали абсолютно новое обмундирование. Поскольку у меня 40-й размер обуви, однажды я решил надеть не новые сапоги, а те, в которых приехал из «зоны». Но радиацию на нас замеряли каждый день с головы до ног, и поэтому мне приказали снять сапоги, и они отправились в могильник вместе со старыми одеждой и обувью. Поскольку ежедневно требовалось огромное количество новых комплектов формы, с её доставкой порой возникали трудности, которые после оперативно устранили. Но мы успели походить и в форме времён Великой Отечественной, и в «афганке», а однажды, выйдя из бани, с удивлением обнаружили приготовленные для нас джинсы и рубашки, и весь день часть ходила в пёстрой «гражданской» одежде.
Для ликвидаторов тогда проводилось очень много концертов, приезжали как солисты, так и ансамбли. Например, приезжала Алла Пугачёва, но мне не довелось побывать на её концерте, так как был тогда на выезде. Не могу пожаловаться на качество питания в родной части в Ивановской области, но во время ликвидации последствий аварии нас кормили, что называется, «на убой». От фруктов ломились столы – сливы, персики и даже бананы.
Стоит отметить, что рядом постоянно находились сотрудники КГБ. В первую очередь, для того, чтобы предотвратить мародёрство среди военнослужащих, так как оно разлагает дисциплину в любой армии в любые времена. Но они вылавливали также многочисленных разведчиков из США, ФРГ и других государств, которые во множестве появились возле станции в первые же дни после аварии. Позднее появились заборы из колючей проволоки, многочисленные КПП и прочие эффективные меры, а сначала туда можно было легко попасть, пользуясь суматохой и неразберихой.
Всего наша часть проработала в «зоне» два месяца. Если туда мы ехали со всей своей техникой, то обратно вернулась лишь мощная радиостанция на базе ГАЗ-66 – она ни разу не заезжала в «зону». Вся остальная техника «фонила», из-за чего была отправлена в могильники. Мы, советские солдаты, ответственно относились к такой непростой и опасной работе, ни один из нас не отклонялся от своих обязанностей. Ещё до поездки в Чернобыль многие из нас писали (и не по разу) рапорты об отправке в Афганистан. Туда нас не отправили, но мы получили «свой Афган» – атомный. И я до сих пор рад, что пригодился своей Родине, честно выполнив перед ней свой долг.
С 1986 года для людей советского и постсоветского пространства слово «ликвидатор» и топоним «Чернобыль» приобрели новый тревожный смысл. Через пять лет советская держава распалась, ликвидаторы стали гражданами новых стран, которым часто было не до оказания помощи этим людям. Из-за полученных доз радиации они болели, уходили из жизни. Эти герои скромно живут среди обычных людей, работают, каждый апрель вспоминая, что им пришлось сделать для своей Родины. 23 апреля в Тюмени в ДК «Строитель» для них прошло торжественное мероприятие, а 26 апреля ликвидаторы Тюменской области традиционно собрались у памятника жертвам радиационных аварий и катастроф, что находится в сквере Мужества.
Константин Иванов,
научный сотрудник Ишимского
историко-художественного музея.
Фото:
- учения по химзащите в воинской части г. Кинешма. Вверху стоит В.А. Семёнов;
- вручение Красного знамени ВЛКСМ участникам ликвидации аварии на ЧАЭС. Лето 1986 г.