Путь к самовыражению

Анатолий ВАКАРИН

Поистине загадочна и противоречива русская душа. Кажется, хорошо знаешь того или иного человека, а проходят годы и убеждаешься: нет, плохо знал ты его, недооценивал, не замечал в нём «скрытого течения». Или, наоборот, приходит разочарование.

С аромашевцем Сергеем Зиновьевичем Григорьевым знакомы давно, почитай, смолоду. В селе его многие знают как примерного семьянина, бывшего спортсмена, в прошлом – дисциплинированного производственника.

С некоторых пор Григорьев занялся разведением на подворье скота. Меньше стал появляться в обществе, больше «ушёл в себя».

Как-то само собой получилось, что в зрелом возрасте Сергей Зиновьевич не на шутку увлёкся сочинением стихов, обнаружил в себе потребность и способности к этому.

В нашей газете стихи местного поэта Сергея Григорьева печатались неоднократно. В них бывший флотский точно и доходчиво в своеобразной, несколько «солоноватой» форме рассказывает о своей службе, судьбе родного края, своих земляков.

Сегодня мы продолжаем знакомить вас с творчеством Сергея Григорьева.

СИБИРЯК

Я сибиряк, «сработанный» по ГОСТу –

Не продаюсь и не сдаюсь врагу,

Сломить меня совсем не так-то просто,

С одним крылом, но полететь смогу!

Перед опасностью мгновенно не сробею,

Где правда отличаю и где ложь,

Колун с литовкою в руках держать умею

И на «мякине» просто так не проведёшь.

Кровь закипает в жилах от сражений,

Привязан пуповиной крепко к дому,

Не потерплю досадных поражений

И дать отпор готов врагу любому!

От перегрузок мышцы ходуном,

«Азы грызём» на светских этикетах…

Мне кланяться приятней с колуном,

Чем в рабской позе на чужих паркетах.

Нам лесть всегда заведомо противна:

Нутро коробит от надутой фальши.

Кто лезет в душу мне активно,

Того могу послать подальше!

Хвалиться не привык пред первым встречным,

Порой ответом резким огорошу,

Пусть стану навсегда изгоем вечным,

Но друга никогда в беде не брошу!

Я сибиряк, я по любому деду

Иду корнями от истоков Ермака.

Потомок тех, кто одержал Победу,

Чуму фашистскую добив наверняка.

Им библий не читали и коранов,

И не давали за успех талоны,

Но шли они упрямо на таран,

Пуская самолёт на эшелоны.

Конец стране – вовсю пророчат маги,

Пора «рубить» – давно просохла плаха…

Казачий дух, как от хмельной от браги

Грудь распирает, аж трещит рубаха!

Ни царь нам не указ и ни визирь,

Мы крови флаг лелеем как святыню,

Судьбою нам дарована Сибирь,

Чтоб на морозе усмирять гордыню!

Пусть трудно нынче нам, но я не трушу,

Врага любого мы достойно встретим,

За это отдадим и жизнь, и душу.

Я ваш потомок, и горжусь я этим!

***

Брожу с ружьишком на заре порой весеннею,

Замру от счастья на току, чуть подняв голову,

Берёзок рощицу люблю со свистом, с пением,

Где страсть как хочется пройтись по пояс голому.

Лесных красавиц хоровод притих невестками,

Набухли почки, каплет сок – полны смущения.

Поодаль кличут журавли за перелесками,

Как будто просят у кого за всё прощения.

Ручьи с весной вперегонки шумят оврагами,

Работой славится пора, гудит околица.

Под солнцем нежится земля, играя злаками,

Пасхальный звон стоит окрест, и кто-то молится.

Народ завалины подпёр, на то и праздники!

Бабёнки стайкой собрались, в подолы лузгают.

В сторонке мнутся мужики, трясут загашники,

Ядрёный курят самосад и «глушат русскую».

Дровишек спиленных везу, лишь были б колкими,

Ладонь за пазуху сую от ветра красную.

Трусит лошадка неспеша, виляя холками,

Тихонько песнь под нос пою, и всё по-разному.

