«Здесь детство протекало без забот»

• Т.М. Сысоева среди берёз у реки Басарги.    Фото из личного архива.

В один из солнечных дней прошедшего лета в нашей редакции раздался звонок из далёкого Новосибирска. Женщина с приятным нежным голосом представилась Татьяной Михайловной Бачковой (в девичестве Сысоева). О себе она рассказала, что родилась и выросла в деревне Вилкова, окончила Кротовскую среднюю школу в 1968 году.  Затем уехала учиться в Новосибирск и до сих пор проживает в этом городе. В беседе она призналась, что очень скучает по родным местам, и попросила напечатать в одном из номеров районной газеты свои воспоминания о земляках, о тех, кого помнит и любит. Татьяна Михайловна выразила надежду, что кто-то, прочитав эти строки, тоже вспомнит свою малую родину, родную Кротовскую школу и неповторимое деревенское детство... Вскоре на адрес редакции пришло письмо, в котором была целая тетрадь с рассказами-воспоминаниями, написанными аккуратным учительским почерком Татьяны Михайловны. Сопровождались эти рассказы стихотворением бывшей жительницы Вилкова Нины Журавлёвой (в девичестве Ослиной).

Мне часто снится Балахлей во сне,

Он так шумит, что слышно даже в доме.

А в доме ходики с кукушкой на стене

И запах хлеба, с детства мне знакомый.

Здесь детство протекало без забот

Средь пышных трав и неба голубого.

...Как в детстве Балахлей к себе зовёт,

Ах... если бы его услышать снова...

Алёхин омут

Речные омуты в нашей деревне всегда были окутаны таинственностью и небылицами. То там «лешак по ночам кричит», то «водяные, ожидая свою жертву, сидят на берегу». Иногда там тонули деревенские ребятишки, вроде бы только что на поверхности плавал... и нет никого.

Я всегда омутов боялась и старалась там не купаться. На Алёхином омуте мне всегда казалось, что середина водной глади дышит. Уже повзрослев, я иногда соглашалась плавать на камере с кем-нибудь из мальчишек. Но как только доплывали до середины омута, какой-то страх толкал меня в спину. Казалось, что сейчас вынырнут две огромные ручищи из воды и затащат в самую глубину. Нырять в самую глубину не боялся только один Мишка Зарубин – он был настоящим исследователем дна. Каких только чудес он нам не рассказывал про увиденное на дне омута! Он даже «видел на самой глубине пушку, которую при отступлении сбросили туда колчаковцы». С Мишкой не спорили, но и нырять так глубоко не решались

.

Жил Мишка на Новой улице недалеко от омута с матерью – тёткой Пелагеей. Избушка у них была крохотная и очень старая. Учился Мишка плохо, но книг читал много, особенно про войну. Был он добрый, застенчивый мальчишка, безотцовщина. Летом, особенно в сезон купания, он приходил на берег и начинал пересказ очередной книги про войну. И во всех его рассказах победа была на стороне русского солдата. Особенно удавались ему истории про военных лётчиков. Он вскакивал на ноги и, жестикулируя, описывал мёртвые петли наших «ястребков». А наши танки на большой скорости, по словам Мишки, могли перескочить небольшую речку, если взорван мост. Некоторые мальчишки пытались убедить Мишку в том, что не было таких скоростей у танков. Иногда Мишка обижался и уходил с берега со словами: «Дак возьмите и почитайте, а потом спорьте. А то спорят они».

Недалеко от омута на берегу жил Алексей Халенко с детьми и женой Дуней – «тонкопряхой». Почему звали так его жену, никто не знал. Просто Дуня-тонкопряха и всё. Говорили, что он сам её так прозвал за неухоженный вид и большие габариты. Первая жена Алексея утонула в омуте, оставив ему троих детей. Тогда он и привёз себе из другой деревни Дуню, которая нарожала ему ещё четверых.

Сам Алексей и его два брата прошли всю войну. После войны он работал в деревне конюхом до самой старости. Человек он был молчаливый и суровый, взгляд исподлобья. Деревенские женщины побаивались его взгляда. Ездил он на красивом жеребце, запряжённом в телегу-ходок. Сядет в свой ходок, одна нога висит чуть ли не на земле, и гонит по деревне. Старухи сразу уходили с дороги, при этом поговаривая: «Ну, шуликин и шуликин, холера бы его подхватила».

Работу свою он любил. Особенно когда табун лошадей мчался на водопой и он, сидя верхом на своём жеребце, мчался вместе с табуном, размахивал кнутом и кричал «чтобы все уходили с дороги, а то уши всем пооткусывает».

