Литературная страница

Яна СТАРОКОРОВА

Священная память

Яна Старокорова учится в 6 классе Большеярковской средней школы. Отличница. Принимает активное участие в жизни класса и школы, в творческих конкурсах, пишет стихи. Подборку своих стихотворений она отправляла на конкурс, посвящённый юбилею района, и заняла первое место в номинации «Стихи о районе». Одно из этих стихотворений, посвящённое памяти погибших на фронтах Великой Отечественной войны земляков, публикуется сегодня.

                    Мы будем помнить тех людей,

    Солдат, отдавших жизнь на фронте…

    Не возвратятся они никогда,

    Растут поколенья, проходят года,

    А их всё нет.

    Избавили они нас от бед,

    А сами остались на поле фронтовом,

    На поле боевом.

    Почтим же их память,

    И никогда не забудем

    Мы имена тех людей,

    Кто нас от гибели спас!

Екатерина ТЕРЛЕЕВА

Волновой эффект

Под утро Татьяне приснился странный, непримечательный, но засевший почему-то глубоко в память сон. Снился вид на реку с горы её детства. То есть не с того наглухо заросшего, рассевшегося до неприличия возвышения, а именно панорама с крутого травяного холма с вязкой от глины тропинкой к гусиному берегу. Во сне она стояла и смотрела, как пенные гребешки скользких волн накатывают и проглатывают спинки своих предшественниц, через секунду повторяя их участь. И катят, и катят острыми бугорками глубокие тихие воды, а по бокам горы гонят волны им в унисон мягкие травы. Рождается волна, движется, передаёт импульс жизни следующей и умирает… Так шла жизнь в долгом Татьянином сне.

На работе, услышав краем уха, что сегодня великий праздник –Троица, Татьяна вдруг подумала о волнах своего сна. Обычно не проходило для неё незамеченным ни приближение Троицына дня, ни другая значимая в народе символическая дата. Бабушка о них ей неизменно напоминала. Теперь её нет. Как нет и свежих подсинённых занавесок по праздникам, нет блинов с поминанием на родительский день, нет народного, из глубины веков примеченного. Остались старые фото с фигурными краями, сундуки со всеми наперечёт ни разу не надёванными платочками, «вафельными» полотенцами и остальными подарками детей. Остались детям. Об этом обо всём как-то сразу и подумалось Татьяне: неужели прошла жизнь, прокатило её волну – и теперь мало-помалу смоет воспоминания, изгладится память? Но ведь одна волна рождает другую, и не прервётся связь времен? Тут в который раз Татьяна пожалела, что до сих пор откладывает она с записью живых свидетельств о тех, минувших, временах деда – последнего огарочка прошлого, связующего вехи истории их семьи и очевидца жизни нескольких её поколений.

Может быть, она стеснялась обычности и незатейливости фамильных рассказов. Где не было ни громких наград, ни стахановских сенсаций, ни сталинских премий. Были обычные мужчины в рядах других обычных мужчин, бившие первых и вторых немцев в обеих мировых войнах. О них даже написано, даже известно. И были её бабушки. Одна ближняя, всегда рядом, другая дальняя – за тысячи километров, редко видела её Татьяна, наверное, пару раз. Но сейчас, размышляя об их судьбах, Татьяна поразилась, как много в них общего, даже при всём кажущемся расстоянии. Судьба близкой бабушки Шуры была, конечно, обычной. Обычной страшной женской судьбой двадцатого века.

Исполнилось ли ей пять, когда их с мамой и братом выгнали на улицу односельчане, реализуя формальную фразу приговора о конфискации имущества? На её отца, старшего колхозного обозника, в тридцатых был состряпан донос. По этим записулькам «доброжелателей» тогда давали десятки лет Севера. Он и получил свой десяток. Зря жена бегала по знакомым, выпрашивая характеристику на него, сироту. Говорят, тогда боялись все. Боялись замолвить слово и попасть вместо… Или вместе. Короче, лишилась Танина бабушка отца – из лагеря он не вышел.

Уже воевал её старший брат, когда (по его хлопотам) удалось все-таки вернуть «семью военнослужащего» в разграбленное и ободранное, когда-то заботливо отстроенное отцом жильё. Была та самая война. Было много работы, недетской, неженской. Но мужчины были на войне, а дети и женщины остались за них. Всё для фронта, всё для победы. Как у тринадцатилетней малорослой девочки тогда получалось управляться с быками в колхозном поле? А с пилой на лесопилке? Наверное, из других жил и костей были деланы люди тех лет, другого объяснения Татьяна не находила.

Так же, как поначалу не находила она объяснения слезам другой бабушки, Кати, слезам, с которыми она слушала в пятьдесят третьем гром с ясного неба о смерти вождя. Ведь из-за им проводимой «борьбы с кулачеством как классом» она в шесть лет осталась без отца и матери. На руках у старшей сестры. Остальных детей вместе с родителями в одночасье выслали из Московской губернии далеко на восток, пожилыми и детскими силами поддерживать коммунистические темпы строительства советского Новокузнецка. Детям «кулаков» приходилось рассчитывать только на себя. Так и Катерина, чтобы не умереть от голода, была отправлена нянькой в московскую семью. Шестилетняя нянька в государстве, декларирующем запрет на детский труд. В те же годы другая девочка, Шурочка, в далекой Сибири работала с мамой на дойке коров. Семье осуждённого тоже приходилось рассчитывать лишь на себя.

Мать Татьяны вообще рассказывала о бабушке мало. Мало она сама знала об её прошлом – в то время было не принято копаться в истории семьи – мало ли, кого или что вдруг накопаешь. В то время сын не отвечал за отца, а мать ничего не рассказывала дочерям. Для их же блага, а если прямо сказать – жизни.

Когда пришла война, бабушка Катя работала на военном заводе. Делали снаряды, технику – тоже всё для победы. Когда немцы были близко, завод и рабочих эвакуировали на Урал. Оттуда они вернулись в мирную теперь Москву. Потом была работа на оружейном заводе Тулы, появление семьи, детей. Пришлось последовать за мужем в шахтный поселок, а там уж – добывать копейку, подрабатывая в лесничестве, в лесопильном цеху, на железной дороге путевым рабочим. И одновременно надо было растить трёх дочерей. И умудриться оставаться женщиной…

Бабушку Шуру после войны отправили на курсы трактористок. Об этом Татьянин дед всегда вспоминает с возмущением: как же, ведь тогда повозвращались домой мужики, а их – к коровам. А женщин – на трактора. Так вывозила привычная ко всякому уже труду женщина на своих плечах и военную, и послевоенную советскую экономику. И при всём при том – ухитрялась жить, любить и жалеть. Плакать о кончине «отца всех народов».

…Так прожили жизнь две обычные женщины – тулячка и сибирячка. Так тогда жили миллионы «обычных». Они не ходили на митинги. Не произносили публичных речей. Им не дарили гвоздик благодарные школьники. Их белые платочки до старости мелькали на проторенных дорожках от кухни до огорода. Но кто посмеет сказать, что не эти незаметные, износившие своё здоровье и рано истратившие красоту русские бабы – те самые Победители? Что было бы с героическим фронтом, если б не они – маленькие серенькие тыловички? В каких книгах памяти перечислены их имена?

Воспоминания уйдут, награды запылятся и заржавеют, имена в лучшем случае останутся в родословных… А энергия этих маленьких жизненных волн – останется. Она растворена в любви, тепле, заботе – жизни, отданной для других. Ведь энергия «не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда…» (как там дальше, в законе сохранения энергии?)

Вот о чём думала тогда Татьяна. Когда-нибудь она это обязательно запишет.