«Согретые Сибирью»

«Согретые Сибирью» – так будет называться книга об эвакуированных в годы Великой Отечественной войны детях из Ленинграда и близлежащих областей. Это совместный проект районных газет и Тюменского издательского дома. У памяти нет срока давности. Но с каждым годом свидетелей тех лет становится всё меньше.В нашем районе в годы войны было три интерната, в которых разместили ребят из города на Неве, – в с. Голышманово, в Малышенке и Усть-Ламенке.

К сожалению, очень мало воспоминаний самих жителей села о том времени, очевидцев жизни блокадников. Селяне работали при этих интернатах: давали образование в сельских школах, готовили обеды, стирали бельё. Обращаюсь к жителям этих сёл – возможно, в семейных архивах ваших родителей, дедушек и бабушек есть фотографии, письма, воспоминания о военных годах в тылу. Любые сведения, связывающие прошлое и будущее, окажутся бесценными.

На заседании Голышмановского районного исполнительного комитета глубокой осенью 1941 года на повестке дня стоял один вопрос – о размещении эвакуированных детей из прифронтовой полосы. В протоколе №38а коротко и сухо решено: «Разместить двести человек в селе Усть-Ламенка, передав для этой цели новое здание школы, бывший интернат учащихся и здание бывшей столовой МТС». В Малышенку определили двести человек. Под интернат тоже была отведена новая школа, клуб и контора маслозавода. Девчонок поселили в школе отдельно от мальчишек. А учились они вместе с деревенскими учениками в добротных домах зажиточных крестьян, выселенных из особняков в годы коллективизации. В клубе разместили столовую. Заранее перегородили, отделив кухню от обеденного зала. Приходилось кормить в несколько потоков – сначала малышей, потом старших. Школа была напротив маслозавода. Вокруг школы – огромный сад, пришкольный огород. Весной 1942 года дети уже начали работать на участке, колхоз выделил свиней для разведения своего хозяйства. Летом дети активно помогали колхозу на полях. Среди архивных документов на глаза попался любопытный документ – отчёт о работе интерната с 4 июля по 15 сентября 1941 года. Скорее всего, это был черновик о времени проживания в эвакуации в Ярославской области. Дети уже тогда работали на колхозном поле: вязали снопы, убирали горох, пололи посевы овощей. Отношение у детей к труду в большинстве хорошее. Исключение – Александр Васильев, который неоправданно заявлял: «Я не холуй в колхозе работать». Мальчишка-подросток тогда ещё не понимал, что такое война. Когда фашистские самолёты начали бомбить ярославские поля, где работали дети и их воспитатели, тогда лишь до парня дошёл подлинный смысл слов: война, Родина, долг и патриотизм. В Сибирь он приехал повзрослевшим.

Старожилы села Зинаида Андреевна Бородулина и Елизавета Петровна Авдеева отчётливо помнят, как приехали блокадники. Зинаида в 1941 году была командирована из колхоза в Ишим для работы на железной дороге. Всех мужиков подчистую мобилизовали на фронт, а места кочегаров, машинистов, стрелочников заняли такие, как Зина, девчонки. Кондуктором была всю войну. Год колесила между Тюменью и Омском на пассажирском поезде. Потом на товарных составах работала. Ох, как много в начале 1941 года ехало в Сибирь эвакуированных. Здесь не было артобстрелов и бомбёжек. Но Зина явственно представляла весь ужас войны, стоило только заглянуть в измученные голодные глаза тех, кто бежал от линии фронта. Она выстраивает в своей памяти события семидесятилетней давности:

– Ленинградцев я возила не раз в направлении Омска. Обычно это были родители с детьми. Мы, кондукторы, были настолько замотаны без сна и отдыха, что у нас сил не было расспрашивать пассажиров, откуда они и как там. Страшно было видеть этих людей. Дизентерия косила многих. В наших-то местах на полустанках молочка можно было купить, пирожков, картошки. А они изголодавшиеся – вот с голодухи не выдерживали желудки.

В короткие дни отпусков приезжала Зинаида в родное село к маме и сестре Вале, от них узнала, что в сельской школе разместился интернат для эвакуированных.

