Демьянские встречи

Гавриил Георгиевич Сосновский по образованию лесничий, но подлинным его призванием стала организация охотничьего хозяйства. Этому делу он посвятил много лет своей жизни. В 1926 году Гавриил Георгиевич приехал на Север и пробыл здесь несколько лет: работал лесничим в Пудоже, в Водлозерско-Ильинском лесничестве, был председателем правления Пудожского кооперативного товарищества охотников. Начиная с 1932 года, Сосновский много лет работал охотоустроителем в Большеземельской тундре, был охотоведом, а затем директором охотничьих хозяйств в Якутии, в Иркутской, Новосибирской, Томской и Тюменской областях. В 1956 году вышел на пенсию. В 1959 году стал членом Союза журналистов.

В его рассказах отражены почти семьдесят лет охотничьей деятельности. Автор откровенно повествует об успехах и неудачах в трудном и рискованном охотничьем деле. Гавриил Георгиевич умеет передать и красоту таежной природы, и характеры людей, с которыми ему довелось встречаться.

Предлагаем вам познакомиться с его творчеством, одно из произведений ранее было опубликовано в № 26 газеты «Коммуна» за 1959 год. Этот очерк написан Гавриилом Георгиевичем Сосновским во время его поездки по реке Демьянке, одному из интересных уголков нашего района.

Подъезжая на моторке к Лумкою, я догнал легкую долбленую лодочку, в которой плыли вверх по течению старый хант и девушка в красном платье, и увидел, что старик знаками просит взять на буксир.

Предложив старику и девушке перебраться в лодку, я рассказал, что еду заключать договора с охотниками на добычу пушнины.

- А после Лумкоя куда едешь? - спросил хант. - Хорошо, если бы в верховья Демьянки, до Камельяги. Нас бы увез по пути до дома: юрта моя около ста верст не доезжая до Камельяги, - проговорил он, закуривая трубку.

- Из Лумкоя я поеду на Камельягу к заготовителю Константипу Николаевичу Захарову, - ответил я. - Сколько километров будет туда от Лумкоя?

- Верст пятьсот, а может и больше. Неделю надо на лодке шибко плыть, совсем мало спать до моей юрты, а от нас до Камельяги еще два дня пути. Мы с Настей обождем тебя в Лумкое, поедем вместе до дома. Слабый стал, грести, устаю шибко, а одной девке гнать лодку трудно... - Хорошо, поедем вместе до твоей юрты. Кстати, сколько тебе лет? - задал я вопрос старику.

- Приедем к устью Куньяка к Фёдору Лихачеву, увидим его отца Павла. Он на три года старше меня, а с весны ему идет сто пятый год... Выходит, что и я вторую сотню лет живу, да здоровье шибко худое стало: простыл в тайге, болят ноги. Около юрты на охоту мало-мало брожу, а в тайгу на промысел ходить перестал лет пять назад. А до этого промышлял в дальних урманах, - рассказывал старый охотник, посасывая самодельную трубку.

- Ну, раз решили вместе добираться до твоей юрты, давай знакомиться, - называя себя, обратился я к случайному спутнику.

- Зовут меня Спиридоном Немчиновым, а это «воспитанница» Настя. Она с малых лет сирота. О тебе же я слыхал от заготовителя на Камельяге и рад, что пришлось теперь хоть познакомиться с тобой...

Несмотря на преклонный возраст, Спиридон был еще достаточно крепок, подвижен и выглядел значительно моложе своих ста лет. Высокого роста, широкий в плечах, он в молодости обладал большой физической силой и среди хантыйского населения считался батырем (богатырем). Его не могли побороть даже несколько физически сильных людей.

Об этом рассказали охотники в Лумкое, увидев, что Спиридон приехал со мной. От них я узнал, что Спиридон дважды попадал в лапы раненым медведям и запарывал их ножом.

Ранним утром выехали мы из Лумкоя и к вечеру добрались до устья реки Куим, где проживал Макар Павлович Лихачев, который угостил нас шашлыком из лосятины, крупными жирными карасями и снабдил продовольствием на дорогу.

