Переселенцы сто двадцать лет спустя

(Часть третья)

                                   ХРАНИТЕЛИ ПАМЯТИ

Я уезжала из Ермаков, как из дома – нагруженная гостинцами, среди которых были: банка малинового варенья от тёти Зины Воробьёвой, банка мёда от Тани Мельниковой, чугунок, наполненный ермаковской картошкой (бульбой), от Зои Горбуновой и много чего другого. А ещё я увозила оттуда огромное желание: во что бы то ни стало разобраться со своей родословной и с историей возникновения села – этой «маленькой Беларуси» в Сибири.

Мой путь домой, в Питер, той зимой 2012 года, пролегал через Тюмень. До самолёта у меня было несколько часов, и я, оставив в камере хранения багаж, отправилась разыскивать Тюменский архив.

Я тогда совсем ничего не знала ни о работе архивов, ни о том, что, где и как там нужно искать, но действовала решительно.

Работники Тюменского архива (как, впрочем, и в других архивах, где я затем помногу работала) приняли меня хорошо. Я была ограничена во времени, а найти хотелось многое. Рассказав им, что хочу посмотреть все документы, какие у них есть о селе Ермаки и его жителях, в том числе и о своих родных Новиковых и Мельниковых, услышала в ответ:

– А много ли у Вас времени для этого просмотра?

– Целых полдня, – ответила я.

Тогда одна из сотрудниц, улыбнувшись, взяла меня за руку и отвела в читальный зал, куда спустя немного времени принесла метрическую книгу Ермаковской Никольской церкви за 1912 год.

Я удивилась: почему именно за этот год и почему книга всего одна? Сотрудница ответила, что это – самая первая книга Ермаковской церкви, и что до своего самолёта я только её и успею посмотреть...

Так, впервые мне довелось прикоснуться к истории Ермаков, к истории Ермаковской церкви, к истории судеб переселенцев и их семей.

Я листала страницы жизни моего села за 1912 год, и ещё не понимала того, что, прикасаясь к этим листкам, прикасаюсь ко времени, в котором жили мои предки.

На дворе стоял февраль 2012 года, а я читала о событиях, происходивших в Ермаках и соседних с ними деревнях, сто лет назад. Это было невероятно!

Я никогда прежде не видела метрических книг, да и не слышала о них – разве что слово «метрики» не раз упоминала моя бабушка в разговоре с кем-то из родственников в Ермаках.

Вообще о том, что такое «Метрические книги», пожалуй, стоит сказать несколько слов. Приведу справку из Википедии: «Метрическая книга – реестр, книга для официальной записи актов гражданского состояния (рождений, браков и смертей) в России в период с начала XVIII века по 1918 год. Метрическая книга рассчитывалась на год и состояла из трёх частей: “О родившихся”, “О бракосочетавшихся”, “О умерших”. Такие книги велись в церквях уполномоченными духовными лицами в двух экземплярах: один оставался на хранении в церкви (как правило – подлинный), второй (иногда – копия) отсылался в архив консистории.

Ведение метрических книг было отменено декретом Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров СССР от 18 декабря 1917 года “О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов гражданского состояния”. Их заменили на актовые книги в местных органах ЗАГСа, хотя причты в приходских церквях продолжали составлять метрические книги до 1919 года».

(То есть наши с вами бланки свидетельств о рождении, выданные в органах ЗАГС, это и есть нынешние «метрики», только значительно сокращённые, в отличие от записей метрических книг).

Итак, передо мной лежала подлинная, похожая на «амбарную», книга, на титульном листе которой было написано следующее (орфографию того времени сохраняю дословно): «Метрическая книга, данная из Тобольской Духовной Консистории причту поселко-Ермаковской церкви, Тарского уезда для записи родившихся, браком сочетавшихся и умерших, на 1912 год». И ниже: «Часть первая, о родившихся».

