Искусство жить сейчас, или Возвращение «Золотой Маски»

Текст Надежда Васькова

С 12 по 19 ноября в Тюмени проходил фестиваль лучших российских спектаклей. В его афише - постановки театральных коллективов из Москвы и Новосибирска, номинантов и лауреатов Премии «Золотая Маска».

Девять дней ноября Тюменский драматический театр жил в осаде зрительского интереса к происходящему в его стенах. Как писала пресса, «весь столичный театральный бомонд» высадился на тюменскую сцену. Тюмень вновь, после 2005 года, принимала самый известный театральный фестиваль России – «Золотую маску». Точнее сказать, проект «Лучшие спектакли в городах России». За 8 лет более 30 городов посетили театральные коллективы – номинанты и призёры «Маски». Тысячи зрителей увидели лучшие спектакли современности, настоящий, живой российский театр.

К сожалению, современность у нас не самая театральная и, в общем-то, малокультурная. Мы стали забывать, что вначале было Слово, мы отвыкаем от диалога и вообще от общения. Мы внимаем тому, что нам говорят сверху, а про себя думаем совсем другое. Заметили - мы то молчим, то кричим непонятно что? Да и вообще, «народу духовного мало», как сказал Константин Аркадьевич Райкин.

Для таких подмен не потребовалось ни кровавых переворотов, ни поиска новых идеологий. Потребовалось одно: умение выживать в новых условиях, или, как принято говорить, в условиях новых рыночных отношений. Так что «мы зреем не веками, а десятилетиями» - прав А.С.Пушкин.

«Умением» жить заменили «искусство» жить: быть человеком в любых обстоятельствах. Это произошло с личностью, это происходит в какой-то степени и с институтом жизни – театром. Не случайно критики от Северного моря до Тихого океана ищут сегодня ответ на вопрос, жив ли российский театр или окончательно сгинул? Нам, людям от столиц далёким, непросто следить за происходящими процессами непосредственно в театральных центрах. Свои местные театры мы любим, хотя и поругиваем, а по московским антрепризам судить о сценических опусах других не принято. Канули в лету те времена, когда Тюмень принимала большие российские театры. Рухнула гастрольная жизнь - столь неотъемлемая часть существования каждого театра. Это горестно подметил народный артист РФ и президент фестиваля «Золотая Маска» Георгий Георгиевич Тараторкин. Но появился на наше счастье такой проект – «Лучшие спектакли в Тюмени» и на наше же счастье получил финансовую поддержку Правительства области.

Часть первая. Жизнь прекрасна. По Чехову… И по Гинкасу тоже

Первый день был, наверное, самым трудным. Театр жил своей жизнью. Это был четверг - день открытых дверей для зрителей (есть такая практика в тюменской драме) - на экскурсию в театр пришли любознательные школьники. Конечно, при встрече с настоящим народным артистом Тараторкиным, который запросто разгуливал с директором по залам театра, люди постарше - педагоги и автор этих строк - даже слегка присели, но и малыши, которым ни имя, ни внешность знаменитости ничего не говорили, тоже замерли, почуяв важность момента. Вместе с ним они вдыхали запах сцены и слушали тишину зала. Эта торжественность усугубилась видом декораций спектакля «Скрипка Ротшильда» - первого в тюменской фестивальной программе призёра в номинациях 2005 года «Лучший спектакль в драме. Большая форма», «Лучшая работа художника», номинанта на премию «Золотая Маска» - «Лучшая работа режиссера», «Лучшая мужская роль». Но детишки, конечно, этого не понимали, зато настоящий восторг вызвали у них доски, запах свежего дерева и… гробы, которые выносились на сцену. Сразу посыпались вопросы: а ТЮЗ – это для детей? А можно посмотреть спектакль вместе с родителями? Они сразу прочувствовали – зрелище будет не для слабонервных и уж очень неожиданным.

Интрига развернулась уже на самом спектакле, когда зрители расположились в зале. Сцена: декорации сплошь из гробов на переднем плане, в глубине - освещённый фрагмент портрета эпохи возрождения и ствол старого дерева с дуплом – одновременно была и мастерской гробовщика, и избой, и фасадами городских зданий, и футляром, в котором мог спрятаться чеховский человечек по ходу действия.

