К 65-летию Победы

Им наша великая благодарность

Мой отец - уроженец деревни Луговая Слинкина Уватского района Иван Дмитриевич Селезнёв (1913-1989) был мобилизован на фронт 22 июля 1941 года с должности старшины Тобольского техучастка водных путей. Воевал в составе стоявшего под Ленинградом 1259-го стрелкового полка, в автоматной роте командиром отделения. Трижды был ранен. Два тяжелых ранения: в ногу и навсегда большая вмятина вместо правой лопатки. Легкое касательное ранение в челюсть.

После третьего ранения в 1944 году стали ограничены в движении правая рука и нога. И.Д. Селезнёв был признан годным к нестроевой службе и определен старшиной хозяйственного взвода при эвакогоспитале в Польше. Здесь он и встретил День Победы.

Приказом № 29 от 25.12.1942 награжден медалью «За отвагу». Вторую медаль «За отвагу» с временным удостоверением получил в декабре 1943 года. Награжден орденами Славы III степени, Отечественной войны I степени.

Когда Иван уходил на фронт, то получил от матери, Параскевы Никитичны, благословение и оберег (камешек размером 3-5 см). А чтобы не потерять, все время носил его в тряпочке. «Три тряпицы износил за войну. В Бога не веруем, а от Бога не бегаем», - скажет он позднее. Может, это и спасло. Ведь чего только не было за эти четыре года. Не один раз мог погибнуть, но что-то хранило.

Был в окружении, кругом болота. Казалось, выхода никакого. Однако вышли, но попали в плен. Повезло, удалось бежать с односельчанином Степаном Слинкиным. Трое суток сидели под охраняемым немцами мостом: рядом вода, да не напьешься, недалеко капустное поле, но сидим голодные… И через речку переправиться невозможно. Разошлись в разные стороны, чтобы в случае погони хоть одному спастись. Степан домой не вернулся.

Или однажды во время сильного артобстрела сидели в окопе. Приспичило, выбрался по нужде. В это время рядом разорвался снаряд, и всех, кто находился в окопе, накрыло. Судьба. Навсегда запомнилось, как ходили в разведку. Нас было четверо. Вышли к хутору. Стоит домик. Никого не видно, только время от времени появляется немецкий часовой. Часа через четыре из домика вышла женщина доить корову. От нее мы узнали, что в хате отдыхают семеро немецких солдат. Дождались часового и тихонько «сняли» его, одного «чина» взяли, а остальных «уложили». Командование получило от «чина» важные сведения, а нас четверых, благополучно вернувшихся из разведки, наградили медалями «За отвагу».

День Победы встретил в Польше, занимаясь организацией работ по эвакуации госпиталя домой: собирали и упаковывали оборудование и имущество, комплектовали архивы армии, личного состава, чтобы сдать их на хранение в Советском Союзе. Еще тогда начальник госпиталя предлагал оформить инвалидность, но как можно? Тебе чуть за 30 и ты инвалид? Позднее, когда ноги перестали ходить, розыск документов занял очень много времени.

А вот этот факт биографии отца мы узнали уже будучи взрослыми. В октябре 1945 года при погрузке имущества госпиталя на станции Прага - Виленская были утеряны все документы: кандидатская карточка члена ВКП(б), военный билет и другие. Поиски ничего не дали. Заявили об утере документов в военную комендатуру Варшавы. Было дознание, объяснение (о чем свидетельствуют хранящиеся у меня документы). И неизвестно, чем бы дело кончилось, утеряй он документы в другое время - трибунала не миновать. Но отец вернулся домой, только не сразу после победы, а в январе 1946 года.

Не менее трудный жизненный путь прошла и моя мама Таисья Алексеевна Селезнёва (1919-1998). Всю войну она летом работала в колхозе, а зимой - на лесозаготовках и рыбалке. Уходили пешком на лесоучасток в Беляйку. На саночках везли картошку, хлеб, молоко - всё в мороженом виде. Питались тем, что привозили из дома, но у некоторых и дома-то поесть было нечего, поэтому случалось так, что поутру не находили своих продуктов.

Люди приспосабливались, чтобы выжить и с большей пользой употребить мороженые продукты. Картошку варили, не оттаивая, так как потом ее невозможно было есть. Выручала рыба. У всех она была, кто не ленился.

Жили в бараках. Уходили на работу затемно и приходили уже в темноте. Надо было выполнить план, иначе жди наказания. А работали одни бабы да мальчишки. Придут все вечером, повесят сушить вещи у печки (их и вещами-то назвать трудно - разное тряпье, рвань и обмотки), а за ночь они не высохнут - одеваешь сырые и на тебе это всё на улице сразу же застывает.

А на вопрос, как же вы, женщины, в таких условиях выживали, чисто женские проблемы решали, мама ответила: «Как придется. Ведь лишней тряпки не было». Выполняя непосильную работу в лесу, приходили все мокрые, а помыться негде. Использовали мох, приносили из леса, сушили, а потом в дело пускали.

Моя мама вспоминала, что усопших в войну зимой по три-пять человек в могилу клали. Накануне снег разгребали и на этом месте жгли костры, только потом начинали копать. Силы нет, а копать надо. Плачем да копаем. А про болезни уж никто и не говорил. Ходили, пока ноги носили и пока могли что-либо делать. И всегда с болью говорила, что других женщин, у которых бабушек не было, в лес не отправляли, когда сами болели или дети. Можно было день-другой дома побыть - не для того, чтобы отдохнуть, а для того, чтобы домашние непосильные дела сделать.

Выжили благодаря тому, что всю войну корову держали, сохранили ее даже в 1941 году после наводнения, когда вода стояла почти до самой осени. Косили по льду на озерах шумиху, рубили тал и таскали его на себе домой. Потом оттаивали дома шкурки тала на корм корове, а палочки рубили на дрова. Тал чистили мои маленькие сестры, 4-х и 2-х лет (одна еще жива и живет в Казахстане). Тобольский техучасток снабжал семьи фронтовиков мукой, один раз в год и нам давали мешок. Вот и тянули, как могли, чтобы хватило до следующего лета.

Неимоверно трудное время выпало на долю этого поколения. Не было детства, ничего не видели в молодости и не увидели в старости.

Я родилась уже после войны, но воспитывалась именно на примере отца и матери. Мы любили слушать отцовские рассказы о войне. Прошло уже столько лет, а я до сих пор вспоминаю: сидит он за столом, опершись локтем левой руки на стол, и рассказывает. А мы «лесенка» из 4-5 человек, раскрыв рты, слушаем и видим, как у него по щеке катятся слезы. И плачем вместе с ним. А иной раз, когда, видно, ему не хотелось ворошить прошлое, он говорил: «Робетишка, плохо я стал помнить, забывать стал, во сне реже вижу…»

А может, и правда время шло, боль притуплялась, да и жизнь после войны не слишком сладкой была. Восемь детей вырастили мои родители и никогда не ходили с протянутой рукой, не просили подачек от государства. Всех нас научили работать, всегда надеяться только на себя и жить по совести.

Нет сегодня с нами родителей, но в душе сохранилась великая благодарность за все, что они нам дали, за их слова - простые и понятные: «Учитесь, робетишка, ремесло за плечами не носить». И сегодня эти слова звучат как напутствие, как завещание теперь уже внукам и правнукам.

М. ПЕРШИНА