ПОБЕДИТЕЛИ

Он сделал все, он тих и скромен.

Он мир от черной смерти спас.

Пенсионер Николай Григорьевич ехал в родную деревню отдохнуть, покупаться в соленом лечебном озере, повидать родню и знакомых. Ехал, как всегда, в плацкартном вагоне. На душе было празднично и спокойно.

В деревне писали, что у них все хорошо: сена накосили, осталось подкосить только на осень, на ягоды урожай, и карась хорошо ловится. Дома у Григорича тоже было все в порядке, все здоровы и отпустили его без лишних уговоров. Лежа на нижней полке, он представил, что через несколько часов будет на родной земле.

В полудреме прокрутились предстоящие душевные, милые сердцу деревенские события. Григорич, бывший мастер свердловского завода «Химмаш», обычно проведал свою родину раз в два года. Один отпуск ездили с семьей на юг или по путевке за границу, а второй - в деревню. Заграница - это Польша, Германия, Чехословакия. Когда-то, в сороковые, где пешком, где на танках, он уже посещал эти государства. Прагу освобождал в сорок пятом в составе танковой армии. А в этот раз, перед пенсией, решил побывать в Польше: надо было рассказать старшему брату Володе, как там «панове проживают». Особенно должен интересовать брата приморский город Гдыня. Владимир в конце войны, после ранения, служил в этом городке в комендатуре, помогал полякам устанавливать новую власть. Поэтому за столом, накрываемым родней в честь приезда гостя, ожидались вопросы…

Николай Григорьевич проснулся, когда поезд уже стоял на станции Ишим. На перроне громко разговаривали, смеялись, радостно вскрикивали, встречали, торопились к автобусам…

В автобусе, глядя в окно на узнаваемые места, вспоминал послевоенные годы. После демобилизации крутил здесь он баранку ЗИС-5, возил лес по этой дороге. А вот так называемая (старыми шоферами) Пьянуха! Григорич вздрогнул: несмотря на асфальт, он почувствовал неровности дороги, непреодолимые в ту пору во время дождей. Машины тогда стаскивало в кюветы: они стояли, пока не просохнет, а шофера посылали «гонца» за два километра в деревню за вином…

Дорога вилась через березовые колки, обходила озера и болота. А вот и окуневский сверток! Здесь Григорич должен был выйти: автобус по маршруту пошел в райцентр, а до родного села нужно было добираться самостоятельно. Но на свертке его ждал племянник Жора. Оранжевый «Москвич» стоял на месте.

-Здорово, дядя, как доехал? - племянник берет чемодан, кладет в багажник. Обнялись, потискали друг друга.

-Нормально доехал, почти всю дорогу спал, испытывая во сне какое-то блаженство!

-Все правильно, приедем домой, ты это наяву испытаешь. Баня готова, веничек свеженький, вода в озере - как парное молоко! Стол накрыт, «Московская» в холодильнике. Рыба жареная, уха тройная - все готово. Так что все путем, - похохатывает племянник.

-Ягоды опять на той пустошке? - спрашивает Григорич.

-Нет, в прошлом году там пал прошел. В другом месте есть. Теперь я на мотоцикле ягоды ищу. «Тула» называется. Он не греется, с воздушным охлаждением потому что. На нем и по лесам, и по полям проедешь. Завтра увидишь, - говорит Жора, - паутов только много.

Николай Григорьевич очень любил собирать полевые ягоды. Собирал их довольно быстро и ловко своими большими узловатыми руками. Как горсть, так кружка, не пройдет и часа - у него половина корзинки. Не каждый мог угнаться за ним.

Подъезжая к деревне, Жора тормозит «Москвич»: пропускает проходящее через дорогу стадо коров.

-Видишь, сколько овода вьется над стадом, это вечером, а что творится днем? Наверное, погода сменится, половина месяца стоит без дождей. Дала погода с сеном управиться, ну теперь на ягоды все кинутся, - говорит племянник.

«Москвич» подкатывает к дому, родня на скамейке у садика ждет гостя и корову. Жора загоняет машину в гараж, заносит чемодан гостя. Григорич здоровается с родней. Вскоре Володя, Григорич и Жора идут в баню.

Первым на полок залезает Григорич, племяш поддает на каменку. Дядя охает, ахает, ожесточенно хлещет себя веником. Азартно кричит о пользе бани и еще что-то… Жора залазит на полок в лыжной шапке и рукавицах. Просит поддать еще и еще, машет веником, орет: «Давай! Давай!». Григорич с Володей не выдерживают температуры, выскакивают в предбанник. Отфыркиваясь, плюхаются на скамейку, пьют квас. Потом все купаются в озере. Процедура повторяется два раза. Немного утомленные, идут в дом.

Григорич радостно восклицает:

-Вот это да! Царь-баня, как вновь народился!

