Мишенька

Довелось ли тебе когда-нибудь, дорогой читатель, быть гостем на золотой свадьбе, которая проходила в экстремальных условиях?! Думаю, что нет. Давайте вместе со мной вернёмся в 1984 год…

Её привезли в палату с тяжёлым переломом бедра, и страдания были, видимо, так невыносимы, что нет-нет да и скатится по щеке слезинка. Как только боль чуть отступила, кажется, что эта старушка заполнила собой всё пространство палаты. Весёлая, эмоциональная, улыбчивая, говорливая… - Меня Анной кличут, а вы как тут, бабоньки? Поток посетителей к ней был неиссякаемым, и видно было, что шли они не по обязанности, а из любви и уважения к ней. Гостинцы, которые ей приносили, она тут же раздавала нам, и даже суровая баба Матрёна (вы помните её, читатели?) не отказывалась от угощения. За шутками да прибаутками, бывало, вздохнёт Анна (а именно так нам и хотелось звать её, несмотря на очень преклонный возраст) и скажет: «Как там мой Мишенька - без моей стряпни? И надо же было мне, дурёхе, попасть сюда перед самой свадьбой?» Стряпнёй, как мы поняли, она называла всё, что готовила. А Мишенька? Мы думали, что это внучек. - Анна, значит, вы внука жените? - Да вы что? – возмутилась она, – Мишенька - муж мой. Золотая свадьба у нас намечена на это воскресенье, а я вот валяюсь…, - опять пожурила саму себя. Нам очень захотелось узнать и её историю. - Расскажите, Анна, как это - прожить пятьдесят лет вместе. - Ладно, слушайте… - Мы с Мишенькой поженились в 34-м году. И он, и я работали на «железке» (так она называла железную дорогу станции «Ишим»). Муж - в депо на ремонте, а я - уборщица. Вскоре нам от «железки» участок выделили на Деповской, небольшой (соток шесть), но наш. У Мишеньки руки золотые, да и у меня из них ничего не валилось. Стали строить свой домик, сад, огород развели. Вскоре и детки пошли: сынок Васятка да доченька Зоюшка. Так славно всё ладилось, а война всё разрушила… Мишеньку сразу призвали, а у меня под сердцем уже третий ребёнок шевельнулся. - Береги детей, Аннушка, скоро вернусь, а от этого, может, как-то избавишься? - Да как же можно, ведь он уже толкается во мне… Остались мы одни. Ох, бабоньки, и хлебнули мы лиха с ребятишками, не на одну семью хватило бы. Одно радовало: хоть изредка письма с фронта приходили, значит, жив. В 44-м писем не стало, а в конце года похоронка пришла. Волчицей выть захотелось, а тут Васятка – старшенький спрашивает: - Мама, это от папки письмо, а что он пишет? - От папки, сынок, от папки. Бьёт фашистов наш папка, - сама едва протолкнув комок в горле, отвечаю ему. Вот когда настоящая-то беда началась! Ребятишки - мал мала меньше, голод, холод. Чего только мои бабьи руки не переделали… Днём-то ещё за работой – хлопотами забываешься. А ночью… Бояться я стала ночей… Мишенька встаёт перед глазами, уткну лицо в подушку да в неё и вою, чтоб детки не видели да не слышали. Девятого мая радостную весть объявили. Победа! Слёзы, смех, рыдания – всё в кучу. Кто от радости и счастья – муж или сынок вернулся, а мы, вдовы, - от горя. Делать нечего, впряглась опять в работу, и старшенькие чуток подросли – помогать по дому, огороду стали. Как-то в июле 45-го (чуть рассветать стало) стук осторожный в окно… Кто это в рань такую? Метнулась к окну, и ноги мои, бабоньки, подкосились – Мишенька мой там! - Мишенька, постой, только не уходи (слёзы - градом из глаз) – открою я сейчас! Он за окном плачет, а я встать не могу – ноги отнялись. - Васятка, - кричу, - вставай, открой дверь, папка наш вернулся! Свились мы в один клубок, и даже маленький, без папки рождённый Ванюшка, с нами. Наверное, жители пол- Деповской наши рыдания слышали. - А как случилось, что похоронка на живого мужа вам пришла? - Контузило Мишеньку, а медальон, в котором его фамилия и адрес были, потерялся. В госпиталях