Вверху титульного листа размещался имперский герб, а под ним стояла резолюция: «Настоящая метрическая книга рассмотрена и оказалась веденною правильно; копия с оной передана для хранения в церковный архив. Благочинный, священник И. Виноградов».

Я открыла книгу, стала её листать и сразу отметила, что все записи выполнены безупречным каллиграфическим почерком, благодаря чему они и читались легко, несмотря на старославянский шрифт.

Но что это были за тексты!

В первой части книги «О родившихся» записи начинались не с начала 1912 года, а с конца мая. Тогда я очень удивилась этому, и лишь спустя несколько лет, когда вплотную занялась архивными поисками, выяснила, почему книга 1912 года начиналась с середины года.

А пока же я читала самую первую запись: «25 мая рожден, а 26 мая крещен сын Иоанн, поселко- Ермаковского крестьянина Василия Емельянова Крупникова и законной его жены Ефросиньи Кирилловой, оба православные». Далее говорилось, что восприемниками (крёстными родителями) младенцу Иоанну стали: «поселко- Ермаковского крестьянин Созонт Евдокимов Мельников и крестьянская жена Ефросинья Космина Фомина, того же поселка». Обряд крещения совершил священник Георгий Якушин.

И неведомо мне было тогда ещё, что этот младенец, Иоанн Крупников, был тем ребёнком, которого первым крестили в только что открывшейся и освящённой Ермаковской Никольской церкви (ещё недостроенной), и что для молодого священника Георгия Якушина – первого священника этой церкви – то было первое в его жизни действо совершения обряда крещения. Помогал ему в этом – и тоже в первый раз! – псаломщик Гавриил Журба.

А запись за октябрь 1912 года сообщала, что «У учителя поселко-Ермаковской церковно-приходской школы крестьянина Пермской губернии Оханского уезда Богомяловской волости, деревни Монастырка, Димитрия Исидоровича Ожгибесова и законной его жены Анны Филипповой, оба православные, четвертого октября рожден, а восьмого – крещен сын Петр». Восприемниками (крёстными родителями) его стали: «Псаломщик поселко-Ермаковской Никольской церкви, казак Полтавской губернии Зеньковского уезда села Лютенских-Будищь Гавриил Терентьев Журба и крестьянская жена Анна Мартинова Зубарева, поселка Ермаковского»...

Много позже, через несколько лет, я найду в Тобольском архиве уникальные сведения и о священнике Георгии Якушине, и о его псаломщике Гаврииле Журбе. А о первом учителе Ермаковской церковно-приходской школы Димитрии Исидоровиче Ожгибесове мне расскажут его ермаковские потомки.

В части книги «О бракосочетании» я порадовалась записи от седьмого октября о венчании первой пары в Ермаковской Никольской церкви. Это были: «крестьянин поселка Ермаковского Антоний Иосифов Воробьев, двадцати одного года, православного вероисповедания, и крестьянина поселка Ермаковского Максима Илларионова Босякова дочь, девица Иулиания (Ульяна), девятнадцати годов, православного вероисповедания». Поручителями (свидетелями) значились по жениху и невесте Антоний Семеонов и Тимофей Емельянов Черняковы, крестьяне того же поселка Ермаковского.

Итоговая ведомость метрической книги сообщала, что в 1912 году в деревнях прихода Ермаковской церкви было рождено и крещено 54 мальчика и 32 девочки, а пар, повенчавшихся там, было всего четыре.

Причиной же значительной смерти среди малолетних указывались болезни, о  чём свидетельствовали многочисленные записи в части книги «О умерших»: в деревнях свирепствовали корь и оспа, косившие детей в семьях, особенно в деревнях Осиновке и Еловке. У взрослых причиной смерти называлась старость.

Много любопытного и неизвестного мне открыла эта книга. Но главное, чему я больше всего поразилась, так это полноте записей, как о событиях, так и о людях, в них участвующих. Порой одна запись могла рассказать целую историю семьи или сообщить совершенно неожиданные и уникальные сведения не только о моих родных и близких, но и о многих людях, живших рядом с ними.

