Эхо войны

В рамках подготовки книги о детдомовцах «Согретые Сибирью»

Моя цепкая детская память накрепко зафиксировала и до сих пор держит такую картину: 1942 год.., дымный от мороза январский день. В избах топили печи по 2-3 раза в сутки. В стареньком двухэтажном доме было жарко, в нём пахло свежей стряпнёй. У ограды собрались селяне – наши матери, сёстры, и мы, ребятня, толклись за спинами взрослых. Все знали, кого ждут вот уже два часа. …В улицу Банковскую втягивался санный обоз. Медленно шли уставшие лошади, путь их был длинным – в сто вёрст. В розвальнях на сене под тулупами, полушубками, попонами сидели, лежали дети самого разного возраста из голодного города на Неве – Ленинграда. Матери кинулись к саням, брали на руки «сердешных», самых малых, ослабленных, прижимая к груди, оглаживая, что-то шепча им, но без слёз, и бегом уносили в натопленные комнаты гостеприимного дома – первого приюта для «сердешных», потом были многие другие. Я изумлённо смотрела, как почти взрослого паренька подняли на руки. «Мог бы и сам идти», – подумалось мне. Но когда увидела, что нет у него обеих ног по самые бёдра, ахнула… Он, Игорь, трясся в ознобе от боли, от пережитого длинного пути из Ленинграда в Сибирь. Устилалась дорога та снежными могильными бугорками. Хоронить по-христиански было некогда, паровоз тащил теплушки с «маленьким» народом скорее вперёд, чтобы спасти пока ещё живых.

Наши матушки несли в общий дом лепёшки, калачи, испечённые из муки, припасённой на «красный» день, рукавицы, подшитые валенки – всё, что могло пригодиться для «ваку-ированных», по их словам. Мне тоже хотелось подарить «изувеченным» хотя бы вырезанные картинки или гребёнку, но нас пока туда не допускали. Был карантин. За первой партией детдомовцев последовала вторая, третья, четвёртая… Освободили под жильё школу, потеснив деревенских в одну, образовали приюты в деревнях Антипино, Андрюшино, Антропово, Паченке. В Паченку ждали 35 человек, соответственно подготовили всё, что нужно для проживания. Но! .. Ночью на трофейном «студабеккере» прибыла «горемычных» целая сотня. Спешно селяне разбирали детей по избам, собирали еду, отогревали на печах, в банях отмывали. Учитель сельской школы Максим Шаламов пожертвовал свой двухэтажный дом для сирот, сам временно ушёл жить в баню. Вот оно извечное русское сердоболье во все времена! В беде, тем более для детей, готовы пожертвовать всем!

Определяли в дома и местных из особо голодающих семей, где отец был на фронте, мать больна. Потихоньку дети разных национальностей, возрастов и наклонностей (всякое было) «отходили». Старшие работали вместе со взрослыми на подсобном хозяйстве (у каждого детдома было своё). На сенокосах жарились, поля, огороды убирали, за скотиной ухаживали. Даже лошадь запрячь-распрячь научились – это ленинградцы-то! Попробуй отлынивать у завхоза Романа Кузнецова – контуженого фронтовика. Себе дороже выйдет. Иначе было нельзя. По-другому не справиться с разношёрстной детдомовской братией. Романа боялись и уважали за честность, непреклонность суждений. С воровством ещё было не покончено, не могли воришки по воле судьбы устоять перед деревенским базаром. Помню, был случай…

Паренёк, Борисом его звали, умыкнул у торговки сырой кусок мяса (сила привычки). Забрался с мясом на чердак школы, за трубу спрятался, сидит… Вывели его во двор, ругать не стали, понимали – не сразу можно искоренить долгую привычку самому добывать пропитание. Кто подаст, если нечего подавать. Вот и воровали. Плакал он потом, каялся…

Много позже, я тогда работала в краеведческом музее, получили письмо из далёкой Калмыкии. Писал Борис Бембетов, тот самый «воришка», просил помощи в получении документа, что находился в детском доме в годы войны. Пошла в архив, справку дали, выслала по адресу. Вскоре читали письмо с благодарностью и приглашением в гости на кумыс. Как было ехать во время неспокойное, безденежное? Ответ Борису отправили. Семья у него, дети, работа, родная Колмыкия. Что же ещё нужно?!

Встретила в архивных документах интересные и горькие факты. Была семья: отец ушёл на фронт, мать с тремя детьми осталась. Работая на пекарне, тайком унесла кусочек хлеба один раз, затем другой. Поймали «воровку», посадили на пять лет. Детей в детдом забрали. Пожалели мать, отпустили через два года. Ехала она, шла пешком, летела раненою птицей к своим птенцам из Поволжья в Сибирь. Отыскала детдом, забрала с собою немедля своих кровинушек. Её отговаривали: «Чем кормить будешь? Где жить? Оставь хоть двоих». Не смогла. Уехала с детьми. Хоть худо, да вместе, спокойней на сердце. Таких судеб немало прошло через общий детский дом.