лежал, лечился, пока память к нему вернулась. Вот так и прошёл почти год. Жизнь сразу веселей да налаженней стала, детки подрастают, пристрой сделали, достаток стал появляться. Как-то Мишенька взял мои руки в свои… - Хватит, Аннушка, наработались твои рученьки. Дома сиди, стряпнёй, детьми да садом, огородом занимайся. - Да неужели вы, Анна, за пятьдесят лет ни разу не поругались? - А чего ругаться? – удивилась она. – Всё у нас ладно и согласно было. - И не пил Ваш муж никогда?! - Вот тут-то было. С мужиками после работы и выпьют в депо. Раз, другой, испугалась – не увлечётся ли? Как-то вечером уж очень пьяный пришёл. Не ругалась я, не кричала, утром дала опохмелиться… - Мне с тобой все эти годы так хорошо жилось, такой ты у меня надёжный! Дом у нас – полная чаша, детки умные и добрые растут. Неужели мы всё, как вагон под откос с горки, спустим? Может, больше не будешь пить, Мишенька, а? Ничего он мне не ответил, молча ушёл на работу и с той поры больше ни разу не был пьяным. Заинтригованным этой историей, нам представлялся муж Анны сказочным принцем, и мы с нетерпением ждали воскресенья. Заведующий отделением Кузнецов Михаил Иванович – военный хирург-травматолог разрешил чисто символически отметить этот юбилей. В воскресенье с утра дочь и невестки принарядили старушку в белое платье, короткую фату, причесали красиво седые волосы. Волновалась Анна, ожидая суженого: глаза то засияют, то подёрнутся лёгкой грустинкой. Её волнение передалось и нам. - Анна, а мы Вашего Мишеньку просто так не пропустим: перекроем лентой дверь, и пока выкуп не даст… - Вот, озорницы, - легко поддавшись нашей игре, сказала Анна, - делайте уж, как обычай велит! Дверь открылась, и не успели мы опомниться, как старичок, юркнув под ленту, оказался в палате. Наконец-то мы увидели Мишеньку! Маленький, худенький, щупленький с впалыми щеками, какие бывают у людей, потерявших все зубы, с редкими седыми волосёнками на голове! Но каков жених! Чёрные, до блеска начищенные туфли, новенький чёрный костюм, белоснежная рубашка и (что уж совсем удивило) белая бутоньерка в петлице костюма. Хорош! Хоть и было ему далеко за семьдесят… - Вот проказницы! – включившись в игру, сказал старичок. - Да я к своей Аннушке не через такую преграду прорвался! А выкуп – будет вам, девушки, выкуп! Подошёл он к жене, осторожно, ласково и очень бережно приподнял её голову. Мы все, не сговариваясь, разом закричали: « Горько! Горько!» Мишенька ткнулся губами не то в лоб, не то в щёку. - Горько! Горько! – ещё громче закричали мы. Смутившись, он поцеловал жену в губы и тут же парировал: - Знаете, девчата, как мне сладко было с моей Аннушкой все пятьдесят лет, так сладко! А она, слегка застеснявшись, сказала ему: - Ладно уж тебе, шутник! - Ну, чего вам налить девушки? - как и положено галантному жениху, спросил Мишенька. - Водочки, коньячка, шампанского? - Нет, дядя Миша, мы хотим попробовать смородиновую наливочку, которую баба Анна готовит! - Вот это правильно выбрали. Такой наливки, как Аннушка готовит, вы нигде не попробуете! Так отметили мы золотую свадьбу этих двух удивительных старичков. И даже баба Матрёна, поддавшись всеобщему веселью, присела на кровати, и её лицо озарила улыбка. Ни разу в этой истории не прозвучало слово «любовь», но это была именно она. Любовь! Любовь, которую даруют небеса, может, одной паре из тысяч! Прошло двадцать семь лет с той поры, и уже мой возраст почти вплотную приблизился к возрасту тех женщин. Всё чаще перед 9 мая и 22 июня я стала вспоминать эти две встречи, и очень захотелось поделиться этими историями с вами, читатели «Знамёнки». Две судьбы. Две жизни. Две женщины: баба Матрёна и баба Анна…. И война! Может быть, здесь просто судьбы разные?... Делать выводы - вам… Впрочем, я хотела сказать не о том…

Людмила РОМАНОВА.