«Главное в жизни – покой и свобода"

В «Книге расстрелянных» Р. Гольберга по Тобольскому оперсектору НКВД – 2249 фамилий. Среди них 324 тоболяка. Кроме того, 81 работник Обьгосрыбтреста, 40 – Главсевморпути, которые в основном тоже проживали в нашем городе, да более 100 служителей культа. Всего получается более полутысячи мужчин и женщин, в основном среднего возраста.

Эпоха большого террора прошлась и по семье Урбанских. Одних убила, другим покалечила жизнь, третьих пощадила. Тобольск, 30-е годы. На улице Сталина, 42, живёт дружная, работящая семья. Глава – Ян Барталомеевич Урбанский, родом из Келецкой губернии. Служил в Сибирском стрелковом полку в начале ХХ века, да так и остался в Тобольске. Может быть, причиной была местная красавица Мария Устинова? Да и сам бравый поляк ух как хорош! Ещё и мастер-краснодеревщик каких поискать. Во всём была согласна русская жена с супругом. «Детей крестили в местном костёле, где играла физгармония, а прихожане сидели за дубовыми партами и пели», – вспоминает сегодня их дочь Янина Яновна Урбанская-Смирнова. Имена детям дали польские: Вацлав, Бронислав, Янина, Юзефа, Генрих и Ядвига, дома говорили по-польски. Но это только дома, а так – обычная советская семья. Девочки растут красавицами. Когда старшие поступят в педтехникум, за глаза их будут называть «гордые красивые полячки». Старшего, Вацлава, уже призвали в Красную Армию. Служит в Полоцке, шлёт фотографии в будёновке со звездой. Родители гордятся: защитник Родины! Дочери с подружками бегают в город, где танцуют до утра танго и падеспань, кружат парням головы. Вот и Генрих подрос. Бредит мальчишка морем, героями-папанинцами. 1936 год для семьи особенный. Янина и Юзефа закончили учёбу, уехали работать по распределению учителями русского языка, а Генрих стал курсантом Омского морского техникума. Под родительской крышей остались только Бронислав да 11-летняя Ядвига – Ядя, как зовут её домашние.

Жить бы да радоваться. Но в 1934 г. мало кто мог это себе позволить. Шёпотом передают друг другу имена соседей, которых взяли этой ночью. Родственники выстраиваются в длинную очередь у ворот вновь открытой тюрьмы, что у Банного лога, остальные виновато прячут глаза, успокаивают себя: «Те, верно, враги, а нас брать не за что».

Приехавшие в первый летний отпуск девочки радуются встрече с родными, друзьями, Тобольском. И никто ещё не знает, что 11 августа подписан приказ № 00485, по которому с 20 августа приказано начать, а через 3 месяца завершить операцию по «ликвидации польских диверсионно-шпионских и повстанческих организаций, особенно в местах компактного проживания поляков». Вся операция в целом носит название борьбы с потенциально опасными национальными контингентами. Кроме поляков, к ним отнесены немцы, финны, китайцы, корейцы, латыши...

Из всего перечисленного в приказе, пожалуй, только глава семьи подходил под категорию «перебежчик из Польши, независимо от времени перехода, в СССР», да и то с натяжкой. Зато всех тобольских поляков, при желании чекистов, можно было после соответствующей обработки подвести под категорию «антисоветски и антинационально настроенных граждан в районах компактного проживания польского населения». А дальше по Крылову: «Ах, я чем виноват? – Молчи, устал я слушать…»

Именно по этому поводу рассказывали на ушко анекдот.

Группа кроликов появляется на советско-польской границе с просьбой пропустить их в Польшу. Почему? НКВД отдало приказ арестовать всех верблюдов в СССР. Но вы же не верблюды! А попробуйте доказать это в НКВД! В августе-сентябре в Тобольске прошли массовые аресты поляков. Поводом для арестов служила сугубо национальная принадлежность. Сколько поляков тогда было арестовано, пока не представляется возможным установить. А вот кого приговорили к высшей мере – расстрелу можно найти в «Книге расстрелянных»: 42 жителя Тобольска польской национальности, носящих польские фамилии.

