Ты помнишь, коллега?..

Летит время. Давно ли, кажется, минула та веселая, суматошная, молодая пора, когда мы чуть ли не всей редакцией параллельно работе постигали науки в вузах – корпели над контрольными, ездили на сессии, обсуждали свои успехи и промахи, подчищали «хвосты». Учились мы в разных учебных заведениях: кто в высшей партийной школе, кто в пединституте. И только один из сотрудников, Яков Степанович Чистяков, - как раз по нужному профилю, в Уральском государственном университете, на факультете журналистики. Но, несмотря на этот разнобой, находилось у нас много общего в тех студенческих интересах и единая заветная цель – получить поскорей диплом.

Из старой той гвардии вместе дольше всех мы работали с Я. Чистяковым. И именно с ним чаще всего ездили в командировки. А поскольку своей машины у редакции долго не было, добирались на попутках, на всех видах транспорта – на наземном, воздушном, водном. Ну, конечно, хватало самых разных курьезов.

Помню, как однажды получили мы с ним задание по совхозу «Аксурский». Ему – взять у директора интервью по делам хозяйства, мне – чтоб был репортаж по закладке там сенажа. А звено-то, как оказалось, работало за много километров от центральной усадьбы, на другой стороне Иртыша, где-то за деревней Еланской. «Там, - сказали нам, - и директор». Объяснили, как добираться до этого местечка – Урман-тюн.

И мы отправились из Аксурки. Проехали Карагай, Тамбуряны, еще какую-то деревеньку, от которой осталось только несколько колышек. Дальше – поля и низинный луг. Опасаясь, как бы не «жогнула» ненароком змея, прихватили мы палки и пошли «шуршать» по траве в направлении к берегу.

А машина ушла назад. Подошли к реке – никого. На другой стороне, в деревне, тоже словно все вымерло. Покричали мы, покричали и пошли в тенечек на бревнышко. Вдруг коллега мне говорит. «Посмотри-ка, что здесь». Я взглянула – бутылка водки со стаканом на горлышке, вполовину уже отпитая. «Ну раз выпивка тут, то хозяин где-то поблизости, - рассудил Чистяков, - значит все-таки переправимся».

Точно, вскоре там, на яру показалась фигура с веслами. Человек сел в лодку и поплыл в нашу сторону, на левый берег Иртыша. Вышел сильно навеселе.

- Ну, куда вам надо? Садитесь.

До бутылки сходил, приложился к своему «снадобью» и вернулся вовсе веселый. Мы с опаской уселись в лодку, которая, оказывается, нещадно протекала. Я смотрю, коллега уже развязал шнурки на ботинках. Мол, чуть что, то мигом их сбросить и хоть вплавь добраться до берега.

У меня защемило сердце: я-то плаваю, как топор…

Всю дорогу мы черпали: один – банкой, другой – ладошками этот жидкий балласт, чтобы лодка не подвела. И, не помня себя от радости, покидали плавсредство, когда все же пристали к берегу. Хорошо, что обратно возвращались другим путем. Через паромную переправу у села Карагая. И уже не одни – с директором.

Или вот еще случай.

Я была в Ушаково. Поработав там день и проночевав в гостинице, вознамерилась утром улететь в Вагай. Прилетел самолет, смотрю: Чистяков среди пассажиров. «Знаешь что, нам куча заданий, задержись на сутки еще». И весь день опять – «на рысях»: на машинный двор, на вечернюю дойку в ушаковский центральный гурт. Рано утром – снова на дойку, на сей раз в деревню Петровщину…

А днем раньше я побывала в клубе, в школьной производственной бригаде, детском садике, больнице, сельпо. Распухает блокнот от записей. Распухает, кажется, мозг от вопросов, жалоб, ответов. Летний день – не видно конца. Но нам это и на руку. Мы довольны: материалов взято порядочно, будет чем заполнить газету.

Запыленные, потные, прибредаем в обед в контору совхоза уточнить кой-какие цифры. И тут видим, что на площадке - она рядом с конторой - приземляется самолет. Интересно, откуда, ведь все рейсы уже ушли. Может, все-таки будет шанс улететь? Мы несемся в аэропорт. Выясняется, самолет проводил химпрополку совхозных посевов, а теперь вот держит курс на райцентр. «Мы вас можем подбросить», - говорят покладисто летчики. Экипаж в нем – два человека.

Поднимаемся внутрь. Но куда же садиться? Весь салон «кукурузника» занимает объемный бак – ёмкость с этим химснадобьем. Впрочем, жидкости уже нет, распылили её над полем. Но вонища – дышать нельзя.