Отдыхают в доме, беседуют, ждут, когда вымоются в бане женщины - Лиза, жена Володи, Галина - жена Жоры. Шестилетний Саша, получив подарок от гостя, уже за столом пьет парное молоко…

Приходят женщины из бани. Мужики участливо приветствуют их: «С легким паром!». Помогают накрывать стол. Первый тост - за встречу, за женщин и приготовленную ими вкуснятину...

Пошли перекурить на крыльцо. Закурили, молчат...

-Николай, ну как там в Польше? Как панове живут? - затягиваясь папироской, спрашивает Володя.

-Нормально живут, - отвечает Григорич, - не хуже нас. Все, что было разрушено войной, - восстановлено. Земли у них по участкам разбиты. Крестьяне, видимо, свои паи имеют. Заезжал в Гдыню. Где была комендатура, теперь офис какой-то фирмы. К русским относятся более-менее доброжелательно.

Опять курят и молчат.

-А расскажите чего-нибудь о войне, - просит Жора.

Володя, немного помолчав, говорит:

-Опасней и страшней войны ничего нет. Гдыню когда брали, осматривал я в бинокль улицы города, увлекся, тут снайпер-немец по бликам стекол засек меня. Ударил, пуля попала в стекло и рикошетом ушла, но глаза лишила. Там после госпиталя и дослуживал в комендатуре.

-На войне смерть всегда рядом ходит, - Григорич сделал глубокую затяжку папиросой, - со мной вот такой случай приключился: в первый месяц пребывания на фронте я был связным у командира танкового батальона. Бои шли на территории Германии. Яростно сопротивляются фашисты. Наш батальон ведет уличный бой в маленьком немецком городке. Не смогли мы сходу взять этот городок. Насадили гитлеровцы малолеток-пацанов с фаустпатронами в каждый подъезд и на чердаки домов. Сожгли они три наших машины. Батальон вынужден был приостановить наступление, сделали несколько выстрелов из танковых пушек по чердакам - и прекратили огонь. Мы не фашисты и бить из танков по безоружным старикам, женщинам и детям не стали. Послал меня комбат в стрелковый полк за подмогой, потому что связисты не успевали налаживать телефонную связь. Нужна была мотопехотная рота для зачистки и уничтожения «фаустников»

В уличных боях танк без пехоты - мишень. Бегу я по улице городка, и вдруг из подъезда мне навстречу выскакивает немец с винтовкой. Вскидываю ППШ, жму на спусковой крючок, а выстрела нет. Немец тоже судорожно дергает оружие, но не стреляет. Нас разделяют два-три метра. Ловлю его взгляд - ни ярости, ни злобы, только мольба - не убивай! Я, наверное, просил об этом же. Умирать-то в восемнадцать лет неохота. Несколько мгновений смотрели в глаза друг друга, потом немец рванул в подъезд, а я потопал выполнять приказ комбата. Развел нас Боженька, оставил пожить. После, отойдя от шока и осмотрев оружие, я понял, что ППШ стоял на предохранителе. У немца, наверное, такая же была причина. Я до сих пор помню этот синеокий, умоляющий взгляд немецкого парнишки-солдата.

Григорич замолчал. Володя тоже молча смолил папироску. Было видно, что трудно даются воспоминания фронтовикам.

Жора прерывает молчание:

-Отец, я знаю, что ты воевал в дивизии 4-го Украинского фронта. Ваш полк и рота, которой ты командовал, освобождали Севастополь, штурмовали Сапун-гору. Я был там по путевке, видел музей и панораму этой битвы. Представь себе, что тебя пригласили на встречу участников штурма. Узнал бы ты своих однополчан?

-Скорей всего, нет. Точнее, я бы узнал своего ординарца, но он погиб, прикрыв меня от автоматной очереди эсэсовца. Узнал бы своего комбата, погибшего в рукопашной на Сапун-горе. Узнал бы Васю Ковтуна, командира первого взвода моей роты. Он из Белоруссии, его дом и семью сожгли фашисты. Служили во взводе Васи несколько солдат после штрафбата, отчаянные ребята. Под городом Касторной взвод старшего лейтенанта Ковтуна проводил разведку боем. На рассвете пробрались они в тыл немцев. Ножами перерезали расчеты артиллерийской батареи, взяли офицера-языка и без потерь вернулись на свои позиции. Пленный дал ценные данные, которые очень помогли при освобождении Касторной. Всех, кто участвовал в этой операции, наградили медалями «За Отвагу». Вася получил орден Красной Звезды. С Ковтуном вместе воевали с августа 1942 года по ноябрь 1943 года. Боевой мой товарищ геройски погиб в бою под Мелитополем…

Отец закуривает, жадно затягивается:

-Принеси-ка мой военный билет, он в комоде в левом верхнем ящике лежит, и очки.

Жора приносит билет и очки. Володя открывает билет:

-Вот смотрите, мое прохождение военной службы в войне с Германией, - Володя листает пожелтевшие страницы офицерской книжки.