Итак, Антон Павлович Чехов. Самый трудный, пожалуй, из классиков и самый желанный для работы в театре. Но и тут один из талантливейших режиссёров современности Кама Гинкас пошёл своим путем. Он взял не чеховскую пьесу, а чеховскую прозу. И выжал из сдержанного небольшого рассказа настоящую трагедию, прокомментировав это так: «Смысловой сюжет в том, что такое Жизнь, и что такое Прекрасна». Это третья часть сценической трилогии, которую режиссёр вынашивал долго – почти 10 лет. Условно обозначил части как «Утро жизни» (спектакль «Дама с собачкой»), «День жизни» («Чёрный монах») и «Ночь жизни» («Скрипка Ротшильда»). Тюменцы погрузились в гинковско-чеховскую «Ночь». И, хотя в спектакле нет сценических диалогов, звучат монологи от третьего лица, они то сливаются в хор, то раскладываются на голоса, но из этого складывается разговор. Осознавая это, начинаешь с ужасом понимать, что и мы часто в настоящей жизни слушая – не слышим, не вникаем друг в друга. Актёрская работа В.Баринова – это не чеховский сдержанно-угрюмый Яков - Бронза, это гнев, ярость и размах шекспировских страстей. Даже чеховский юмор, который непременно присутствует в тексте, воспринимается как горькая усмешка над тщетностью попыток человека выйти за свои пределы. Напряжённый голосок флейтиста Ротшильда (Игорь Ясулович приехал в Тюмень простывшим, но это даже придавало ещё большей трогательности его персонажу) вмешивался в монолит монолога Якова. В спектакле звучало Слово с такой чёткостью, что заставляло задуматься над обычными вещами. К.М.Гинкас считает Антона Павловича трезвым человеком, нерелигиозным, как и сам. Но в отношении Слова, я бы сказала, у него - поклонение. Почувствовав это, меня, признаться, слегка заколотило в предвкушении общения с этим великим (не побоюсь такого определения) мастером интерпретации.

«Искусный мастер делает что-то, что невозможно сделать»

-Критики отмечают, что Вы не так часто обращаетесь к пьесам, сколько к самой литературе. Что Вам недостаёт в пьесе?

-Дело не в пьесах. Я своим студентам всегда говорю – препятствие есть наше спасение. Мне интересно делать то, что как бы не предназначено для сцены. Это высекает новые возможности, диктует новый язык. Наше дело – преодоление материала. Это преодоление и делает искусство. Что такое искусство? Искусный мастер делает что-то, что невозможно сделать. Поэтому мне нравится делать спектакли из прозы, из музыки, из картин, из газетных материалов, из чего угодно.

-Вас называют мастером театральной провокации. А как актёрам в этой провокации работается?

-Что режиссёр делает… Он провоцирует какие-то рефлексии, эмоции, мысли, действия у актера. С другой стороны артист делает то же самое со зрителем. Он провоцирует зрителя на смех, слёзы, на мысли, на радость, на печаль. Ничего особенного на самом деле здесь нет.

-Если можно применить такую ассоциацию с другими профессиями к Вашему режиссёрскому почерку, то мне кажется, что Вы – хирург. Человек, который вскрывает тему, проблему. Это пришло к Вам от Вашего учителя – Г.А.Товстоногова?

-Нет, конечно, мы разные. Но наш с Генриеттой Наумовной (Яновская Г.Н., гл. режиссёр МТЮЗа, жена - авт.) Учитель вложил в нас многое. Уже и не знаешь, что твоё, а что по наследству оставлено. Я и про себя не знаю – хирург ли я… Понимаю, что Вы имеете в виду. Я залезаю в какие-то такие места, которые скрыты, болезненны. Порой и сам организм не может знать, что там есть боль. А я залезаю и рассматриваю. Но ассоциация на самом деле близкая. Я когда-то придумал «Игры в белой комнате». Это напоминает хирургическую палату или прозекторскую. Где занимаются очень сложными, но решающими вопросами. Где смотрят на человека не с бытовой, социальной принадлежности, национальной, а с биологической, родовой, генетической принадлежности. На то, как этот тип человека выжил, живёт.. Что он сейчас.. Я рассматриваю человека в микроскоп. Это правда.