 Буквально каждая запись несла в себе такую мощную информационную нагрузку, что книга читалась как хороший детектив: передо мной открывался целый мир и неизвестная мне жизнь родного села и его жителей. Я и сейчас, читая и перечитывая другие метрические книги, которых у меня, благодаря Интернету, скопировано много, заново окунаюсь в те времена, во взаимоотношения ермаковцев, в их печали и радости, черпаю и черпаю оттуда всё новые факты, события и имена.

Я так подробно (даже, быть может, рискуя утомить кого-то из читающих) пишу о своих поисках и работе с архивами, потому что надеюсь, мои рассказы окажутся подспорьем для тех, кто решит тоже заняться поисками своих корней. Это не простая, но интересная работа важна не только для каждого, кто решится на неё, но и для наших детей, внуков, если мы не хотим, чтобы они выросли «иванами, не помнящими родства».

Ветры и штормы истории (тем более нашей, зачастую трагической истории) разметали память о наших предках. Многие ли помнят своих прадедов, живших за много лет до нас? Я и сама к началу своих поисков очень мало знала о своих родных, разве лишь то, что порой рассказывала мне бабушка.

Работа по восстановлению своей родословной, о которой я здесь пишу, даёт не только возможность «прикоснуться к истокам», но и огромный эмоциональный заряд.

Помню, как тогда, зимой 2012 года, я вышла из архива на вечернюю заснеженную улицу Тюмени в полном потрясении. Тогда мне показалось, что за часы, проведённые наедине с метрической книгой, я пережила вместе с ермаковцами целый год их жизни – далёкий 1912 год.

Ночью я летела домой, в Петербург, и в полудрёме размышляла о прочитанных записях. Кроме того, меня поразил безупречный почерк этих записей. Интересно, кому он принадлежал? Священнику Якушину или псаломщику Журбе? Да и как этот псаломщик, что был с Украины, из полтавских казаков, оказался в Ермаковской церкви? А священник Георгий Якушин? Откуда он мог быть родом, кто прислал его служить в Ермаки?

Такие вопросы я задавала себе, читая каждую новую запись. Но кроме вопросов книги дарили мне и неожиданные радости и открытия.

Помню, как радовалась я обнаруженной записи о том, что в Ермаках был учитель Ожгибесов, – значит, школа там уже была!

«Какой же он молодец, этот учитель, – думала я, – что не побоялся в такую сибирскую глушь поехать, чтобы детишек деревенских грамоте учить! Совсем молодой, видно, был, раз сынок вот только у него родился»...

В пору своего детства в Ермаках я была знакома с жившей там семьёй Ожгибесовых. Тогда, в начале семидесятых, Ермаковский сельский совет возглавлял Алексей Георгиевич Ожгибесов, но что он и его дети это потомки первого ермаковского учителя, я поняла только теперь, сидя в самолёте.

Через несколько лет, весной 2017-го, я познакомилась с Мариной Плюхиной – правнучкой первого ермаковского учителя, и она рассказала мне о нём и его семье много интересного, и об этом я напишу обязательно.

В том же 2017-м из архивных документов я узнала, что весной 1912 года  в Ермаки на службу в новую церковь и открывшуюся при ней церковно-приходскую школу прибыли сразу три учителя: Георгий Якушин, Гавриил Журба и Димитрий Ожгибесов. Это была первая ермаковская интеллигенция, которой суждено было просвещать крестьян и учить уму-разуму их детей. О том, как все трое попали в Ермаки, расскажу чуть позже в другой статье. Как и о том, сколько лет ждали переселенцы свою церковь, и почему, построив её и открыв в 1912 году, назвали именем Николая Святителя. Расскажу и о судьбе этой их многострадальной церкви и её священниках...

А сейчас – снова о той первой метрической книге, с которой и начались все мои поиски.

