Первый бой, он трудный самый

В честь 65-летия Победы.

Ветеранам Великой Отечественной посвящается.

Учительница дала нам домашнее задание: написать сочинение на тему о Великой Отечественной войне. Можно сказать, на свободную тему. Недолго думая, я побежал к деду. Он был участником той страшной войны, на пиджаке у него много наград, которые я с раннего детства гладил руками, рассматривая каждый орден и медаль.

Бабушка что-то стряпала на кухне, а дед сидел рядом в кресле и читал газету.

- Дедушка, расскажи что-нибудь о войне, о каком-нибудь бое, в котором ты участвовал… Нам дали задание - написать сочинение на военную тему.

- Ну, ладно. Садись на диван и слушай.

Возле военкомата - большая толпа. Провожают призывников в действующую армию. Невообразимый шум, плач. А рядом кто-то лихо отплясывает под гармошку, а кто-то, разложив продукты прямо на траве, поднимает тост за скорую победу. Старушка со сморщенным лицом горько плачет, кажется, что слёзы у неё текут не только из глаз, но и из всего лица. Дружок мой, изъявивший желание пойти на фронт добровольцем, хотя мог ещё несколько месяцев оставаться дома, был весел и беспечен. Он сказал старушке:

- Ничего, бабка, мы скоро разобьём врагов. Месяца через три. Так что готовьтесь встречать героев с орденами и медалями!

Старушка кивала в ответ. А слёзы заливали всё её лицо. Она, кивая, приговаривала:

- Эх, молодость, молодость!..

Погрузили нас в подошедшие машины, отвезли на вокзал. А там уже стоял состав. Локомотив нетерпеливо пыхтел, пуская пар. Эшелон тронулся, и нас везли без остановок до самого Урала. А там на одной из станций приказали выходить из вагонов с вещами. Построили и после переклички повели в воинскую часть. Там нас постригли, помыли и переодели во всё армейское. Мы сами перестали себя узнавать: все были на одно лицо. Несколько отличался от остальных лишь мой дружок, бойкий парень, тот, что во время проводов обещал старушке у военкомата скорую победу над врагом. Видать, он чем-то понравился старшине, который при раздаче обмундирования выдал ему вместо ботинок добротные яловые сапоги. Парень своей обувью очень гордился. Он всё время прихорашивался, поглядывал на себя в зеркальце и говорил: «Вот бы фотокарточку послать Марусе».

Научившись разбирать и собирать винтовку, немного с нею обращаться и чуть-чуть постреляв из неё, мы приняли присягу. Затем в эшелоне из теплушек (вагонов для перевозки скота) нас повезли в западном направлении. На этот раз уже на фронт…

Дед сделал паузу в своём рассказе. Я слушал, слегка приоткрыв рот. Никогда я не видал до этого старика таким серьёзным и задумчивым.

…В вагоне завязывались знакомства. Мы с другом договорились держаться вместе. И это нам удавалось, но только до первого боя. Я потом расскажу, как мы с ним расстались, как я навеки потерял его.

Бойцы, что были постарше и поопытнее, рассуждали между собой, что война затянется. Один бывалый солдат рассуждал: «Немец-то силён, вон уже пол-Европы под себя подмял…». Мы старались не брать в голову такие разговоры. Но тревожные думки о фронте, куда мы мчимся почти без остановок, глуша голод махрой, всё же лезли в голову. На одной станции встретился эшелон с ранеными. Кое-кто из наших выскочил на перрон, чтобы разжиться хотя бы кипятком, а может, и какими-нибудь продуктами, так как сухой паёк был давно съеден. Один из побывавших на перроне сказал, что там меняют на одежду и обувь кое-какие продукты. К примеру, хлеб, тушёнку и сало. Этот солдат и намекнул моему другу, что на яловые сапоги можно выменять много продуктов. Но земляк сказал твёрдо: «С голоду подохну, а сапоги не отдам».

И вот эшелон прибыл к месту назначения. Нас построили, провели перекличку. Потом, прошагав маршем километров пять, мы оказались в открытом поле. Нам, не дав отдохнуть, приказали рыть окопы и соединяющую их траншею. Трудились почти весь день, зарываясь в землю-матушку. Ближе к вечеру нам принесли сразу и обед, и ужин.

Видел ли ты когда-нибудь, внучек, как собирается гроза? Накапливаются тучи, небо темнеет, гремит гром, сверкают молнии, а дождя всё нет и нет. Вот и мы тогда сидели в окопах и прислушивались, как где-то там, на западе, что-то гремело и ухало. Это были звуки войны. Но в целом ночь прошла спокойно, если не считать, что донимали комары да в западной части неба то и дело вспыхивали всполохи, похожие на зарницы.

