Мы – ленинградцы, мы – дети блокады

Эту поэму прислала к нам в газету одна из воспитанниц бывшего Черноковского детского дома Валентина Ивановна Беляева, которая в августе 42-го была эвакуирована сюда вместе с другими ленинградскими детьми.

В страшные дни блокады они с маленькой сестренкой Ниной потеряли родных и близких. Там, в Ленинграде, умерли от голода их мама и бабушка. А отец погиб на войне. Детский дом стал им семьей. И эти строчки стихов – горячая признательность всем, кто спасал ленинградских детей от смерти, там, в блокадном городе на Неве, и в эвакуации, в Сибири.

Жила в Ленинграде совсем небольшая

Средь трех миллионов и наша семья.

В ней папа и мама, сестренка меньшая

Да мамина мама, бабуля, и я.

С подружкою Женькой любили послушать,

Как папа для нас на гитаре играл.

Хоть модной тогда была «Здравствуй, Андрюша»,

Он пел нам про «Море – священный Байкал».

А жили мы скромно. На фабрике папа

Был слесарь-наладчик, оклад небольшой.

У мамы совсем небольшая зарплата,

Ведь мама была медицинской сестрой.

Служила в больнице, на «Даче Чернова»,

Жалела себя все, что так устает,

И после рожденья ребенка второго

Решила, что в ясли работать пойдет.

Купила приданое, выбрала имя для сына,

Потом оказалось, что все это зря.

Не мальчик родился, а девочка – Нина

Зимой тридцать пятого, 16 января.

Шло время. Весной сорок первого года

Успешно закончила пятый я класс.

Уже собрались уезжать на природу,

И куплены были билеты у нас.

Война! Это грозное страшное слово

Из черного диска услышали мы.

И с первого дня были люди готовы

Идти на защиту советской земли.

Все дети на летних каникулах были,

От мала до восемнадцати лет.

А немцы уже с самолетов бомбили.

И в каждой семье собирался совет.

Судили о том, что уехать бы надо,

Да, видно, не долго продлится война,

Что роют окопы вокруг Ленинграда,

Встает непреступно глухая стена.

А ясли-очаг, где работала мама,

Отправлен был кем-то из важных персон

В Окуловку. Вскоре пришла телеграмма:

«Вернуться немедленно». Близился фронт.

Я помню отлично, как мы уезжали.

Родители, дети, теплушки, вокзал…

Как мама с отцом у вагона стояли…

Что больше не встретимся, папа не знал.

Он нас обнимал, когда с нами прощался –

Большие и добрые руки отца.

Мы едем… А он на перроне остался.

Без нас… Жаль, не помню его я лица.

Вернулись мы быстро. В дороге бомбили.

Горел и разбит был другой эшелон.

А наши вагоны фортуна хранила,

Мы были пока у нее под крылом.

Приехали в город. Уже над домами –

Аэростаты. Полнеба в огне.

Дома в маскировке, большими крестами

Наклейки бумажные в каждом окне.

В Московском районе то зарево было.

Какой-то фашист в эту ночь разбомбил

Бадаевский склад. Целый месяц коптило.

А там весь запас продовольствия был.

Зимой, в декабре сорок первого года,

Стоял небывало жестокий мороз.

Как много от голода гибло народа.

А холод - из дома не высунешь нос.

Но я каждый день выходила за хлебом,

К открытию булочной надо попасть.

Темно во дворе, еще темное небо.

Сугробы. Я шла и боялась упасть.

У булочной очередь. В 8 открыли.

Притих в ожиданьи голодный народ.

И люди тихонько к весам подходили,

И каждый просил: «Дайте на день вперед».

А Нина в кровати лежит. В одеяло

Укутана вся, лишь виднеется нос.

Все ждет. «Не пришла ли из булочной Валя?» -

Пока не вернусь, задавала вопрос.

*   *   *

В мешочке под пальто двумя руками

Четыре жизни крепко я держу,

Разделим хлеб: мне, Нине, бабушке и маме.

На теплую «буржуйку» положу.

*   *   *

С черненьким сухариком под снарядный вой

Новый год мы встретили, год сорок второй.

Был совсем не праздничный наш холодный дом,

У буржуйки маленькой сидели вчетвером.

Пили мы за здравие теплый кипяток.

Мамочка укутана в шерстяной платок.

Худенькие плечики, бледность на лице.

Все не лучше выглядят. Ленинград в кольце.

Вокруг горла стянуто тесною петлей.

Умирают матери с тяжкою душой.

Как без них останутся сироты-сыночки?

Как-то с горем справятся маленькие дочки?

Может быть, и выживут, если хватит силы,

Или рядом лягут в братские могилы.

Стал для нашей мамочки самый роковой

И последним в жизни год сорок второй.

Не видалось бедам тем края и конца.

С фронта весть печальная пришла и на отца.

Последняя семейная порвалася нить –

Приказала бабушка очень долго жить.

И остались двое из семьи большой –

Мы с сестренкой Ниночкой в комнате пустой.

*   *   *

Но пришли дружинницы как-то майским днем

И определили нас в седьмой детский дом.

На даче на Куракиной – двухэтажный дом,

Сто детей-блокадников поместилось в нем.

Встретили заботливо, уложили спать.

В завтрак – булка белая. Чистая кровать.

Наши воспитатели – девочки совсем.

Директриса строгая – попадает всем.

А восьмого августа просто повезло,

Переплыли Ладогу всем смертям назло.

Через ад прошли мы, может быть,

Но что: «Хлеба досыта!» - это не забыть.

Не забыть, как встретили нас сибиряки:

Шанежки, паренки, рыба из реки.

Приходилось трудно, ведь была война,

Слала похоронки и в Сибирь она.

На босую ногу валенки-пимы -

Через двор до школы пролетали мы.

Красные коленки больно оттирать,

Все же научились и чулки вязать.

В сумочке холщевой сажа для чернил,

Из газет тетрадки каждый себе шил.

На последней парте с Виктором две Вали.

На троих контрольную мы одну решали.

Жили дружно, весело, много песен пели,

С Софьей Эдуардовной вечером сидели.

Разговоры разные. Книги мы читали.

В Ленинград вернуться поскорей мечтали.

Играла на гитаре (номер был коронный)

Нина Константиновна «Марш Наполеона».

Литмонтажи ставила Мария Васильевна.

В праздники детдом наш выглядел красиво.

Примеряли девочки лучший свой наряд.

Выдавался к завтраку «трофейный» шоколад.

По комочку малому делился он на всех.

Тетя Пана правила – главный повар-шеф.

На олимпиаду ездили в район.

Запрягался в сани Степка – добрый конь.

У коняги старого не хватало сил,

Ел ведь он не досыта, не вольготно жил.

А Захаров Дима – мальчик, не артист,

Просто замечательно «Маму» пел на «бис».

Так в Сибири прожили у доброго народа

Тяжелые, суровые, голодные два года.

*   *   *

Окончилось детство. Пора расставаться

Со школой, с детдомом, с сибирским селом.

Уехали осенью. Нине пришлось оставаться:

Мала еще. Нина уедет лишь в сорок седьмом.

Как трудно, как тяжко для нас было это прощанье.

Шли дети - сестренки, братишки, и плакали все.

Все. Дальше нельзя провожать. До свиданья.

Остались малышки родные стоять на дороге в овсе.

*   *   *

Окончилось детство. И вот мы опять в Ленинграде.

Нам выпало много на долю потерь и утрат.

Останутся в памяти, в сердце те страшные годы блокады.

Ничто и никто никогда не вернется назад.

Валентина БЕЛЯЕВА

г. Ленинград