Но вернемся к семье Урбанских. Встревоженная мать написала об аресте отца и сестры сыну. Вацлав в поисках справедливости пишет в Москву. Результат предопределен: уволить из рядов Красной Армии, осудить по ст. 58 п. 10 на 10 лет лагерей без права переписки. Вацлав Янович пережил 9 месяцев допросов! Следователь, который любил пытать арестованных под звуки песни «Широка страна моя родная», так и не добился от него признания в принадлежности к контрреволюционной организации. Вацлова мучил вопрос: «За что?». А в лагере его охватило безразличие. Так и погиб бы Урбанский от голода, если бы не вспомнил уроки отца. Стал мастерить детские кроватки да тумбочки для жён охранников, работать ударно, по-стахановски. Трудом и выжил. При освобождении получил справку под № 2222/4/86040 с отпечатком большого пальца на месте фотографии. А потом на всю жизнь страх – придут и снова арестуют. Может быть, поэтому при получении паспорта заменил отцовское Янович на Иванович. Последние годы жил в г. Чапаевске Курганской области, воспитал четверых детей, погиб под колёсами лихого автомобилиста 77 лет от роду.

Вскоре после ареста мужа и дочери пришла очередь и Марии Васильевны. Приговор: пять лет лагерей в Новосибирской области на станции Яя. До конца жизни она так и не могла понять, за что сидела. Следователь говорил коротко: «Не надо было замуж за поляка выходить».

Не сбылась мечта о морских походах и для Генриха. В 1937 г. директор техникума вызвал курсанта Урбанского: «Заберите свои документы в канцелярии. Вы исключены как сын «врага народа». Так мальчишка в 16 лет стал сиротой при живых родителях. Домой возвращаться было опасно. Скитался по чужим углам, пока не началась война. Поляк по происхождению, Генрих Урбанский попал в дивизию им. Тадеуша Костюшко. Воевал в Польше, где и остался до конца своих дней. Умер в Варшаве в 1999 г.

Скрыться от «всевидящего ока НКВД» было сложно, но можно. Главное – замести следы, затеряться. Так спаслась Янина Яновна. Узнав от матери об аресте отца и сестры, она уехала в Вагай и поменяла фамилию.

Пришлось, как писала Янина Яновна, пересилив себя, принять предложение давнего воздыхателя – малограмотного шофёра Смирнова. Но и в Вагае Урбанскую, теперь Смирнову, не оставили в покое. Уже шла война, муж на фронте, на руках 22-летней Янины двое малышей, а ее вызывает начальник НКВД и просит написать подробную автобиографию, интересуется, где находятся родители. Возможно, был приказ арестовать. Ночи не спала, ждала, боялась уже не столько за себя, сколько за малышей. Но, как она сама считает, Бог спас, а может, и начальник НКВД пожалел юную красивую женщину. Тоже ведь человек.

Янине Яновне Смирновой-Урбанской сегодня 93 года. Живёт она на Украине, в Запорожской области, в окружении любящей семьи: дети, внуки, правнуки… Но обида, горечь тех лет неизбывна. «Теперь я осталась одна из всех Урбанских. Всё в прошлом. Аресты и войны всё отняли, и жизнь не в радость… Детям и внукам это неинтересно. Смотрю на фотографии юности, а душа плачет…»

А надо ли знать об этом нашей молодёжи? Думаю, необходимо, чтобы не повернуть назад: на лесоповалы, в лагеря, в камеры, где пытают людей под звуки ликующих песен. Для этого давайте чаще вспоминать, что мы пережили, и верить в то, что у нас есть будущее.

P.S. Если кто-то из читателей помнит о семье Урбанских и других репрессированных в 1937-1938 годах поляках, откликнитесь.

Елена Габибова