Зимой, когда мы катались на санках с горы около Чернявских, он подбегал к нам, забирал у нас санки и не отдавал до тех пор, пока табун лошадей не напьётся на водопое. Мы его боялись и слушали все его команды, так как с откусанными ушами не хотелось ходить. Ранним утром он долбил ломом канавки в реке и расчищал их ото льда, чтобы лошади могли напиться свежей воды.

Он всегда что-то бормотал себе под нос, как будто с кем-то разговаривал. На своём омуте он был настоящим хозяином, поэтому и звался этот омут Алёхиным. Он в одиночку закидывал сети, чистил берег от тины и мог подолгу стоять на берегу, смотреть на рябь воды и что-то тихо говорить. Мишка Зарубин, однажды возвращаясь под утро с рыбалки, слышал, как он, стоя один на берегу, с кем-то перекликался. Потом мне его сын Аким, мой одноклассник, сказал, что он «до сих пор разговаривает со своими фронтовыми друзьями, которых похоронил на дорогах войны».

Со временем дом Алексея, стоявший на берегу, стал разваливаться, и он переехал в центр деревни, неподалёку от нашего дома. К тому времени я уже оканчивала школу и перестала его бояться...

Прошло много лет. Сейчас каждый раз, когда я бываю в своей деревне, я прихожу на Алёхин омут. Он сильно обмелел, да и сама река Балахлей превратилась в огромный ручей, который можно перейти вброд. Я подолгу стою и смотрю на омут своего детства, на его еле заметную рябь воды на середине. Иногда редкий всплеск рыбёшки нарушает эту рябь. И мне так хочется увидеть Алексея, стоящего в лодке с неводом на середине омута. И чтобы, глядя на меня, он сказал: «Ууу... уши-то сейчас пооткусываю».

Матрёнина избушка

В нашей деревне дома были все рубленные из добротного леса, поэтому и сроки их служения людям были очень длительными. Дома были с высокими крылечками, с тесовыми воротами. Все надворные постройки и заплоты также были из леса.

Избушка Матрёны Ефимовны Заборских стояла в самом центре деревни, напротив молоканки. Она не вписывалась своим видом ни в какое сравнение с домом Сапчуговых или Самариных. Это были большие дома с большими окнами и красивыми крашеными ставнями. Половину своей избушки Матрёна Ефимовна обшила досками, и вид у неё совсем потерялся.

Жила она с двумя сыновьями. Старший Анатолий сразу после школы уехал в город, а младший Виктор остался жить с матерью. Матрёна души не чаяла в младшем сыночке и звала его «Витьша». Старший сын вернулся в деревню уже пенсионером и вскоре умер.

Всю жизнь Матрёна Ефимовна работала за двоих. Мужа у неё никто никогда не видел, поэтому всю мужскую работу по дому и хозяйству она делала сама, пока не подросли сыновья.

Она была очень спокойной и рассудительной. На деревенских гулянках с песнями и гармошкой бывала редко. Всегда в беленьком платочке на голове, в ситцевом простеньком платье и незаменимых кирзовых сапогах. Работа да сыновья были всем смыслом её жизни.

Несколько раз в детстве я была в той избушке: очень бедно и чисто. На кухне стоял самодельный стол на крестовинах, навесной шкафчик и бак с водой на табуретке. И занавески на окнах в голубенький цветочек. Как сейчас не хватает в жизни этой деревенской ситцевой голубизны!.. Сейчас в городе не часто увидишь старушку в белоснежном платочке и в ситцевом платье в цветочек.

Последний раз я встречалась с Матрёной Ефимовной лет семь назад. Она по-прежнему жила в своей избушке и всю работу по дому и огороду делала сама. А лет ей было уже за девяносто. Также в белоснежном платочке на голове и рябеньком ситцевом платье. Тогда она мне сказала, что «всю работу делает сама», ещё картошку собирается копать, «если не робить – то ложись и помирай».

Через несколько лет Матрёны Ефимовны не стало. Избушка её стоит до сих пор. На окнах висят ситцевые занавески, повешенные ещё самой хозяйкой.

Красивых и добротных домов в деревне почти не осталось: все разваливаются или перекатаны в другие деревни. А избушка Матрёны Ефимовны стоит на своём месте как хорошая память о своей хозяйке-труженице, как память моего далёкого и счастливого деревенского детства.

• Матрёна Ефимовна Заборских.    Фото из личного архива Т.М. Бачковой.