Одинокая звезда

…Вспыхивала спичка, но среди мерзлых ветвей огонь бессильно гас, и я вновь подсовывал ему сухой травы… Но вот он ожил, и вскоре дружно взялся за дело. Пламя затрещало, вырвалось из гущи хвороста на свободу и стало бушевать все яростней и жарче. Все в нем теперь корчилось, чернело и обугливалось. Столб дыма потянулся в небо, а в снег полетели пепел и сажа… 

Мужская часть нашего коллектива приступила к заготовке дров к следующей зиме. Гремел гусеницами трактор, дрожал всем телом от натуги, крутился и завывал, когда зависал на пеньках, но освобождался и вновь натягивал трос, подтаскивая к эстакаде сваленные пильщиками деревья.
Парила меховая безрукавка на моей спине, парила брошенная в снег куртка... В перерывах курили, ждали вечера, и он пришел. Засинело вокруг. Лес и сухой бурьян наполнялись сумерками. День кончился.
- Ну, как? - спросил я Володю Чеглакова.
- В горле першит. Браги холодной глотнул, лучше бы уж водки…
- Нет, это не от браги, просто ты был весь мокрый от пота.
- Может быть…
Возвращались домой на телеге, заполненной березовыми швырками. Некоторое время молчали...
- Ты был когда-нибудь в Перми? - спросил завхоз.
- Проездом…
И Паша, чтоб немного развлечь меня, начал рассказывать историю, приправленную его богатой выдумкой.
- Там зять мой живет. Моя жена ходила Аленкой, когда я поехал к нему в гости. Он такой же заядлый охотник, как и ты, а рябчик - первейшая его добыча. Прибыл к нему вечером. Выпили за встречу. Утром опохмелились, и стал он меня тайгой заманивать. Хвалился: «В тайге у меня избушка срублена - хочешь, уедем туда?» Заманил, короче… Уехали, а уж по дороге к зимовью опять не удержались: сели на упавшее дерево и осушили бутылку «солнцедара». Может, в вине была причина, но не пошло ему на пользу. Побледнел, согнулся, а потом и говорит:
- Не могу я, Паша, дальше идти, но где-то тут неподалеку стоит избушка ещё одного охотника… Сам глянь… Я отсижусь чуток…
Я взялся искать. Подошел к речке. Метра три в ней ширины, не больше. Посмотрел, а за ней, и правда, зимовье темнеется. Вернулся к зятю. Притащил его к избушке… А там, в тайге, у них такой закон: в избушке должно быть все на худой случай. Нашел там сало и хлеб, сухой щепой печурку разжег, уложил товарища на нары…
…Я не перебивал рассказчика. Многое в его повествовании звучало почти правдоподобно, но я так много перечитал охотничьей литературы, да и сам был не новичком, что легко разгадывал, где кончалась быль и начинались фантазии…
- …А сам я взял ружье и вышел на крыльцо. Смотрю - сохатый идет, бычина такой! Четыре отростка на голове слева и столько же справа. Идет прямо на меня! Выстрелил я! Две березки рядом стояли - ударил он их копытом и срубил как топором, а я в снег упал. Может, это и спасло меня. Не стал он меня трогать - голову опустил и ушел в лес… А я вернулся к зятю и рассказал о сохатом. Тот отругал ещё: «Ты очумел - стрелять дробью, ведь он мог бы убить тебя!» Потом искали подранка… Часов пять кружили по его следу. Нашли. Выдохся он. Кровью изошел…
…А я слушаю, да прикидываю, что у настоящего таежника главной добычей является не рябчик, а соболь; что продукты в чужой избушке можно брать только в том случае, если их нет у тебя самого; что нет таких глупых сохатых, которые подходят к порогу человеческого жилья, возле которого стоит человек с ружьем… Но все равно не перебиваю своего попутчика, и в своем воображении легко представляю всю нарисованную Павлом картину… Пусть будет так… Главное – отвлекся немного…
Домой вернулся без сил… Упал на диван... Потихоньку пришёл в себя. Пил чай, принимал ванну, а в 4 утра уже снова смотрел в окно… Приближалось новое утро и новая поездка на заготовку дров. В ночном небе, рядом с ущербной луной, светила одинокая звезда…