Осколок большой войны

Осколок большой войны

Геннадий Георгиевич Пиков попал на третий белорусский фронт весной сорок третьего молоденьким сержантом после трёх месяцев учёбы в полковой школе г. Канска.

Сначала был связистом, потом радистом батальона. После двух ранений таскать РБ-24 уже не мог и был назначен командиром отделения связи при батальоне. В составе 84-й гвардейской дивизии имени Суворова 11-й армии первый раз пошёл в бой подо Ржевом. Потом были Витебск, Великие Луки, Бобруйск, Вильнюс, Шауляй на границе с Восточной Пруссией, Инстенбург и штурм Кёнигсберга. Последним этапом войны для легендарной армии и её солдат стало уничтожение элитной фашистской группировки на Земландском полуострове (форт Пиллау) и косе Фрише-Нерунг. Об этом и его рассказ.

«После того, как Кёнигсберг взяли, и всё там мирно стало, стояли в каком-то городишке под Берлином как резерв. Обмыли это всё, конечно, отдохнули. Поступил приказ, что надо форсировать залив и брать порт Пиллау, там бухта немецкая, где все силы сосредоточились – около тридцати тысяч тогда их разоружили.

Перебросили туда нашу армию, назначили операцию на 26 апреля. Стояли в лесу, спали накануне как обычно, кто где: кто на сосну навалился, кто ёлочку сломил и под бок подмял. Мы всё с одним парнем вместе держались. Вот с этим сержантом Курманолиевым, с алтайского края он был, мы плащ-палатку расстелили да на ней и спали. На рассвете всё и началось, катюши били, авиации много – арт-подготовку мощную устроили. Но понятно, мы сначала позавтракали. Кормили хорошо. Это под Витебском по двенадцать километров болотом за мешком сухарей солдат шёл, а к тому времени мы голода уже не знали – трофеев-то много было, ими и питались. В общем, не голодно, да и не холодно. Только сырость страшная. Иней ночью выпадал, к утру таял. Туман, как всегда, стоял. Мы в траншеях сидели, пока наши их с воздуха били: кто курил, кто матерился, шутил. Мы с Курманолиевым рядом, другие казахи тут же, особо не разговаривали. Да и не слышно ни черта – наши такой грохот устроили. Посидели так, подождали, а там и амфибии подошли. Погрузились на них дружно – и на фрицев. Много нас было – кто на амфибиях, кто на катерах, даже на плотах плыли. На них же пушки-сорокопятки и 37-миллиметровые короткоствольные гаубицы тащили. Сначала плыли без помех, считай, волны хоть и сильные, а всё ж не помеха. А вот как ближе стали подруливать, тут немец и стал по нам лупить. Он ведь тоже не дурак, там ширина-то была не один десяток километров, что ж он без дела стрелять будет. Подпустили поближе – и давай поливать. У меня при себе бинокль трофейный был. Так глянешь в него – лесок на их берегу видно, а что в леске – не поймёшь. А уж откуда стреляют – и вовсе, хорошо они там обустроились. Нам повезло, считай у самого берега нашу амфибию перевернуло, хоть и по горло в воде идти пришлось, а всё лучше, чем ко дну. Вылезли все мокрые и к ним наверх. Там, с северной стороны, берег крутой был, метров семь в высоту. Лезем мы мокрые, а они сверху из пулемётов строчат. Где за камень, где за корень уцепишься и «ура!» от радости.

Со стороны может и смешно – вроде и не кучей, чтоб не расстреляли, а всё одно – как мураши облепили эту кручу. Оружие уж у кого какое было – у меня автомат ППШ с круглыми дисками и наган. Только не пригодились они в этот раз. Пока до верху добрались, и то ли на асфальтовую, то ли на булыжником вымощенную дорогу у строений вышли, их уже колоннами пленными вели. А всё равно за эту операцию от нашего батальона человек четыреста может осталось, а может нет…

Много дней у войны было, всё не упомнишь, это так, осколок малый».

Ирина САРВИНА.

Фото Александра АНТИПИНА.