Если, как сказали мне в архиве, это была самая первая книга церкви в Ермаках и записи в ней начаты только в мае 1912 года, то значило ли это, что церкви до того времени там не было?..

«Погоди, погоди, – говорила я сама себе, – ведь если считать, что мои прадеды-белорусы пришли в Сибирь в 1897 году (как рассказывала мне бабушка), то прошло целых пятнадцать лет до того момента, как в Ермаках в 1912 году открылась церковь. Если же оттолкнуться от выданной мне в сельсовете «Исторической справки», по которой годом образования Ермаков считается 1886-й, то и вовсе прошло двадцать шесть лет! А если это так, то куда же столько лет ходили мои земляки-переселенцы детей крестить, венчаться и стариков своих отпевать? Куда, к какой церкви были они приписаны, и главное – когда? Ведь не могли же крестьяне не только из Ермаков, но и из других окрестных деревень, в том числе и старожильческих, не ходить в церковь, потому как без веры в те далёкие годы не жили»...

Вернувшись домой, я позвонила в Тюменский архив. Мне нужна была помощь и подсказка профессионалов в том, как действовать дальше.

                             ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКОВ

 Я позвонила в Тюмень, в надежде на помощь, но услышала, что надо подождать: архив начинает перевод бумажных документов в электронный вид, и поэтому многие фонды, в том числе и те, в которых находятся метрические книги, будут недоступны для работы некоторое время. Зато после этого ехать в архив не придётся, а можно будет дома, сидя за компьютером, работать удалённо в архиве со всеми интересующими меня документами.

Возможность такой удалённой работы у меня появилась только летом 2016 года, когда и метрические книги были оцифрованы, и нашлось свободное время: я вышла на пенсию.

Вообще, как я уже говорила, 2016-й стал для меня отправным годом серьёзных поисков, годом начала сбора информации для своей родословной, годом знакомства с учёными – Романом Фёдоровым из Тюмени и Ольгой Лобачевской из Минска. Это был год, когда я начала восстанавливать давно утерянные связи с родственниками и земляками-ермаковцами, обрастать новыми знакомствами, в том числе и с жителями белорусского села Рогинь, из которого больше ста лет назад ушли в Сибирь мои прадеды.

На мой запрос в Тюменский архив о том, в метрических книгах каких церквей, кроме Ермаковской, мне нужно ещё искать сведения о своих предках – белорусских переселенцах, пришёл ответ: в метрических книгах Каргалинской Христо-Рождественской церкви.

Я училась в Каргалах, но не то что не видела, а даже не слышала ни о какой там церкви. И вот, поди ж ты, спустя много лет снова туда возвращалась, пусть и виртуально.

«Ну что ж, – подумала я, – не мне одной, значит, приходилось ходить пешком из Ермаков в Каргалы за тридцать километров, а и прадедам моим тоже, да не один, и не два года, как мне. А сколько же?»

За ответом на этот вопрос я отправилась в фонды архива.

Памятуя о том, что годы предполагаемого переселения моих предков из Беларуси в Сибирь сильно расходились, я заказала метрические книги Каргалинской церкви для работы, что называется, с запасом: начала их читать с 1884 года.

Приход этой церкви был большой, деревень было много, но записей о прихожанах из Ермаков, Еловки и Осиновки, как и упоминаний об этих деревнях, я не встретила ни в 1886-м, ни в 1889-м. Их не было и дальше – до  самой осени 1897 года.

Я долго и методично читала все записи книг за тринадцать лет, боясь пропустить нужные мне, пока не обнаружилась та, первая и самая бесценная! Это была запись в части книги «О родившихся» от 5 ноября 1897 года, и была она посвящена крещению дочери Марии, рождённой 1 ноября в семье «деревни Ермаковой поселенца Емелиана Феодорова Филимонова и законной жены его Екатерины Харлампиевой, оба православные».

