В глубинку с любовью

Максим Леонтьевич Осколков родился 03.01.1939 г. в селе Денисово Исетского района Тюменской области.

Автор романа «Белая Яма», в котором дается широкая картина жизни сибирской деревни  середины ХХ века, сборника повестей под общим названием «Лихолетье».
Максим Леонтьевич автор многих  краеведческих  очерков и статей, в которых отражается жизненный уклад не только  русских старожилов Сибири, но и «инородцев» - татар и бухарцев нашего края.  В 2005 году указом Президента РФ был награжден орденом Почета, член-корреспондент Российской и Международной академии аграрного образования, «Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации».
Грешная любовь (отрывок)
… Яшка, как всегда, проснулся с третьими петухами. Перебарывая сонную истому, решительно поднялся и распахнул створки окна. «Хорошо-то как! - восхитился он, подставляя под струистую прохладу большую кудлатую голову. В прибрежных черемуховых зарослях, как бы в раздумье, пулькал соловей. Прислушался, начал загибать пальцы, считая колена: «Клыканье… Дробь… Раскат… Трель… Стукотня… Гусачок… Кукушкин перелет…». Певец неожиданно умолк. Натягивая штаны, вслушивался в дремотную тишину, взрываемую горластыми петухами, ждал продолжения концерта, но певец молчал. «Сёдни же Петры и Павла! - дошло до него. - Последняя песня соловушки…». Залюбовался разметавшейся во сне Маняшей. Поправил сползшее с широкой кровати одеяло и поцеловал жену. Она, в сонном томлении, потянулась, вольно раскинула руки, и еле заметная улыбка замерла в приподнятых уголках ее пухлых, вишневых губ. В кроватке завозился, захныкал Колька. Яшка повернул сына на правый бок, погладил по горячей спине, и ребенок затих… 
Спустился с мансарды вниз и осторожно, чтобы не разбудить почуткую мать, вышел из дома. Постоял на крыльце, огляделся. На огородной меже под тяжестью росы горбились древние плакучие ивы. В восточной стороне пламенела заря, обещая жаркий погожий денек. Было слышно, как в саду с яблонь редким перестуком падала роса, а кусты смородины тихо шуршали и перешептывались. От реки вновь подал голос соловей. На заднем дворе щебетали неугомонные ласточки. Господи, лепота-то, какая! - умиротворенно вздохнул он. 
В самом благостном расположении души приступил он к работе. В чистом, обихоженном хозяйственном флигеле растопил печь, наладил варево для двух пятимесячных поросят, прибрался в стайке у коровы и в загородке у растревоженных, визжащих свиней. Натрусил на пол свежего опила. Принес с поднавеса охапку уже подвялившегося, густо пахнущего разнотравья и, бросив в коровьи ясли, позвал Пеструху: «Пруть-пруть-пруть». Корова подошла, ткнулась влажными, прохладными губами в широкую Яшкину ладонь, шершавым языком слизнула приготовленную для нее краюшку хлеба, прожевала и снова начала слюнявить подставленную руку. Не найдя там ничего, шумно выдохнула воздух и, отойдя к яслям, принялась поддавать головой траву в кормушке, отыскивая ей одной известные лакомые стебельки. 
- Избаловал ты ее, - с укором в голосе сказала появившаяся в дверном проеме мать, - теперь ее без хлебца-то и подоить не могу. Бьется и бьется! Хвостищем своим хлесть да хлесть! Не перестанет, пока свое не получит. 
- Славная коровенка, чё ее не баловать. И ты ей в этом не отказывай, она молоком отблагодарит. 
- У тебя все славные. Вон и поросята пятаки уставили - ждут, не дождутся, когда и их лелекать начнешь, - ворчала Евдокия, устраиваясь на скамеечке около коровьего вымени. 
Глядя, как мать обмывает большое, покрытое легким белесым пушком отяжелевшее вымя Пеструхи, как массирует его розоватую, с голубыми, набрякшими, венами мякоть. Сахля размышлял: «Корова… как мало ей надо и как много эта тихоня дает человеку. Она - достаток крестьянина, его надежда на завтрашний день. Побольше бы таких Пеструх в каждом дворе, и деревня бы стала другой. Но, попробуй, заведи вторую, так штрафами замучают, налогами задавят. Эх, горе руководители! При бедном поселянине задумали построить богатое государство. Америку обогнать собрались. Да если я или, вон, Бегунок ее не догоним, то вам, «товарищи», первыми не бывать!..». 
Думы Якова прервал голос матери: 
- На работу пока не ходи, меня подожди - поговорить надо. 
- Дождусь, - Яшка направился к выходу. 
- У овец-то прибрался? 
- Сейчас пойду, - Яков подошел к матери, - может фонарь зажечь? 
- Мимо не подою… 
Чай пили на веранде. У самовара хозяйничала Евдокия. Яков с Марией сидели на резной скамеечке плечом к плечу, «тянули» чай с блюдцев… Евдокия казенный чай не признавала, заваривала из всякой всячины травяной сбор. Каждую заготовленную травку хранила отдельно в старинных, доставшихся от матери высоких, аляповато раскрашенных, жестяных банках. Любопытным поясняла: «Чтобы дух не смешивался». А самым близким доверительно говорила: «Во всякий чай кладу закрученные, прожаренные листья кипрея и сухие соцветия зверобоя, а всё остальное - по настроению, по состоянию души…». 
- Домку, однако, добавила, - поинтересовался Яков. 
- И домку, и шиповник, и чабрец, - откликнулась мать, наливая заварку в стакан снохи, - да вот беда: чабрец-то кончается, надо за Исеть плыть, на увалы. 
- Как-нибудь сплаваем, - утешил Яков, с присвистом втягивая душистый, сдобренный свежими сливками напиток. 
- Не как-нибудь, а сёдни и поплывем! - решительно заявила Евдокия.
- Завтра уже некогда будет: сенокос на носу… 
- И правда, Яша, давай махнем сегодня за реку, - поддержала свекровку Маняша, - день-то сегодня какой погожий!.. И Колюшку с собой возьмем, вот ему будет радость! 
- Вот вам приспичило! - улыбнулся Яков. - Ладно, если недосуга какого на работе не объявится, поплывем. 
Лица женщин просветлели…

К другим новостям "Уватских известий"