Желал бы в полный голос спеть, да не сбывается,

Глову покорную клоню к благословлению,

Дарю заветные слова, что сердцу нравятся,

Потом когда-нибудь скажу мечту последнюю.

***

СТАРЕЮ...

Корнями врастаю, в работе – грубею,

Клянусь, наверстаю, чего не умею.

Идеи созрели, для выхода силы

Бумагу скорее, меняю на вилы.

Траншею копаю лопатой, потею,

Литовкой махаю, ей с детства владею.

Любить успеваю, хоть пой аллилуйю,

Жену заласкаю и в кровь зацелую!

Для дела годился, казалось, любого,

На свет появился под доброе слово.

Пред женщиной чистой хитрить не умею,

Порою ругаю, но чаще жалею.

Фундамент построить для внука сумею,

Под «коркой» тревожит, а вдруг не успею?

Неужто старею? Во сне не летаю,

От горя зверею, от счастья рыдаю,

Кровь в жилах играет, но телом «добрею»,

Мороз пробирает, конечно, старею.

Отчизной гордился, врагам не достанусь,

Таким уж родился, Бог даст, и останусь!

***

ПОД ШУМ ДОЖДЯ...

Под шум дождя, под залпы канонады,

Под скрип колёс и перезвон медалей

Шли постоять за Родину солдаты,

В боях Победу с кровью добывали!

Калились духом в блиндажах, в окопах,

В бугры, в траншеи испятнали сушу,

В землянках спали, в просолённых робах,

Украдкой Богу открывали душу.

В гранит врубались, что покрепче стали,

С плеча кололи лёд, почти метровый.

О жизни светлой меж боёв мечтали,

О небе чистом, с дымкой небагровой.

Сынов теряли в битвах рукопашных,

Совсем зелённых, взятых в бой на пробу,

Пропахших дымом очагов домашних,

Войне шагнувших навсегда в утробу.

Костров горящих не гасилось пламя,

Немало дел поднакопилось разных,

Под свист снарядов развевалось знамя,

С которым шли в атаку, как на праздник!

В себе хранили веру, как в конверте,

Иначе мыслить – не нашли причины...

День на войне, лицом к лицу со смертью,

Ковал экстерном из юнца мужчину!

Их смерть и в звании равняла, и по чину,

Их штык служил подспорьем пистолету.

В один котёл сносили, как в складчину,

Кто сколько мог, крупицами – Победу!

***

ШУМИТ ПРИБОЙ

Шумит прибой, риф пеной омывая,

Бока шлифует валунам большим и малым.

Шипит, беснуется волна морская.

Пугая насмерть слабаков девятым валом.

То гладит нежно тело волнореза.

И высота – стандарт – не превышает метра.

То вдруг, забывшись, словно сваркой срезав,

Рвет якорные цепи в паре с ветром!

На горизонте самом, как на снимке,

Строй кораблей застыл, в лучах играя.

Стоят на рейде, расплываясь в дымке,

Кругом вода: ни берега, ни края!

«Кряхтит» буксир, шныряя то и дело,

Фарватер чист, конец пассивных буден.

Ликует кнехта, развалив литое тело,

И ждет швартовых от просоленных посудин.

Рассвет встречает, вслед махнув закатом,

Ревниво бдит, не изменив натуре,

Познать сумела леера и все шпигаты,

И даже клотик, что на самой верхотуре.

Дружила с рындой, обожала «склянки»,

Дрожала телом, плавленым когда-то,

Влекло к гюйсам, на чьих-то белых «фланках»,

Уж больно нравились ей крепкие ребята.

«Здесь нет таких», – засомневался кто бы.

Начнешь бузить, тебя одернут резко.

На флоте испокон порядок есть особый.

Сверкают поручни, натертые до блеска.

Тут не дадут бортам закиснуть тиной,

Чуть что – аврал: «Пошевелись, ребятки!»

Суконной гачею назвалася штанина,

А хромачем – ботинок от парадки.

На флаг и гюйс равняются на флангах

Последний сбор порыв душевный гасит.

В отглаженных канолевых галанках

Под барабана дроби сходят наземь!