Сосед

Таких, как он, в деревнях называют вечными пахарями, трудягами. Работа для них – это главная и неотъемлемая часть жизни. Ну не могут они без неё! Как часто среди людей предпенсионного возраста слышишь одно и то же: «Да пропади она пропадом, эта работа. Вот выйду на пенсию...». Выйдут, порадуются месяц-другой долгожданному счастью и захандрят. Нечем заняться. Особенно это городских пенсионеров касается, да и сельских тоже, которые в многоквартирниках живут. Те же, у кого свой дом с приусадебным участком, сразу к земле тянутся. Вкладывают нерастраченную энергию в огород, в хозяйство домашнее. Так-то намного душе легче.

Вот и сосед мой Анатолий Алексеевич Крюков из таких. Скоро четверть века стукнет, как проводили его на заслуженный отдых, а он всё ещё в каждодневной суете и хлопотах. Встаёт рано. По-другому не может. За сорок с лишним лет работы на производстве привык. А привычка – вторая натура. Ладно, тогда надо было со скотиной управиться, воды из колонки натаскать, печи затопить, жене помочь. Да, ушла из жизни его единственная, самая близкая и родная Александра Андреевна. Какая семья была! Полвека с лишним вместе прожили. Четырёх ребятишек вырастили. Уже три года прошло после смерти тёти Шуры, а он всё никак не может смириться с этой утратой. Кажется, что вот выйдет утром на кухню, а она сидит на своём любимом месте возле окна, завтрак готовит. Опустел дом без хозяйки. Опустела душа. Да что там говорить. Это он на народе хочет казаться бодрым. Да ведь не обманешь. Вот и старается забываться. Находит то одно дело, то другое. Недавно новый штакетник поставил, забор. Ремонтом навеса в ограде занялся. И всё сам. Редко кого позовёт. Разве уж когда одному совсем не под силу. А так и ямки выкопает и столбушку обтешет. По весне летник в огороде прокладывает. Словом, без работы не сидит.

Работа. Он весь в ней. Как начал мальчонкой лет с двенадцати, так и продолжает. На руки его посмотрите. Роста он невысокого, коренастый. А руки – как у двухметрового гиганта – широкие, в твёрдых мозолях ладони, набухшие вены. Точно говорят, что по рукам можно род занятий определить. Они и выдают в нём вечного трудягу. Что только эти руки не делали! Рычаги трактора тягали, баранку шофёрскую крутили, штурвал комбайна держали, про лопату и вилы даже говорить не надо. Уголь в шахте и то грузили. Этот эпизод своей биографии он на всю жизнь запомнил. На фронт Анатолий Алексеевич не попал, хотя кое-кто из его одногодков захватил конец войны на передовой. Ему без фронта война лихом стала. В свои четырнадцать лет он как заправский мужик и пахал, и сеял на колхозных полях, зароды метал, дрова заготавливал. Из-за болезни матери он по призыву в армию отсрочки до 47 года получал. В 47 году вызвали в военкомат и отправили на призывной пункт в Тюмень. Оттуда прямым ходом в город Анжеро-Судженск, что в Кемеровской области. Да не в армию, а в школу фабрично-заводского обучения (ФЗО) на шахтопроходчика учиться. Три месяца теорию с практикой сочетал, потом самостоятельно уголь в шахте «на гора» отправлял.

– Ну и как там, в шахте, показалось? – спрашиваю я Анатолия Алексеевича.

– Как в погребе, – отвечает. – Дали лопату, кайло, поставили у транспортёра, велели, чтоб забой после проходчиков выравнивал. Бери больше, кидай дальше. Вот и вся работа.

– Боялся?

– Да нет. Правда, один раз то ли забыли про меня, то ли другое чё. Слышу – бабахнуло, и мелкие камни прямо в лицо волной взрывной бросило. Лампочку на каске разбило. Ещё и сообразить ничё не сумел – бегут.

– Живой? – кричат.

– Живой, живой, – отвечаю.

– Три месяца немножко не доработал. Сижу как-то после смены возле шахты. Солнышко пригрело, разморило. До того домой захотелось, мочи нет. Пошёл к начальству. Так, мол, и так. Мать болеет.

Отпустите попроведать. Дали неделю отпуска. Домой приехал, повидался с матерью да роднёй.

Пошёл на склад колхозный, тут меня председатель колхоза и увидал.

– Анатолий, ты как здесь?

– Да вот так и так.

– Давай-ка, оставайся. Мы за тебя похлопочем. Какая разница где работать?

– В общем, остался я дома. Хлеб растить. После на тракториста выучился, потом на шофёра. Да, чё тебе рассказывать, на твоих глазах полжизни прожил.

Соседи мы с Алексеевичем. Через дорогу живём. Как там в песне? "Наши окна друг на друга смотрят вечером и днём", а ещё рано-рано утром. Подмигнут светом. Привет. Ну, значит, сосед проснулся.

Говорят, хорошие соседи – лучше родни. И то. Родители мои с Крюковыми в большой дружбе жили.

И горем, и радостью делились. Помогали то они нам, то мы им.

– Где мать-то? – спрашивал отец.

– А вон, у Крюковых на лавочке сидит…

– Ну и я пойду, посижу.

Крюковская лавочка знаменитая. Редкий знакомый пройдёт, не присядет. Никогда не пустует.

По-человечески всегда завидовали супругам Крюковым все, кто их знал, восхищались тем, что воспитали (не побоюсь этого слова) прекрасных детей. Четверо их. Средние – Галина и Вера – в Тюмени живут, старшая Людмила и сын Виктор – в Казанском. Давно у них свои семьи, свои взрослые дети и внуки, а для Анатолия Алексеевича правнуки.

– Сколько всего? – спрашиваю.

– Шестнадцать. Десять внуков и шесть правнуков.

Это ли не радость и счастье, когда тебя не забывают, когда, собравшись пусть не так часто все вместе, словами, а больше делом возвращают тебе тепло, заботу и ласку, которыми ты сам одарил их. Потому и не чувствует себя Анатолий Алексеевич одиноким. Живи долго, сосед. Здоровья тебе.