На озере (в сокращении)

...Мой старый друг, Геннадий Васильевич, приехал ко мне, чтобы походить с ружьём по чернотропу, кромками невспаханных полей, полюбоваться увядающей красотой осени, но погода внезапно изменилась. За окном лесной избушки бушевал ненастный осенний вечер. Хлестал дождь, северный ветер бил в стены, завывал в трубе и сильно раскачивал вершины сосен. По прогнозу погоды в интернете, в ближайшие дни должно наступить похолодание, выпасть первый, долгожданный снежок. Но метеорологи тоже иногда…ошибаются. И вот сидим с Геннадием Васильевичем за маленьким столиком, пьём чай, слушаем непогоду…

Я отвёл взгляд от чёрных стёкол окна, вздохнул:

– Костёр, костёр!.. Так приятно после целого дня охоты сидеть у его живительного тепла. Пусть охота была неудачной, пусть тело измучено усталостью, но какое это наслаждение – отдыхать у костра, смотреть на закопчённый чайник, подвешенный над огнём. Через несколько минут нальёшь из этого чайничка в толстую фарфоровую кружку крепкого,

пахнущего смородиной чая, и глотнёшь обжигающий бодрящий напиток…

У каждого охотника с костром связаны хорошие воспоминания, и в моей охотничьей жизни многое связано с костром.

Приехал ко мне сын Александр на селезней поохотиться. Бывает же, – говорит, – такое счастье: на целых десять дней отпуск получил…

Когда подъехали к озеру Федосеево, почти совсем стемнело. На ночь расположились в машине. Легко поужинав, на берегу у пристани развели костер. Дров с собой из дома привезли. Подсадную уточку отнесли к воде, чтобы покупалась и покормилась. Над озером вечерняя заря истлевала, лиловый вечер в синюю ночь переливался. Звёзды в небо высыпали и, как всегда весной, очень сильно мерцали. В камышах и осоках своя тайная жизнь шла, до нас всплески воды, шорохи, какие-то вздохи доносились. Изредка утка спросонья крякнет или чирок нежный голос подаст. Костерок теплом обдаёт, искры в тёмную ночь бросает. На огонь костра, на искры часами можно смотреть, не отрываясь. Заметишь взглядом какую-нибудь крупную искру и следишь, как она в горячем воздухе над жёлтыми лентами костра мечется, стремительно вверх поднимается и мгновенно гаснет. А если в углях палкой пошевелишь, мельчайшие искорки золотым роем над огнём взлетят, завихрятся и тут же исчезнут. А каким пеплом на краю костра истлевающие угли покрываются, как ленты огня вверх рвутся, а от земли оторваться не могут...

Ранним тихим утром переплыли озеро, подсадную утку с грузиком посадили прямо

перед нами. Хороши эти минуты, когда сидишь ты перед стрельбой, полный ожидания. Охотничья страсть целиком ещё не захватила тебя, ты ещё можешь видеть и чувствовать, что в природе происходит. Замечаешь, как звёзды гаснут, заря разгорается, от озера запахи свежей воды и водорослей плывут. А после первого выстрела всё внимание на утке будет сосредоточено, на селезне, который настороженно над шалашом круги делает, прежде чем на воду сесть.

Всё это испытали мы в то утро, но стрелять нам не пришлось…Я сокрушённо качнул головой, налил в кружку крепкого чая. Но пить не стал. Отодвинул кружку, грустно усмехнулся.

– Смотрели мы, как уточка купается, клювом пёрышки расправляет или будто на цыпочках поднимается, шею вытягивает и крыльями по воде бьёт. Подсадная утка всегда так перед женихом охорашивается. Закончила она свой туалет, головку на бок наклонила, одним глазом на небо посмотрела и голос подала. Замолчала, огляделась и опять закрякала. В камышах неподалёку утка тоже селезня приманивала. А селезень – вот он!..

Просипел над шалашом. Наша подсадная «в осадку» закричала. Сколько страсти, радости, нетерпения было в её голосе, но что-то подозрительным показалось селезню, может быть, шалаш на берегу, к которому он ещё не пригляделся. Взмыл селезень вверх, ещё два круга сделал над уткой и опустился за камышом, где дикая утка кричала. Второй селезень просипел в небе. И вдруг у нас сердца дрогнули, и кажется, остановились. Видим, утка отплывает от того места, куда я сам посадил её. Отплывает дальше, чем шнурок позволяет.

Отвязалась!.. Перед тем, как выплыть на охоту, не проверил я, крепко ли шнур к грузу привязан. А он, видимо, намок, узелок ослаб и развязался. Ох, что я в эти минуты пережил! Такое отчаяние охватило меня, когда увидел, что уточка уплывает. Уплывала она как-то нерешительно, ещё не сознавала, что на свободе очутилась.

А утка поплавала – поплавала, потом на воздух поднялась и в метрах пятидесяти от нас на воду опустилась. Покрякала радостно, азартно, подзывая селезня, а потом заплыла за камыши и сгинула. Сколько мы её не искали в камышах, так и не нашли…

Так она на озере Федосеево навсегда и осталась, какова её дальнейшая судьба – не знаю… Порыв ветра сильнее застучал дождём по крыше, завыл в трубе. Как непогода – то разгулялась. Пропала наша охота! Только и остаётся нам за чайником сидеть, да друг другу истории рассказывать.