Елизавета Петровна Авдеева, в девичестве Нижегородцева, – её ровесница. Едва исполнилось двадцать лет – пришлось пойти работать на тракторе. Всю уборочную до глубокой осени в поле провела. Уборка в первый год войны затянулась – людей, техники, лошадей не хватало. Поэтому, вспоминает она, приезд чужих людей её сердце не тронул. Ещё бы – с тринадцати лет осталась без матери, отец тоже недолго прожил. В осиротевшей семье кроме неё – брат Егор 1923 года рождения да маленькие Шура и Саня. Сестрёнке – 11 лет, а брату, который носил то же имя, только восемь. Вот и разрывалась Лиза между работой и домом. Прибежит, подоит коровёнку, даст клочок затхлого сенца телёнку, кое-как накормит деток да снова на поле. Была ли тогда у неё забота о приезжих? У них, люди говорили, были и тёплые гольфы, и шерстяные платья, и свитера, ботинки да туфли. Соседки, у кого мужья на фронте, навязали носков да варежек – в интернат снесли. Жалко было бабам городских, таких непохожих на босоногих деревенских ребят. Их и воспринимали в деревне, как сирот – без мам, без отцов. А в сельском Совете постоянно сводку передавали о боях на фронте. За Ленинград переживали особенно – там, на подступах к блокадному городу, гибли наши солдаты. У Нижегородцевых делиться было нечем – у Шурки даже шитых-перешитых валенок нет. Санька донашивает последние – от сестры достались. В них она раньше в школу бегала, два класса едва закончила. А что сейчас? Едва похолодало на дворе – из дома не выходит, в школу не ходит – не в чем.

Повезло тем эвакуированным, чьих родителей взяли прачками, кухарками, ночными нянями. Воспитателями работали только горожане. Отбор и требования по законам военного времени были жёсткими: любовь, заботу, жалость материнскую делить не только на своих – на всех. У многих под Ленинградом воевали отцы, дяди, старшие братья. Не справлялись горожанки с тяжёлой сельской долей – не умели поначалу ни дров наколоть, ни печи топить, ни с лошадью управиться, чтобы привести огромную бочку с водой на кухню, в прачечную. Вот и определили в сельском Совете после уборочной Лизавету Нижегородцеву в интернат для помощи в прачечной, всю зиму там работала.

В два часа ночи вставала Елизавета. Запрягала колхозную лошадь, отправлялась с бочкой за водой. Были случаи – на взгорке переворачивалась такая бочка, ломала дровни, чуть лошадь не сгубила. К мужикам обратилась, они накрепко привязали ёмкость к дровням. Подъедет поближе к замёрзшей за ночь полынье, кое-как отдолбит лёд. Ведром черпает воду, сливает в бочку. С каждым разом ведро всё тяжелее, а бочка наполняется медленно. Корка наледи тянет Лизу в полынью. Варежка, подбитая ободранным сукном, уже мокрая, прилипает к мятой дужке. От мороза снова в сон клонит и кажется, что и сама проваливается в тёмные воды реки... Наконец-то бочка полна. «Но, родимая», – и упасть бы на дровни, отдохнуть. Так ведь не потянет лошадёнка одна. И словно сама впрягается, тянет лошадь за уздечку. А в прачечной воду в котёл перетаскает, печь затопит, потом вместе с прачкой-ленинградкой бельё сортирует.

В свои девяносто лет Елизавета Петровна Авдеева помнит имена тех, с кем сводила её судьба. До войны председателем исполкома был Степан Баженов. Добровольцем ушёл он на фронт, а возглавила Советскую власть в деревне его жена Ираида. Она по-матерински оказывала поддержку интернату. В свинарнике работала Катерина – взрослая уже, так казалось молоденькой Лизе, ленинградка. На кухне – Женя. Готовить ей помогали сами дети – чистили картошку, мыли посуду. Железная дисциплина, которая была среди детей, удивляла. Ещё помнит воспитательницу Екатерину Ивановну. У неё была дочь Марина. Сын пришёл из госпиталя – поселился на квартире у михайловской дороги. Контужен, наверное, был – не узнавал никого. Фамилии этих людей у неё стёрлись из памяти. В семидесятилетней послевоенной истории четыре года, которые прожили блокадники в Сибири, – всего лишь миг. Многие селяне отмечают, что жили ленинградцы особняком от колхозников, словно не хотели врастать корнями в эту землю. Елизавета Авдеева вспоминает, что когда сняли блокаду, детей постепенно стали увозить домой.

– В 1945 году, как закончилась война, ближе к осени погрузили ребятишек на подводы и повезли в райцентр, всех до одного. Будто и не было их у нас, – рассказывает она.

Может быть, кто-то из малышенцев узнает кого-то на старой фотографии, на которой запечатлены коллектив учителей и дети Малышенской школы в 1942 году. Поделитесь своими воспоминаниями.

Любовь Алексеева

Фото из архива районного краеведческого музея