Младшая сестра моей мамы Нина военкомом Авербухом была пристроена в детдом, чтобы подкормиться. Она и радёхонька была туда попасть. Хлеба дают досыта, песни поют… Шестнадцать как исполнилось ей, определили «воспиткой» в младшую группу. Талант её природный раскрылся в детдоме: пела, танцевала, освоила гармонь, гитару, балалайку, на фортепиано играла. Поучиться было у кого. Столь талантливых детей, воспитателей, тех, что из Ленинграда, нам бы в жизни встретить не довелось, если бы не детдом. Там были ученики балетных, музыкальных школ, училищ. На их концертах в сельском клубе яблоку негде было упасть, в проходах на полу сидели зрители. Костюмы, сотворённые руками артистов из фаты, марли, блёсток, шитые да перешитые, смотрелись великолепно. Работал драмтеатр, балетная группа, сводный музыкальный ансамбль пляски, песни разных народов. Глаза смотрели, разум внимал, сердечко моё стучало: я хочу так же, я тоже смогу, я петь умею! Ах как мне хотелось туда вместе с ними, на эту сцену…

Завидовали детдомовцам по-детски, неосознанно: и одеты они добротно, и костюмчики на них – нам таких не нашивать, и кормят вкусно. Не понимали мы, сельские ребятишки, что никакие блага не заменят отчего дома, спокойного сна, скупой маминой ласки, вольного пространства: куда хотели, шли, река и лес нашими были. Они же везде строем, под контролем. Там тепло и сытно, но неволя хуже богатства.

Сдружились сельские с детдомовскими, подружки у меня появились – Лида Лисичкина, Валя Бровкина и другие девочки. Во время их дежурств по кухне прибегала с бидончиком к заднему кухонному крылечку. В ёмкость наливали супчика, туда же летела котлета, оладья – всё до кучи, всякая вкуснятина. Стыдно было, боясь, летела бегом в дом, выливала содержимое в чугун с постной похлёбкой, варево становилось вкуснее, запашистее.

Порою Нина приводила малышню к нам домой. Дом стоял на самом краю села, на одуванчиковой поляне. Бежала я в огород за морковью, репой, горохом и бобами. Мыла овощи в кадке с дождевой водой. Нарезались кусочки овощей единой величины, и каждый одаривался поровну. Я же помнила суп и котлету – взаимовыручка работала. Прибегали соседки-подружки, с замиранием смотрели на импровизированный концерт малышни, мы так ещё не умели. Сколько встреч было в нашем детдомовско-сельском детстве?! Много!!! Со временем сельские дети много взяли светлого, культурного, а главное – дружбу между городскими и сельскими, и это пронесли через всю жизнь.

Славились детдома и интеллектуалами: Александр Павлович Броун, безответно влюблённый в Нину, житель Тюмени, доктор юридических наук, преподаватель права в стройтельной академии; Рудольф Яковлевич Штерн (Рудик) – главный инженер на заводе мед-оборудования в Тюмени, тайный мой воздыхатель. Многие стали учителями, лётчиками, достойными рабочими. А Игорь (помните, без ног), скрипач, умер… Не смогли остановить гангрену простреленных ног. Не одна его могилка осталась на сельском кладбище, не одна... Вырос четырёхлетний Паша, он и помнил-то только своё имя, в мамы он себе определил повариху тётю Варю, так и топал с ней повсюду, держась за юбку.

Закончилась война. Ликовали в радости все вместе. Отправились ленинградцы домой, как оказалось, только те, у кого нашлись какие-то родственники. Уехали первые.., вторые.., третьим же судьба определила остаться на тюменской земле. Не к кому было ехать. Старшаки объявили ультиматум: не слезем с чердака дома ни в обед, ни в ужин, плакали некоторые. Смирились потом, утешились, что заберут позже. Увы… Этого не произошло…

Много времени спустя, через 55 лет после войны, сельский музей, администрация района, бывшие работники детдома встречали гостей на земле, заменившей им родную. Приехали из Ленинграда, Комсомольска-на-Амуре, Ханты-Мансийска, Кургана и Тюмени убелённые сединой те мальчики и девочки, которых наши матери забирали из саней в морозный январь сорок второго. Многие, как Габриэла Комлева - народная артистка СССР, балерина, находившаяся на гастролях в Америке, не смогли прибыть на встречу по причине болезни, занятости. Поклонились могилам на погосте, прошлись по знакомым тропинкам к реке, по селу. Для них была «скатерть-самобранка расстелена» на бережке р. Паченки с деревенскими яствами, с гармонью по-над рекой. Воспоминания дорогих нам людей заполнили душу. Прощание подошло… Уехали детдомовцы, а мы стали получать письма от них. Общение продолжается. И слава Богу.

Галина ДУБСКИХ