-Трилогия по Чехову сложилась, наверное, тоже уже с позиций «рассмотрения человека в микроскоп»?

-Природа так устроила человека, что он исключает саму возможность смерти в своём сознании. Тем не менее она существует, она неминуема. Как жить, зная, что есть конец? Это и есть вопрос… Как выжить, остаться человеком? Что такое - быть человеком? Что такое – быть недочеловеком? Как недочеловек превращается в человека или человек в животное? Как в нём очень сильное животное начало борется с другим началом, которое можно назвать Дух…

-Такие спектакли, как Ваш, редки в репертуарах театров. Есть мнение, что публику надо развлекать…

-Театр всегда существовал в каком-то балансе. И развлекательное обязательно должно быть. Театр – это род развлечения. С одной стороны – это один из видов познания жизни, как литература, наука, другие виды искусства. Зритель приходит развлекаться, но, развлекаясь, может познать что-то в себе, в жизни, в людях. Этот баланс всегда был в сторону того, что на 80 -90 процентов, театр – это развлечение, и только на 10-20 процентов – что-то другое. Но бывают разные времена, когда и театр и зритель заняты на девяносто девять процентов развлечениями. Потому что и общественная и театральная политика такова. Ты – быдло, ты ничего не понимаешь. Тебя дурят на работе, политики дурят, юристы, финансисты. Чтобы ты не очень «дёргался» - пойди в стрип-бар или в театр, что почти одно и то же. Или выпей пива, посмотри телевизор. Ты же отдыхаешь. И ты понимаешь, что, конечно, так лучше. Ты расслабляешься, обретаешь амёбное состояние, попиваешь пивко, посматриваешь в щёлку на какие-то неприличности. Это и есть имитация жизни. Твоей жизни. Ты ведь живёшь не своей жизнью, и вообще не живёшь. Но всегда был какой-то процент людей, кто не удовлетворен этим, кто хочет знать подлинную жизнь. Он идёт в горы, едет в другие страны, читает трудную философскую книгу, идёт в театр, где ему делают больно, но «я чувствую, что я живу». Сейчас мы живём в то время, когда процент желающих жить подлинной жизнью невелик. Когда политика и государства, и в результат, театра говорит о том, что ты – слабое животное. Ты много работаешь, очень устаёшь. Тебе надо отдохнуть, пожевать соломки, полежать в стойле, помычать, совокупиться. И всё хорошо. Всё тебе дадено.

-И всё-таки, что необходимо современному зрителю?

-Я не думаю об этом. Я думаю, что я – живой человек. Живу среди таких же людей, как я. Что меня волнует, будет волновать тоже кого-то. Может, это будут не миллионы, не тысячи, может, только сотни. Темы эти волнуют только небольшой круг людей. Я приглашаю на свою исповедь. На свою проповедь. Вам это близко? Да? Нет? Извините, есть другие конфессии, другие театры. Есть другие проповедники, другие ди-джеи, которые вас интересуют Пожалуйста, я ничего против не имею…

…Последние слова, последний вопрос «Что?!» полетел со сцены… Мёртвую тишину разорвал гром оваций. Проповедь состоялась. Зритель выходил из зала озадаченный, с вопросом «как жить-то дальше?»

Вот бабушка с мальчиком. Что он понял? «Смысл жизни, - отвечает, - не надо вести себя по-хамски.».

«Столько эмоций, – делится молодая пара впечатлениями, - задумались… Надо любить друг друга». Вот чиновник с умным взглядом: «Это такой спектакль, после которого лучше помолчать. До такого надо дорасти».

Часть вторая. «Актёр живет однообразной жизнью: дом – работа..»

