Воля земли

Культура накапливается столетиями, как плодородный слой почвы

Виктор ЗАХАРЧЕНКО

В Тюмени использовалось удивительное дерево при постройке домов. Когда нанизываешь лоскутки старых кварталов на свой маршрут, при всей неказистости деревянных строений удивляешься подобранности, крепости и добротности брёвен. Поражаешься, с какой точностью, аккуратностью были вытесаны они, паз прямой – как натянутая от угла до угла струна. Смотришь, и не верится: неужели в природе были такие прямые, такие одинаковые деревья? Даже если на доме не кипят деревянными родничками резные наличники, душа радуется. Поражаешься и начинаешь понимать, что перед тобой память великой деревянной эпохи. Только памяти этой остаётся всё меньше и меньше.

Горит. Немилосердно выжигается деревянный остов города, и на пепелища выползают гигантскими каменными улитками нахлобученные на иноземный манер строения.

– И правильно! С этим старьём так и надо! Зато город сейчас на город стал походить. Посмотришь – красота!

– Да, действительно, дома солидные, броские, в них чувствуется размах и богатая, сытая жизнь, та, о которой мечтали миллионы, а получили тысячи. Но почему нельзя было поставить всю эту красоту в другом месте, не на голову прежней эпохе? Почему старый Таллин никто не сносит или старую Ригу? Жить-то там тоже не особенно удобно…

– Так у каждого из этих городов есть давно сформировавшийся исторический центр! А у нас его нет…

– И никогда не будет при сегодняшнем отношении к сохранению архитектурных памятников. Если постоянно сжигать и сносить дома, исторического центра не будет никогда. Сегодняшние выросшие на месте пожарищ многоэтажные мастодонты, прячущие в своих просторных утробах ещё тяготеющих к коммунальной жизни новых русских, могут показаться слишком убогими, невзрачными и неудобными для следующего девятого вала богатеев, и они опять примутся расчищать землю под своё счастье.

Как тут не скажешь, что вся наша сегодняшняя возня вокруг глобализации есть жалкий мотыльковый трепет на фоне дыхания вулкана. Азия! Как сила солнечной гравитации диктует направление движения планетам, так и континенты диктуют нам форму существования. Под громоподобные филиппики единому миру, воспевание общечеловеческих ценностей здесь, в Сибири, в действительности происходят процессы диаметрально противоположные.

Внешнее нашествие европейской культуры не замедляет сущностных процессов, происходящих внутри жизни, не заменяет её доминант. Если для Европы важна память, то для Азии – забвение. Европа пытается строить своё будущее во времени, встраивая его в прошлое. Кочевая азиатская жизнь одномоментна и всегда начинается с нуля. Для европейцев история материальна, она существует для них в виде замков, церквей, крепостей, домов – в виде прошлого, проникшего в настоящее и ставшего его неотъемлемой частью. Для азиата история – это в лучшем случае предание. Всё, что завершает свой жизненный цикл, не нуждается в будущем.

Потому, какой бы великий человек ни появился на нашей земле, ничто не заставит нас поклоняться строениям, в которых он жил, его вещам, предметам быта, рукописям. Потому музеи существуют у нас в виде аппендиксов, существуют только потому, что они, вроде бы, как это принято в культурном мире, должны иметь место. Доказательств этому и искать не надо. Самые известные «культовые» фигуры нашей территории – Ершов, Распутин, Менделеев. Что осталось от них? Почти ничего. Даже благополучно доживший до шестидесятых дом Григория Распутина в семидесятые был раскатан и увезён куда-то в Казахстан. Можно назвать это громко уничтожением исторической памяти, но, по сути, событие это не несёт никакой негативной окраски. Дух континента диктует логику действий, и она одинакова и в поступках коммунистов, и пришедших им на смену демократов.

Всё это может показаться бредом, но факты говорят сами за себя. Обратимся к краеведению – науке, фиксирующей местные культурные достижения. После ремонта областной библиотеки мы получили устремлённый в будущее флагман просвещения в четыре этажа, оборудованных компьютерами и самой современной техникой. Но фонды краеведческого отдела до сих пор полностью не вывезены из мест временного хранения, а главное, из библиотеки ушли люди, которые их создавали и систематизировали. Те молоденькие девушки и юноши, пришедшие им на смену, имеют об этих фондах самое поверхностное впечатление.

Так, в отделе периодики я несколько раз тщетно пытался получить литературно-художественный сборник «Сибирские просторы», издававшийся в Тюмени в 1957 – 1964 годах. Ещё в 2003 году, до ремонта, он был, а сейчас в электронном каталоге его нет. Возможно, его просто не внесли в список, а возможно – ещё один памятник культуры исчез с лица земли. Казалось бы, ну кому он нужен, этот сборник? В лучшем случае, понадобится раз в году, а то и в несколько лет, но в нём был зафиксирован факт литературной жизни той эпохи. Это и есть, собственно говоря, культура, которая накапливается столетиями, как плодородный слой земли. Её нельзя создать директивами и денежными вливаниями, ни завезти, ни вывезти. Её можно только уничтожить, что и происходило в истории не единожды.

В центральной городской библиотеке до последнего времени худо-бедно существовал краеведческий отдел. Там библиотекари целенаправленно занимались накоплением книжных фондов и сведений о местной литературе. Но с открытием ЛКЦ (литературно-краеведческого центра на улице Первомайской) появилась мысль, что краеведческий отдел библиотеке не нужен. Тем более посещаемость у него минимальная. Но литературно-краеведческий центр погружён в дела злободневные, и у него нет возможности выполнять то, чем занимался краеведческий отдел.

При всём буме краеведческой литературы книги эти и альманахи, что начали бурно презентоваться в ЛКЦ, при отсутствии места на книжных полках библиотек рискуют появиться и раствориться в воздухе наподобие подручных Воланда.

Русские изначально – европейцы. Достаточно проехать по Золотому кольцу, чтобы убедиться в этом. Но в Тюмени силен дух иной культурной ориентации, в принципе ничем не худшей, выбирающей забвение как форму передачи пространства последующим поколениям, дающей им большую свободу деятельности, но одновременно умаляющей её до пределов настоящего.