Гори-гори ясно…

Каждый человек на земле имеет свою родину, место, где он родился и рос, где прошло его детство. Для каждого из нас, как пишет мой любимый писатель В. Распутин, «Малая родина – это центр земли, независимо от того, большой ли это город или маленький поселок где-нибудь в тундре.

Малая родина дает нам гораздо больше, чем мы в состоянии осознать. Человеческие наши качества, вынесенные из детства и юности, надо делить пополам: половина от родителей и половина от взрастившей нас земли. Первые и самые прочные представления о добре и зле, о красоте и уродстве мы выносим из нее и всю жизнь затем соотносим с этими образами и понятиями.

Природа родного края отчеканивает в наших душах навеки».

Средоточие всего прекрасного, чем было наполнено мое детство, – это река Вагай, ее зареченский луг, куда нас всегда неудержимо тянуло, приречные тальники, куда мы бегали по весне за пушистыми вербами, а также близлежащие колочки, куда ходили за березовым соком, а летом и осенью - за грибами и ягодами.

Помню, с каким нетерпением ждали весны. Как собирались у кузницы на высоком яру, на подсохшей поляне. Поиграть в лапту, в третий лишний, в прятки. Как гадали, кому водить. Помню наши считалки: «Шла кукушка мимо леса…», «На златом крыльце сидели Царь Царевич, Король Королевич…», «Вышел месяц из тумана…», «Гори-гори ясно, чтобы не погасло…».

Многое изменилось в селе за эти восемьдесят с лишним лет. Разрослись вагайские улицы. Там, где были поля и колки, поднялись жилые дома и служебные здания. Но остались все же местечки, словно вехи из прошлого. Это так называемый Старый Вагай, часть улицы Семакова. Где целы кой-какие дома старинной постройки. В том числе родительский дом и дом деда Ефима.

Как живого вижу его. Вот выходит он из ворот. На рыбалку собрался. Идет, одетый в старый дырявый кожушок и просторные чембары – холщевые шаровары, что завязывались на поясе гасником - веревочкой. На голове – овчинная, видавшая виды шапка. На легком весле через плечо – деревянное ведро и удочки.

А меня, словно ветром, выносило ему навстречу. Я кричала: «Дедушка, ты куда?» Он досадливо поправлял: «Не куда, а – далеко ли? Говори, как положено». По какой-то примете рыбаки и охотники избегали слова «куда». А я по недомыслию упорно игнорировала этот запрет. И вот дед однажды, осерчав на мое упрямство, послал мне в ответ «тридцать три с половиной холеры» - самое сильное из его ругательств. Только тем и остановил мое «кудыкание».

Рыбацкая страсть деда Ефима передалась всем его сыновьям и внукам. А также нам со старшей сестрой Натальей. Хлебом нас не корми, бывало, только дай посидеть у речки и надергать, пусть даже мелких, окуньков и щурят.

Еще одно заманчивое место было у церкви, где также собиралась ребятня. Кстати, я помню, какой она выглядела до разрухи, когда еще не тронутой стояла колокольня, а на куполе словно парил крест. И видела, как этот крест снимали. Только не припомню, в каком году все происходило, где-то в середине 30-х.

До сих пор стоит перед глазами эта картина. Наверху, на куполе, маячит фигура какого-то отчаянного верхолаза. Ветер раздувает его широкие шаровары. Он привязывает ко кресту толстый канат, конец которого достигает земли. Отбивает что-то вокруг основания креста. И дает мужикам внизу команду – тянуть.

Чуть поодаль стоит толпа из старух, молодых женщин и ребятишек. Кто-то плачет, кто грозит осквернителям Божьей карой. Но бригада воинствующих атеистов рьяно продолжает свое дело.

Вот одна попытка, вторая… После третьей - четвертой ли крест, как будто подломленный, повалился на бок. От него, изнутри, как выхлоп, отделилось темное облако и растаяло в небе. И как стон прошел по толпе. Люди в голос заплакали, закричали, запричитали. Мужики тянули канат. Но, удивительное дело, крест, подавшийся на бок, оставался стоять, сколь его ни тянули. Так и бросили ту затею. Разошлись в тот день по домам. Знаю, что церковное имущество, выброшенное из храма – все эти хоругви, иконы, лампады, подсвечники и одеяния священника, хранилось какое-то время на складе, которым заведовал мой отец Илья Ефимович, тоже убежденный атеист. А дед, хотя и пел одно время на клиросе, тоже особой верой не отличался. В годы гонений на церковь мама сразу сняла с божницы все иконы. А какую-то ценную, что хранилась на чердаке, продала заезжему дядьке.

В такой обстановке росли и мы, дети. Да разве только одна наша семья? Не удивительно, что столько потом нам выпало всяких бед и трагедий, испытаний всему народу.

Довелось и мне пережить много горя. Смерть мужа Алеши, который утонул на сплаве. Затем потерю уже взрослых двоих детей – старшей дочери Тани и сына Сергея. Обоих унесли дорожные аварии. Что помогло мне выжить – однозначно не скажешь. Это и забота близких, моей доченьки Люды, моих милых сестер, внучат. И моих давнишних друзей, кого знала я с детства, с юности. А еще, наверное, то, что я очень близка к природе. Заглушая свою тоску, уходила я к речке, в поле, уезжала куда-то в лес или просто копалась в огородных грядках, в саду.

За мою долгую жизнь пришлось мне пожить по разным вагайским адресам и в поселочке Устье Вагая. Поднять немало целины. Теперь вот живу в прекрасной благоустроенной квартире. Но и здесь есть клочок земли, что разработан своими руками. Есть где отдохнуть и глазам, и сердцу. А сестры, Валя, Вера и Тамара, побывавшие у меня на 80-летии, были просто в восторге. Вот какие стихи оставили они мне на память.

*   *   *

Сиреневый туман над нами проплывает.

И мчат нас поезда на родину в Вагай.

Надежда юбилей достойный отмечает.

И встречи день настал.

Ну, здравствуй, отчий край!

Здесь все вокруг свое, до боли дорогое.

Здесь родина всех нас, и не сдержать нам слез.

И в памяти плывет забытое былое,

Колхозные поля и колочки берез.

Здесь в лихолетья час ты колоски сбирала.

Снопы вязала по жнивью босой.

Пилить дрова, косить – везде ты успевала.

Гордимся мы тобой, красавицей сестрой.

Ты обожала спорт и физкультуру,

На клубной сцене делала шпагат.

Могла писать стихи, дружа с литературой.

Добра, умна, красива – все дышало в лад.

И с детства до сих пор ты так трудолюбива,

За что бы ни бралась – все делала с душой.

В реке с песком посуду летом мыла.

Белье стирала в проруби зимой.

И больше всех тебя не зря любила мама.

Ты ей всегда опорою была.

Как будто наперед она об этом знала

И светлым именем – Надеждой - назвала.

Красивой парою вы были с Алексеем.

Умели и любить, умели и прощать.

И не забудем мы ни Таню, ни Сергея.

И скорби глубину в словах не передать.

Нелегок был твой путь и тяжелы потери.

Но ты, как Феникс, возрождалась вновь.

За мужество твое мы преклоним колени,

Тебе, сестра несем свою любовь!

Спасибо вам всем за это тепло и ласку, говорю я моим родным. И спасибо, земля родная, что даешь мне силы на жизнь. Гори и не затухай, моя добрая память детства, согревай меня и сейчас, когда года и время начинают студить уже сердце и душу.

Надежда СУХИНИНА

Фото из семейного альбома