А.П.Чехов захватил сцену тюменского театра. Новосибирский театр «Глобус» привёз в Тюмень спектакль режиссёра Юрия Катаева «Каштанка». Времени у них оказалось достаточно, и артисты успели познакомиться с городом. Это так важно для творческого человека, живущего театром, в театре и для театра. Сошлюсь снова на Константина Аркадьевича Райкина: гастроли желательны для театра – смена картинки, обстоятельств. И Кама Миронович Гинкас отмечал, как важна реакция публики, как вслушиваются актёр и режиссёр в аплодисменты. Какими разными они бывают. Как определяется – театральная публика живёт в этом городе или нет. Поэтому, по возможности, знакомство с городом должно состояться не только в зрительном зале. А вечером театр заполонила совсем юная публика. Честно признаюсь, давно не сидела в зрительном зале в таком соседстве. С детства, наверное. После экспериментов Гинкаса, казалось, вот собачка заговорит (Чехов позволял себе поразмышлять за животное), Хавронья не только взвизгнет. Наконец, дошло: это же дети! Это же сказка про цирк, про доброту и верность, хотя и с намёком на современный гламур шоу-бизнеса. Дети без лишних слов поняли благодаря пластическому рисунку постановки, что Каштанке плохо среди чужих, и очень радовались музыке, мыльным пузырям, конфетти. Это был праздник детства.

Часть третья. «Театр большой положительной энергии»

Задолго до приезда театра «Сатирикон» в Тюмень все билеты были проданы. Аншлаг – любимое слово служителей театра.

«Сатирикон» - в самом названии заложен такой энергетический запал, как будто вот-вот рванёт что-то. В принципе, так и происходит на каждом спектакле, ведь задача театра - «разобраться в зле сегодняшнего дня» (К.А.Райкин). Как это удаётся «донкихотствующему» театру, публика увидела на вечернем спектакле «Король Лир».

А перед этим состоялась встреча с режиссёром спектакля – Юрием Бутусовым, «любимом мучителе и ковырялке» Константина Райкина, питерско-московском творце, который сам себя определяет как «человек мира», в смысле отсутствия привязанностей к месту жительства.

- Очевидно, особый климат у Питера, потому что там рождаются совершенно потрясающие режиссёры. У Вас нет привязанностей к каким-то именам?

-Моё первое впечатление было связано с театром Товстоногова. Мне было 16 лет. Я увидел спектакль по пьесе Арбузова «Жестокие игры». Тогда БДТ был на таком подъёме, взлёте. Я огромное количество спектаклей тогда просмотрел. А потом был другой театр – Игоря Владимирова, игровой, в отличие от психологического театра Товстоногова. Но это совсем не значит, что в других городах ничего прекрасного не было. Когда я учился, ездил в Москву, и там были потрясающие постановки, которые на меня подействовали.

-А сейчас есть что-то, что потрясает?

-Всегда есть. Есть спектакли, которые очень важны для меня. Это Фоменко, Некрощюс, другие. Можно любить разные театры. Они все по-своему прекрасны.

-Начиная с Вашей дипломной работы к Вам прилепилось определение «абсурдист».

-Во-первых, я начинал с драматургии абсурда или парадокса, противоречивости человеческой природы. Это то, чем я пытаюсь заниматься. Я не понимаю, что такое – человек. Эта загадка меня интересует. Это бесконечный процесс, и открываешь, и открываешь в нём: гадости, подлость, прекрасное. Человек – это опасное вообще существо.

-Вы поэтому замахнулись на Вильяма нашего на Шекспира?

-Он нормальный театральный человек. Великий автор, конечно. Но именно театральный человек. Он понимает театр, как никто другой. Он придумывал его вместе с актёрами. Шекспир брал какие-то старые сюжеты, переделывал. И мы поступаем таким же образом сейчас… Берём сюжеты и берём на себя функции драматурга. Редактируем текст, меняем композицию, за что получаем много слов нехороших иногда.