-Эх, судьба военная! Омск, 1941 год, пехотное училище, маршевые роты. В боях под городом Касторной ранен в ноги. Эвакогоспиталь г. Ижевска, Западный фронт, контузия, на излечении. Четвертый Украинский, под городом Мелитополем ранен в правую руку. 1943-й - опять контузия, на излечении. Апрель 1944-го, занимаем позиции на подступах к Севастополю. Очень мощную оборону создал враг - доты, дзоты, блиндажи, покрытые толстым слоем каучуковой резины. Любой ценой хотели фашисты удержать Севастополь. Сапун-гора - бои шли за каждую траншею, в рукопашных схватках били врага всем, что под рукой, даже рвали зубами. Сколько ребят геройски погибло… Перед последним броском на гребень горы меня ранило в правую ногу. Ожесточенный, страшный бой. Раненых несли на носилках, тащили на плащ-накидках, а кто сам полз, оставляя кровавый след. Госпитали были забиты ранеными. Измученные врачи делали все возможное и даже больше. В операционных стойкий запах спирта, крики, мат! Без наркоза много операций делалось. Санитары мешками вытаскивали отрезанные изуродованные конечности. К вечеру Сапун-гору взяли, а девятого мая освободили Севастополь. 1944 год, август, Прибалтийский фронт, - ранен в голову и правый глаз. 1944, август, - 1945 год, январь, - на излечении. 1376 стрелковый полк, 417 дивизия, 1-й Прибалтийский фронт, февраль-май 1945 года, - город Гдыня, начальник питательного пункта.

-Пехота - царица боя, - продолжает Володя, - больше всех из родов войск несет потерь. В бою от роты 30-50 процентов личного состава, а иногда и больше, или получают ранения, или убиты. Поэтому близко познакомиться не успевали. А после ранения попадаешь в другой полк, другую дивизию, а то и на другой фронт. По моему мнению, подольше вместе воевали артиллеристы и летчики дальней авиации. Вот они, кто дожил до победы, может быть, встречаются и узнают друг друга. Наш брат-пехотинец, кто выжил, встречается с однополчанами в основном во сне. Мать не даст соврать. Первые годы после войны во сне скрипел зубами, матерился, выкрикивал команды, фамилии, просыпался в холодном поту. На войне всегда опасно и страшно, служи ты в артиллерии, в пехоте, или на флоте. Никто от смерти не застрахован.

-Да, - тяжело вздыхает Григорич, - сколько полегло здоровых, крепких мужиков. Эх, поднять бы их всех, вот силища-то! Сколько дел бы сотворили! Десятки миллионов людей погибли за годы войны, ни в чем не повинных людей! Мы мечтали, что после окончания войны люди, пережив весь этот ужас и кошмар, никогда больше не будут развязывать войны!

Григорич закуривает «беломорину» и продолжает:

-Но в августе 1945 года от ядерного удара американских бомб сгорели два японских города - Хиросима и Нагасаки. Опять десятки тысяч погибших. В 1949 году перебрасывают мой полк из Германии в Казахстан для охраны секретного объекта (Григорич служил семь лет). Служим, строим оборонительные укрепления, ходим в караул. Стройбат возводит коробки жилых домов и прочие сооружения, монтирует металлическую вышку. Однажды подняли нас по тревоге, выехали на полигон, приказали поставить танки на различные расстояния от вышки. В танки посадили животных - собак, коз, овец. Нас отвезли за несколько километров, посадили в окопы и блиндажи, приказали не высовываться. По команде надели противогазы, сели на дно окопов. Через какое-то время полигон и прилегающая местность озарились ярким светом. Потом образовался какой-то сверхъестественный, неземной гул, - казалось, он был повсюду: под землей, на земле и в воздухе. Все содрогнулось, почувствовалась почти смертельная тоска от этого неизвестного явления. Танки наши откинуло на несколько метров, многие перевернуло. На месте вышки осталось черное обугленное пятно. Коробки домов разбиты до фундаментов. Все кругом дымилось. Мы поняли: была испытана первая советская ядерная бомба. Все, кто там был, дали подписку о неразглашении на 25 лет. Сейчас 1982 год, вот и рассказываю. Тогда еще не были изучены все поражающие факторы взрыва. Средства защиты не придуманы. Безусловно, все мы попали под воздействие радиации. Но создание ядерной бомбы сдержало агрессора от нанесения ядерного удара по нашей Родине.

-Выходит, что в сорок пятом мы очистили мир от фашизма, а в сорок девятом сдержали еще более кровожадного врага, - сказал Володя.

До первых петухов продолжался разговор старых солдат-победителей. Зарилось. Пошли на берег смотреть восход. Григорич восторженно вскинул руки:

-Какая благодать! Красота-то какая! Неужели опять война будет?

Все замолчали, тревожно всматриваясь в небо на востоке. Краешек солнца только-только выглядывал из-за леса. Озеро, как прозрачное стекло, чуть-чуть затушевано слабенькой дымкой. Ухала выпь, звонко вскрикивали гагары. Размеренно, величаво нарождался новый день…

Ю. ОКУНЕВСКИЙ.