Я читала и перечитывала эту драгоценную запись, и радости моей не было предела: ведь получалось, что Мария была самым первым ребёнком в семье белорусов, рождённом  на земле сибирской!

А дальше записи посыпались, как из рога изобилия: в том же ноябре 1897 года, 9 числа, родился сын Фёдор в семье «переселенца деревни Ермаковой Цитрова (Цитрикова) Иоанна Васильева», а 17-го ноября родилась дочь Екатерина у «переселенца деревни Ермаковой Никиты Матвеева Леоненко».

Декабрь тоже принёс мне добрую весть: 20 числа в семье «солдата деревни Ермаковой Георгия Петрова Жарикова родилась дочь Анастасия», восприемником которой стал «солдат деревни Ермаковой Григорий Илларионов Босяков»...

Я думала об этих детях, восхищалась мужеством женщин, их родивших зимой в сибирской тайге, и даже не представляла себе, какие испытания выпали на долю переселенцев, что пришлось пережить им в первые годы жизни на новой земле. И если книги «О рождении» радовали тем, что во многих семьях переселенцев рождались дети, то книги «О умерших» ранили душу: дети умирали очень часто, особенно младенцы. Записи итоговой таблицы за 1897 год были просто удручающими: из пятисот пяти родившихся ребятишек в деревнях Каргалинского прихода умерло двести двадцать шесть. То есть умирал каждый второй!

Причины такой высокой смертности среди детей, из года в год, были одни и те же: эпидемии оспы и кори, которые, судя по записям, никогда не заканчивались в этом краю. Взрослые часто умирали от чахотки. Не было лекарств, не было врачей, а в переселенческие выселки ещё и дорог не было. Так что помощи новосёлам ждать было неоткуда.

Первые годы на новой земле белорусам-переселенцам было ой, как не сладко. Но потом жизнь стала помаленьку налаживаться – благодаря их трудолюбию, усердию, терпению и вере в свои силы. Они были труженики – корчевался лес, распахивались поля, обустраивались деревни.

Помню, что на мои расспросы, какой была деревня Ермаки, когда в неё пришла её семья, бабушка отвечала:

– Дзетачка мая, ды ніякай дяревни не было. У лес мы прыйшлі. Хаты секлі во, прама тут. Мужыкі лес валілі, дзеці сукі абсякалі. А тыя, што старэй нас былі, з маткамі рылі зямлянкі – хат жа не было. А зямлянкі вялікія рылі, не на адну сям'ю, і спалі ўсе на полу, покатам: і маткі, і бацькі, і дзеціу. Дярюгой мама ўсіх накрые ды шабураў зверху, вот і цёпла было. Так і жылі-выжывалі.

И, помолчав, добавила:

– Нічога, нічога не было, толькі лес и лес. Ні поля, ні градачкі. Якая там дяревня?..

Я в детстве расспрашивала бабушку о том, много ли братьев и сестёр было в её семье. И она рассказывала, что их, детей Харитона Мельникова, пришедших с родителями в Сибирь, было шестеро: Матвей, Зиновия, Ефросинья, Филипп, Акулина и она – Ганна. Она говорила, что потом в Ермаках у неё родились ещё брат Михаил и сестра Ксения. Но из метрических записей я позже узнала и другие имена детей Мельниковых, рождённых в Сибири, и сколько их всего было.

Про семью же Новиковых, куда она вышла замуж, бабушка говорила, что её Сёмка был самым малым, когда его привезли в Сибирь, что росли они вместе и знали друг друга с детства. Ещё помню, что бабушка упоминала о Петре – старшем брате своего мужа Семёна. Называла она и других детей семьи Новиковых и другую родню, да я не запомнила. И когда в той же книге за 1912 год мне встретилась запись о рождении дочери Зинаиды в семье Василия Исааковича Новикова, я подумала, что это тоже, возможно, моя родственница. Но что она – та самая Зеня Ольчиха, о которой я писала в своей первой статье, – окажется мне близкой родственницей, я поняла совсем  недавно, сопоставив все найденные архивные записи о семье Новиковых.  И выяснилось, что она моя двоюродная бабушка: её отец Василий Исаакович был родным дядей моего деда Семёна Антоновича Новикова.