-Вас называют «лучшим переводчиком классики на современность» Да и Вы как-то изрекли, что российский театр не слишком гибок…

-Европейский театр гораздо дальше ушёл, чем мы. На самом деле наши переделки очень скромные. То, что происходит в лучших театрах Европы, - гораздо более радикальное отношение к пьесе. Это абсолютно нормально. Сейчас какой-то трудный период с драматургией. Я работаю с драматургией прошлых веков, прошлых лет, и это нормально. Смешно говорить, что мы играем в старом психологическом театре, по старинке.

-Вы всего Шекспира перелопатили?

-Он неисчерпаем. Я хочу заниматься Шекспиром. Я люблю его.

-Выбрали «Сатирикон» не случайно?

-Меня пригласил на работу Константин Аркадьевич, хотя я этот театр всегда любил. Конечно, и его талант вовлекал меня. Я его очень люблю: люблю с ним общаться. Я человек рефлексирующий, впадающий в депрессии. А он меня вытягивает за уши из них. Он очень позитивный человек.

-Вы – романтик?

-Блок говорил, что романтизм – это удесятерённое чувство жизни.

-Как Вы настроены на зрительный зал? Какого зрителя Вы ждёте?

-Честно говоря, я боюсь зрителя, меня раздражают звонки мобильных телефонов во время спектакля. То, что зритель приходит отдохнуть в театр – это совершенно неправильно. И в этом мы сами виноваты. Его любопытство гонит в театр, он идёт на встречу с важными для себя людьми. Где, может быть, мы поговорим серьёзно. Мы все хотим хороших разговоров, настоящего глубокого общения. Я думаю, для этого люди ходят в театр. Хотелось, чтобы ходили для этого..

Настоящий разговор со зрителем, конечно, состоялся. Показалось, правда, что на сцену переместилась часть нашего безумного мира – усталость от жизни, иллюзии в отношении себя и своего места в жизни, много чего из абсурда действительности, к которому мы привыкли в обыденной жизни.

Лир, вначале валявший дурака, вдруг понимает, что был безумен, становится почти юродивым, осознает глубину своей несправедливости, теряет всё и на самом деле сходит с ума. Это сильно и выразительно звучит со сцены в исполнении К.А.Райкина, актёрского ансамбля, световых эффектов, декораций и костюмов художника А.Шишкина, с кульминациями в сцене бури и финале – где необыкновенной красоты актрисы, играющие роль дочерей Лира, умирают. Их мёртвые тела падают на клавиши музыкальных инструментов, и пианино издают звуки. В спектакле много звука. Он слышится как музыка.

«Сатирикон» - необыкновенный театр. Сам Константин Райкин признаётся, что быть такими их вынуждает даже местоположение театра в Москве – в районе Марьиной рощи.

«Это район за пределами Садового кольца. Для Москвы – много значит. У нас в Марьиной роще определённая публика. Там не любят вялотекущего, тонкостей - встают и уходят. Долго не будут смотреть, – сказал К.А Райкин. - Поэтому у меня спартанские условия. И режиссёры нужны. Вот Юра Бутусов. Я доверяю ему ставить спектакли на большой сцене (1000 мест - авт.). Он – поэт. Он такой ленинградец – резкий, но внутренне мягкий, поэтичный, даже сентиментальный. Есть такая жилка. Она и во мне есть. Это высокая духовность. Он вообще очень порядочный человек, что очень важно для меня. Очень трудный. Работать с ним невероятно тяжело. И его спектакли имеют зрительский успех. Театр как вид искусства не имеет права не иметь зрительского успеха. Единственный вид искусства такой. Неуспех может иметь картина, кино, пьеса, что угодно, сохраняющееся в вечности. Поставленный спектакль – это искусство настоящего времени. У него нет прошлого и будущего. Это искусство сегодня, сейчас, тем он прекрасен, тем он ужасен».

Девять ноябрьских дней общения с живым российским театром потрясли тюменцев. Но оставили след и в сердцах актёров. Искренность зрителя, его любовь к жестокому, но прекрасному искусству театра вызвали желание приехать в наш город и наш театр снова. Об этом Константин Аркадьевич даже написал: «хочу ещё» в гостевой книге театра.