Дарующая жизнь

У Роберта Рождественского есть прекрасные слова: «Забыть прошлое, значит потерять себя». В их логике и истине мы убеждались уже не единожды, и подчас, вспоминая промахи и просчёты по этому поводу, всё глубже осознавали и осознаём смысл сказанного.

  Помню, будучи ещё совсем мальцом, отыскал каким-то образом отцовский орден Красной Звезды, и от нечего делать «обрабатывал» его молотком, глядя, как с «железки» отскакивают кусочки эмали… Тогда это было в порядке вещей: что взять с трёх-четырёхлетнего сорванца? А сейчас… А сейчас гложет стыд за свой проступок, за который даже не был наказан.

  Было и такое: уже школьником начальных классов повыбрасывал из полиэтиленового пакета, в котором хранились фотографии, старые снимки – мешают! Отец, ни слова не говоря, подобрал их (в том числе и эту, публикуемую), завернул в газету и спрятал в шкатулке на полатях. Вот тогда-то  что-то словно ёкнуло у меня в сознании, стало как-то неловко (лучше бы отругали!), и с тех пор я старался, в силу своего возраста, не делать ничего подобного.

  Уже позже, когда отслужил в армии, работал, сам стал отцом семейства, под руку вновь попало это старое фото: отец в военной форме с незнакомой женщиной в таком же обмундировании. «Это медсестра наша, Мария, вытащила меня раненого от разбитого орудия в конце 41-го, а потом два раза мне кровь свою сдавала», -- только и ответил папа на вопрос.

  …В июле 1941 года младший лейтенант Березин Павел Иванович был уже на фронте – курсантам Ленинградского артиллерийского командного училища война помешала доучиться. В составе 46-го отдельного артдивизиона 132-й бригады Ленинградского фронта командовал взводом, обороняли северо-западную окраину  Ленинграда. Бои шли жестокие. Враг превышал нашу артиллерию в несколько раз, поэтому его пушки обстреливали и передовую, и жилые кварталы почти беспрерывно; небо буквально кишело фашистскими бомбовозами; за орудийными расчётами охотились немецкие снайперы – старались выбивать командиров и, главным образом, наводчиков, которых некем было заменить; атаки вражеской пехоты и танков казались бесконечными. В одном из таких боёв отца и изрешетило осколками разорвавшейся мины. Случилось это в самый канун нового 1942 года. Его посчитали погибшим вместе с другими бойцами (немцы камня на камне не оставили от занимаемой позиции), но под утро, когда фашисты «отдыхали», нашли, и еле живого, обмороженного доставили в расположение санчасти. Сделала это, как потом выяснилось, молодая медсестра Мария Фаддеева. Отец потерял много крови, и она сдала ему свою, хотя медперсоналу было запрещено это делать. После, когда понадобилось повторить процедуру, она сознательно пошла на нарушение запрета вторично. Что ею руководило в этой конкретной ситуации? Сейчас об этом уже никто не узнает и не скажет. Наверное, простой человеческий долг и непоколебимые воинские обязанности – спасать чужие жизни.

  От ранения отец оправился только в конце мая 1942 года. И опять – передовая, хотя передовая, это понятие было относительным – город находился в полной осаде. В прорыве блокады отец не участвовал – опять находился на излечении после второго ранения. Но и тогда, и потом вспоминал «свою Марусю» -- невысокого роста, с мужицкими плечами, далеко не красавицу, с которой и виделись всего пару раз – в санчасти, да, случайно, во время выписки из госпиталя, где и сфотографировались у знакомого любителя.

  …После войны, в 50-х годах, с помощью младшего брата Григория, проживающего в Ленинградской области, отцу удалось разыскать адрес Фаддеевой Марии Семёновны, 1921 года рождения: г. Ленинград, п/я 2864; она по-прежнему работала в медицине, в каком-то военном учреждении. Завязалась нехитрая переписка: насколько я понял – пять-шесть писем с обеих сторон, да две посылки к каким-то праздникам с клюквой, носками и варежками, связанные мамой, вареньем, собранные моими родителями. Её письма, короткие, написанные с левым наклоном, начинались всегда одинаково: «Здравствуйте, уважаемый Павел Иванович и вся ваша семья. В первых строках своего небольшого письма сообщаю, что жива-здорова…», и ведала о своих делах, делилась скупыми новостями, благодарила за посылки. Хорошо помню содержание последнего письма из Ленинграда, которое прислала её дочь Ольга: «Больше не пишите, мама умерла 5 мая».

Тогда шёл 1969 год, я заканчивал 9-й класс школы.

  …И вот снова, копаясь с внучками в семейном фотоархиве, мне на глаза попалась та самая фотография (почти 75-летней давности!) отца и Марии Семёновны, которая и заставила ворошить прошлое, которое уже не забудется никогда.

Фото из семейного архива