Утром прибежали старшина роты и наш взводный командир. После завтрака выставили охранение, раздали нам патроны, гранаты и бутылки с зажигательной смесью и приказали смотреть в оба. И побежали вдоль траншеи поднимать дух бойцов.

Неожиданно появились немецкие самолёты, начали сбрасывать бомбы на наши позиции. Я лежал на дне окопа, прикрыв голову сапёрной лопатой, и вздрагивал после каждого взрыва. Самолёты улетели, но взрывы не прекращались. Я догадался, что началась вражеская артподготовка. Её легче пережить, если прижаться к стенке окопа. Именно такую позицию я и занял. Снова по траншее прошёл старшина роты. Он предупредил, что немцы сейчас должны пойти на нас, а поэтому надо зорче смотреть за всем, что происходит перед нашим передним краем обороны.

Вскоре по траншее разнеслось: «Танки!». Хоть мы и ждали их, проклятых, но как-то неожиданно они появились. Пересилив страх, я выглянул из окопа и стал всматриваться в даль. Увидел ползущие угловатые железные коробки. Из танковых стволов время от времени вырывался огонь. Самих выстрелов пока не слышно. Всё было как в немом кино. Видимо, я частично оглох во время бобмёжки и арт-обстрела. До сих пор не знаю, так ли это.

Наши пушки стреляли по танкам. И вот уже три фашистских машины вспыхнули яркими факелами. Остальные танки задним ходом ушли за перелесок. И тут поднялась немецкая пехота. Фрицы шли в полный рост, засучив рукава своих коротких мундиров, поливая из автоматов свинцом всё, что было впереди.

Прозвучала команда: «К бою!». С фланга ударил по немецкой пехоте наш «Максим». Мой друг лупил по фрицам короткими очередями из ручного пулемёта Дегтярёва. Превозмогая страх, я стрелял из винтовки. Почти не целясь, как в тире. Некоторые движущиеся фигурки спотыкались после моих выстрелов, а потом падали на землю. Видимо, не все посланные мною пули пропадали зря.

Послышалась команда: «Приготовиться к контратаке!». И тут я увидел, что немцы убегают, отстреливаясь на ходу. С криком «Ура!» поднялись мы в атаку, ведя огонь на ходу. Я видел перед собой немца, стрелял по нему и не попал. И вдруг «мой» немец резко остановился, оглянулся назад и направил дуло автомата прямо на меня. Хорошо, что у меня как раз в эту секунду размоталась обмотка на одной ноге, а другой я наступил на неё, споткнулся и упал. Немец в тот миг дал очередь, и пули, как рой пчёл, просвистели у моего уха. А мой друг с «Дегтярём», бежавший рядом, дал короткую очередь - и немца словно ветром сдуло. Я поблагодарил друга - как-никак он жизнь мне спас.

Словом, первую немецкую атаку мы отбили. Собрали убитых и раненых, снова попрятались в окопах. И тут на нас опять пошли танки. Часть их артиллеристы подожгли. Но один танк прорвался как раз на нашу позицию. Прёт туда, где мой друг с пулемётом притаился. Наполз широкими гусеницами на траншею и давай крутиться на месте, давя и засыпая землёй всех, кто оказался под ним. Я, к счастью, уцелел, схватил бутылку с горючей смесью и швырнул в танк. Брызги полетели во все стороны, а железное чудовище не горело. В тот момент начисто из моей башки вылетело, что бросать бутылку, как нас недавно учили, надо в моторную часть.

Я бросился откапывать друга, видя только подошву его одного сапога с блестящими медными шпильками. Закончился бой тем, что пушкари всё же подожгли тот подлый танк. А потом я смотрел на уложенных в ряд и накрытых плащ-палатками погибших бойцов. А видел только сапоги друга. Никогда их не забуду, как и его самого, отчаянного оптимиста, верившего в нашу скорую победу. Он спас меня, а я его спасти не сумел. Горько!

Дед на этом закончил рассказ. А сочинение школьное о войне я так и не написал, не выполнил домашнее задание. Прошло с тех пор не одно десятилетие. Уже и деда нет давно. Я же до сих пор чувствую себя виноватым и перед ним, и перед памятью о его друге. Пусть хоть этот восстановленный в памяти рассказ деда послужит частичным искуплением моей вины.

Василий ТОКАРЕВ