- Мне, однако, не вытерпеть, - отступает Яков Степанович (у него же больное сердце).

Я пугаюсь, что мы останемся, а мне так охота домой, у меня там ребенок маленький.

- Один может пройти в кабину, - разрешает пилот.

- Ты иди туда, - говорю, - я уж как-нибудь потерплю.

Чистяков проходит вперед. Притуляется там у кресел. Закрывают кабину. Я устроилась возле бака, нос зажала платком. Но тошнотный ком стоит в горле.

Всего 20 минут летим. Но выходим в Вагае оба с серыми лицами. Ничего себе – душегубка. Искупаться бы, вымыть голову, чтобы смыть этот запах, ведь от нас разит за версту. И упасть, отдохнуть. Но, увы, – невозможно. У нас с этим предельно строго: раз вернулся в рабочий день, ты обязан прибыть в редакцию. Три номера в неделю не давали нам послаблений. Мы спешим на работу. И до самого вечера все в редакции морщат нос от такого «амбре», что несем мы по кабинетам.

А зимою как доставалось…

Как-то ехали из Куларово на попутном грузовике. Вроде близко, всего 15 км, но в кузове, и мороз к сорока да с ветром – до костей пробирало. В чем ведь ездили – не в дубленках, у коллеги пальтишко старое, на вате, у меня – на рыбьем меху. Зубы дробь выбивают. Добрались наконец до места. Я из кузова спрыгнула и упала: ноги не держат, онемели от стужи. У коллеги тоже видок не лучше моего – нос и щеки багрово-синие. Утром оба пришли в редакцию – кашель, насморк. Бронхит готов. На больничный же уходить было очень не выгодно: гонорар туда не включался. А зарплата в газете – мизер, вот и дрожали над каждой копейкой. И уж если кто «бюллетенил», значит было невмоготу.

Именно застарелая простуда привела Якова Степановича к тяжелому заболеванию почек, когда ничего другого не оставалось, как операция. По этой причине пришлось оставить после 3 курса УРГУ. Грозило ему расстаться и с работой: все шло на 2 группу (нерабочую) инвалидности. На 40 рублей в то время. А как быть с семьей и детьми? И он от этого варианта отказался.

Возвращаясь с больничной койки, куда попадал нередко, или из санатория, куда ему ежегодно давали путевку, он как будто старался наверстать упущенное в работе – неутомимо колесил по району, писал за двоих-троих… И чтоб меньше было отлучек по личным причинам, бросил пединститут, куда перевелся из УРГУ.

У него я училась постигать ремесло газетчика, обращаться с людьми, быть внимательной к письмам, жалобам. Правда, в силу характера – я ужасно горячий спорщик - мы, случалось, конфликтовали. Но я помню то ощущение, когда Яков Степанович в 2000 году опять попал надолго в больницу и на сей раз по рекомендации врачей вынужден был работу оставить. А я все по привычке ткнусь в его кабинет, позабывшись, и подосадую: ну вот с кем теперь обсудить наболевший вопрос или чье-то письмо, породившее много дум?..

Для газеты мы все, конечно, заменимы, никто не вечен. Обновленный состав редакции продолжает вести «районку» нужным курсом, как это диктует время. Молодые новые кадры – энергичны, талантливы, легко ориентируются в современном мире и технике. Их первейший друг – интернет, безотказнейший навигатор. Две машины в редакции. И в любой уголок района попадешь теперь без проблем. Но как и у каждого пожилого человека, в моем сердце живет ностальгия по прошлому. По коллегам, с кем я работала: А.П. Сергееву, нашему замечательному ответсеку, кто прошел мальчишкой войну, кропотливому «писарю» П.А. Ушакову, что пришел к нам из профсоюза, и кого называли «пчелкой», моему первому непосредственному начальнику В.Т. Симонову, он был зав. отделом писем, а я - литсотрудником, по первому моему редактору И.С. Кузякову и второму - Х.М. Латфуллину. По типографским работникам – ведь мы были с ними как одно целое. И порою, оставив свою писанину, бежали помочь им с газетой, фальцевали ее, разгружали рулоны, ездили на базу за шрифтами и краской, за дровами.

А разве забудутся субботники и воскресники? На току, на покосе, на уборке картошки, на АВМ в совхозе «Звезда», где производилась витаминная мука для животных.

Жаль, что многих сотрудников той поры уже нет, с кем все это можно было бы вспомнить...

Любовь БАКАНИНА