После ужина мы долго сидели на берегу Демьянки, и Лихачев рассказывал, как отец его и Спиридон собирались прежде на промысел. В тайгу уходили по черной тропе, а возвращались обратно зимой, в конце декабря с богатой добычей.

В новому году на Демьянку приезжали «скупщики пушнины. Спиридон с горечью вспоминал, как торгаши приказывали готовить еду и ставили «угощенье» - бутылку спирта.

А когда у охотников от выпитого спирта шумело в голове, скупщики приступали к оценке шкурок и меняли их за бесценок, не забывали учесть «старую задолженность» за охотниками и стоимость спирта, поставленного ими как «угощение». Охотник вынужден был брать у торгаша товары в долг, чтобы кое-как прожить с семьей.

- Я был постоянно в долгу у купцов, даже в годы урожая белок, - рассказывал Спиридон, - а в этих случаях они ценили шкурки зверьков много дешевле. Все равно продать кому-нибудь дороже я не мог их.

Когда же установилась Советская власть, я получаю полную стоимость пушной шкурки, никому ничего не должен, и семья моя обеспечена всем необходимым для жизни и для промысла, - подытожил старый таежный охотник.

Весь следующий день до позднего вечера мы плыли без остановок. Наконец, на высоком берегу в устье Б. Куньяка показались дома, амбар и баня.

Мы поднялись по крутому косогору к дому. На дворе за изгородью горел костер. Над ним висели большой закопченный чайник и чугунный котел.

Недалеко от костра на скамейке, возле которой стояли готовые берестяные туеса, сидел сутулый, широкий в плечах, с большой головой, обрамленной длинными седыми волосами, старик преклонного возраста, без бороды, со свисающими вниз седыми усами. Нетрудно было догадаться, что это - отец Фёдора - Павел Лихачев, Спиридон заговорил с ним на хантыйском языке, очевидно поясняя, кто я, куда и зачем еду.

Старик встал со скамейки, но выпрямиться не мог и, оставаясь в полусогнутом состоянии, протянув мне руку, приветливо сказал:

- Садись-ка к костру поближе, грейся с дороги. Поди, озяб на воде-то, вечерами уже холоднее стает, осень... Скоро мясо сварится, ужинать будем, а пока побеседуем кое о чем...

Павел Лихачев выглядел гораздо слабее здоровьем, чем Спиридон: поясница его уже около десятка лет не разгибалась, ноги и руки ломило от застарелого ревматизма, одолевала одышка, и старый эвенк с грустью в голосе рассказал мне, что он по состоянию здоровья уже не может заниматься ни рыбной ловлей, ни охотничьим промыслом.

- А вот Спиридон - много ли моложе меня, а и до сей поры еще охотничает!.. А я кое-как могу весной надрать бересты да делать вот туески от скуки и хоть за этим коротаю время. Летом всё же веселее: солнышко пригревает, птицы поют, ветерок на реке рябит воду, рыба плещется, шумит тайга, а в ней можно набрать каких угодно ягод и отвести душу... А когда наступает время промысла - делается тоскливо, видя, как Фёдор с женой готовят запасы, собираясь в тайгу месяца на два на промысел... Так и мы когда то, Спиридон, тоже готовились с тобой идти на охоту в тайгу, и лучше этого времени в жизни не было да и быть но может!... задумчиво повествовал старый таежник, вставляя дно в туес.

Помолчали. Спиридон, раскуривая свою трубку, начал продолжать разговор вопросом:

- А помнишь ли, Павел, как лет сорок назад ты застрелил в жаркий летний день старого лося, забравшегося в озеро от гнуса, потом пришел за мной и позвал выносить мясо. А тем временем лося выволок на берег медведь и завалил хворостом и мхом.

- Помнишь, как шли к озеру и я немного поотстал от тебя. Вдруг слышу: зверь ревет и ты кричишь о помощи. Ладно, что у меня случился топор за поясом и я, подоспев, снес зверю череп с одного удара, тебя из-под него освободил...

