ПОЛНОЙ МЕРОЙ ГОРЕ И РАДОСТЬ

В девять годков её девчоночья жизнь получила особую метку: в их с мамой дом вломилась война. Круто изменились тогда дни и ночи, спутались закаты и рассветы, от детской беззаботности не осталось и следа. Потом уже после Победы в сравнительно сытные годы оглянулась назад: как выжить-то удалось?

– ...Мы с больной мамой в Марково держали небольшое хозяйство: корова, овцы, куры, за ними приходилось ухаживать мне. В Падунскую школу добирались пешком. Как-то враз мои одежда и обувь стали дряхлыми и развалились. Занятия пришлось прекратить, в 12 лет стала я разнорабочей в колхозе, – вспоминает ветеран труда Галина Васильевна. – Полураздетые, голодные, рубили мы на морозе или жаре дрова для школы, конторы, клуба. Каково это детям?.. А сколько ещё было повседневной работы в колхозе. Мозоли на руках не сходили.

От детских впечатлений военной поры, трудностей и лишений переходит она к мирной теме – школьной. Ей повезло: начинала учиться у известной в округе марковской учительницы орденоносца Марии Михайловны Силаевой. Она, сельский педагог классической образованности, давала ребятам надёжные знания, уроки доброты, гражданственности, ответственности... Уроки жизни.

– Учебники были только у учителя. Писали чернилами из сажи – на полях книг, между печатными строками. Тетрадей не имели, – слегка улыбаясь прошлому, говорит Галина Васильевна. – Вечерами пряли, вязали носки, варежки для красноармейцев. Собирались то в одном, то в другом доме, топили печи, строгали лучины: один поддерживал огонь, другие работали. Электричества и керосина в помине не было.

...Галина Васильевна детально рассказывает, как вручную сеяли лён и коноплю, вырывали поспевшее из земли, мяли, трепали, чесали, пряли, ткали холсты, шили... Это лишь перечисление действий однообразного утомительного труда. Детские руки дело делали, а сны тут как тут: картинка одна другой краше... С женщинами да немногими мужиками сеяли зерновые, жали серпами, на токах сушили и молотили, круглосуточно сортировали. На складах росли штабеля мешков с зерном под самую крышу... Приходило время – косили, под осень копали и отвозили на Падунский спиртзавод картофель.

– Были три дохленьких лошадки. В основном возить, пахать, боронить приходилось на быках, – продолжает Галина Васильевна. – Возьмёт и ляжет животное посреди пашни – захотелось ему так, не лошадь. Помнится, какие только слова ни говорила, руки в ход пускала – лежит бык и всё! Подошёл мужичок, на берёзу показывает: а ты вон бересту сдери, подожги, да в одно место ему... Поможет. Бык мой потом без удержу землю боронил до вечера... Полторы нормы мы с ним выдали.

...Помнит она, как в колхозе «Большевик» появился комбайн. Смотрели на его работу, как на некое действо, от старого до малого. На комбайне – особая площадка. На ней вдвоём с подругой обмолоченное зерно принимали, затаривали в мешки по 40-45 килограммов, ловко сбрасывали в подходящие к комбайну длиннющие телеги. Сноровка – одно, силы нужны! Они находились откуда-то.

... Гусеничный трактор на марковских полях тоже поначалу был в диковинку: как это без колёс может стальная махина передвигаться? Была ещё работа колоски собирать: половину государству, половину себе. Попробуй только проглядеть колосок!

Весеннее картофельное поле – клад, да и только: вытаивала мёрзлая картошка! Её высушивали, толкли в ступке, просеивали. Пекли потом лепёшки... А у всякого богатства – свои желающие его заиметь и своя охрана. Собирать гнилые плоды не разрешалось, и обычно два объездчика на конях по тающему полю людей настигали. Не всех, но одного-двух точно. Отбирали собранное, и не возразишь: длинные плети у всадников.

– Особо лютовал один из своих же, деревенских. У него ещё одного глаза не было... – серьёзно смотрит в окно Галина Васильевна. – На поле, что за рекой, наполнили мы мешки, подумывали уже об обратной дороге. И вот он с плетью. Наши девчонки со взрослой Анастасией Сурановой – врассыпную, затаились в кустах. Меня же на раскисшем поле мужик этот настиг. Огромный, тёмный, стянул с моей спины увесистый мешок. Молча с плеча стал обихаживать плетью с железной гайкой на конце. Всё остановиться не мог, а я – убежать.

Из кустов закричали: что делаешь, изверг! Ты же убьёшь её! Отпусти! Ещё пару раз он ударил и поехал не торопясь... Меня же одна мысль тревожила: что мама скажет, когда я без картошки вернусь? Она меня в большой строгости держала.

На подсыхающей полянке Анастасия Николаевна сняла с себя юбку, разорвала, сделала мешок: давайте, девочки, поделимся.

И ручейки крови на спине моей остановила одним заветным словом. Рубцы же остались до сих пор.

...И ещё раз смерть в этот день заглянула в светлые Галины глаза.

Ук перейти можно было по сгромоздившимся льдинам. Шагнула она, а льдины раздвинулись. Не успела почувствовать Галинка дна: чьи-то сильные руки ловко ухватили за злосчаст¬ный мешок да на берег! А это опять же Анастасия Суранова. Сама-то она едва успела на спасительный берег выбраться. Галина калоша так и осталась подо льдиной.

Дома, в Марково, увидев кровь вперемешку со слезами и грязью, мать с причетами обняла, истово целуя, дочь.

– Девочка ты моя... Родненькая... Живая, живая! Слава тебе, Господи...

Впервые она так – с удивительной для простой крестьянки нежностью. С неожиданно тёплыми руками ...

...Темнело в комнате, мать не спала: как дышит дочь? А у Гали, считай, второй день рождения да именины сердца: с откровенной любовью впервые взглянули сегодня друг на друга мать и дочь. И наглядеться не могли, наплакаться.

Раны души кровоточить не перестают. То всплывут в памяти детские и взрослые беды, то людское равнодушие кольнёт, то нахлынет боль за близких... Да мало ли что за напасть ухватит шершавыми пальцами нежное открытое сердце? Но важно не это – остаться в живых.

Галина Васильевна с тех ещё пор знает, что радость измеряется страданием, обретения – потерями. Девять разных операций и клиническую смерть превозмогла она: словно кто-то не перестаёт испытывать крепость её тела. Не потому ли, что дух на высоте?

Обид на людей давно не имеет: если кто любовь к ближнему и утратил, так может найдёт потерю человек?..

Владимир КУШНАРЁВ

Фото автора