Я нашла многих ныне живущих потомков семейства Новиковых и делюсь с ними собранной информацией о наших предках-белорусах, а они в ответ делятся воспоминаниями и присылают уникальные фотографии из далёкого прошлого. И собирается у меня не только архивная история переселенцев, но и фотолетопись.

Вот и на днях я получила  из Тюмени фотографию 1933 года, на которой  узнала свою Зеню Ольчиху. Рядом с ней, совсем молодой ещё женщиной на этом снимке, сидят её родители – Василий и Феодосия Новиковы. И я знаю теперь, благодаря архивным записям, что пришли они в Сибирь молодожёнами, и было им тогда, в 1897 году, по двадцать лет...

В метрических книгах разных лет я нашла записи обо всех братьях и сёстрах моих деда и бабушки. Я нашла записи, открывшие мне имена неизвестных прежде прадедов и прапрадедов.

Вот лишь один пример. В книге за 1904 год в записи о смерти мне открылось имя моего прапрадеда Исаака Ивановича Новикова, умершего в Ермаках в возрасте семидесяти пяти лет, и, значит, родившегося, если посчитать, в 1829 году (ещё при крепостном праве!), и пришедшем в Сибирь уже совсем немолодым – в 68 лет. А позже, в книге за 1916 год, я в такой же записи о смерти открыла для себя и имя своей прапрабабушки – Ульяны Яковлевны Новиковой – вдове Исаака Ивановича. Ей было, согласно записи, восемьдесят лет, и, если тоже посчитать,  она пришла в Сибирь, когда ей было за шестьдесят.

Помню, как долго я сидела, уставившись на экран компьютера, и пыталась представить её, свою прапрабабку, решившуюся на такой дальний переход в неизвестную ей Сибирь, и отправившуюся туда навсегда со своими детьми и внуками.

 Я спрашивала себя: а смогла бы ты сама, вот так, как она, от всего отрешившись, пойти в неизвестность? И не находила ответа. Мне тогда было столько же лет, сколько и ей, моей неизвестной прапрабабке...

Читая метрические книги дальше и дальше, я, нанизывая на ниточку, как бусинки, имена своих близких, понимала, как много, оказывается, было у меня родных в Ермаках. Из этих имён складывался необыкновенный узор моей родословной, в который были тесно вплетены фамилии других переселенцев, породнившихся с моими близкими. И получалось, что многие переселенцы становились роднёй друг другу, да не по одному разу.

Метрические книги открывали мне и названия новых поселений белорусов, которые первоначально записывались в книгах как выселки или посёлки – Еловский, Осиновский, Жигульский, Спиринский, Пестовский, Вараксинский, появившиеся на территории Каргалинской волости Тарского уезда Тобольской губернии в конце девятнадцатого века. Теперь уже мне хотелось найти сведения и документы о том, когда же были образованы не только Ермаки, но и другие белорусские поселения.

Одного понимания того, что записи метрических книг косвенно подтверждают мои догадки о том, что Ермаки могли возникнуть не ранее 1897 года, мне уже было мало, и я отправилась на поиски в Тобольский архив.

В это же время на помощь пришли Лариса Прокофьева и Наталья Гагарина. Подключился к нашей работе и Николай Воробьёв – внук Зинаиды Дмитриевны Воробьёвой, о которой я писала в предыдущей статье. Николай стал моей правой рукой и в составлении нашей с ним родословной: нас объединил общий прадед Харитон Мельников.

Наконец, поиски документов об образовании Ермаков и других сёл увенчались успехом – мы их нашли в Тобольском архиве.

О том, какой была эта работа и какие это были документы, я постараюсь рассказать в следующих материалах…

Елена НОВИКОВА, г. Сант-Петербург