- Нам подвезло тогда: лось и медведь оказались из крупных зверей, мяса на наши семьи хватило надолго. Однако за последние годы не стало таких больших быков, медведей тоже меньше. Должно быть это потому, что народу по Демьянке шибко прибавилось, настроено много поселков в тайге, рубят лес, много шуму. Вот звери и отдалились в глухие урманы, где нет народу, - заключил старый охотник.

Павел Лихачев добавил: - Мы прежде не добывали телят, маток жалели, а били только старых быков, не годных для гона. Больше, чем нужно для семьи, не убивали. Теперь же лосей бьют не только для себя, но и для продажи, и недалеко то время, когда зверя в тайге совсем не станет!..

- Фёдор Павлович, а как обстоит дело с пушным зверем? Каков твой доход от промысла за сезон? - спросил я Лихачева.

- Белки за последние годы мало, соболя - больше. Ими и выполняю полторы-две нормы. Плохо, что мало белок: цена на них стала высокая, а добывать ее много легче, чем соболя. Сколько исходишь за соболем - только ноги знают!.. Белок и жена хорошо добывала, а соболя добыть ей трудно. Вдвоем заработали бы много больше, чем я один на соболях...

- Да, прежде и я добывал 500-600 белок, а вот уж лет 15-20 их в тайге всё меньше становится, и теперь мои сыновья вдвоем добывают до сотни белок всего, а иной год и того не выходит, - вступил в разговор Спиридон и добавил: - Время позднее - надо спать. Утром рано-рано нужно ехать, чтобы к ночи поспеть к Сидору на Трамбал. Далеко его юрта, может, па моторке и доберемся, а на лодке кое-как за два дня доедешь, если мало спать будешь...

Утро на озере

Над широкой гладью зеркальной

На рассвете над озером тишь...

В темной влаге

холодной, хрустальной

Ограждается ломкий камыш.-

А над ним и над озером сонным

Небо синее морем бездонным.

Чуть-чуть дышит лишь ветер.

Прохладно.

Яркий солнечный луч проглянул,

По поверхности озера жадно,

Искрометным огнем промелькнул.

Запах тонких

цветов благодатный

Нежно льет спящий

луг ароматный.

Безмятежный покой рощи сонной

Тишиной своей манит глубокой.

Крики уток в тиши потаенной,

В камышах с бесконечной осокой,-

Не проникнет в них солнца

луч ясный -

Там царит лишь полумрак

ненастный...

В челно средь осоки и тины,

Так привычен приклад у плеча

Но поднявшимся, стаям утиным...

Сталь стволов у ружья горяча -

И гремят, чередуясь, дуплеты

Как салют уходящему лету.

Осенним утром

На рассвете крики чаек

Звонко слышатся в тиши...

Скрылось озеро в тумане.

Чутко дремлют камыши.

Чуть чернеет дальний берег.

Солнца яркие лучи

золотят верхушки леса.

Коростель в лугах кричит.

Ветерок лениво дышит.

Меж озерных берегов пробирается На лодке запоздалый рыболов.

Потревоженные утки закричали

в тростниках,

Бескурковая двадцатка

крепко стиснута в руках.

Миг - и стайка налетела.

Грянул выстрел, вслед другой,

С шумным плеском пара уток

В воду падает дугой.

Эхо громкого дуплета

разбудило тишину,

И испуганная чайка

быстро взмыла в вышину.

И опять вокруг покойно.

Испаряется туман.

Израсходовав патроны,

отправляюсь я на стан.

Чистым воздухом осенним

так свободно дышит грудь.

Хорошо на свежем сене

растянуться и уснуть...

В тундре

Далеко в безбрежной тундре

Средь снегов глубоких,

На оленях быстроногих

Еду одинокий...

Гладь равнинная пустынна.

Белый и пушистый

Промелькнул песец пугливый

В дали серебристой.

Прозвенел короткий выстрел

В воздухе морозном.

Чистый снег окрасил кровью

Зверь неосторожный...