Но бог хотел, чтоб я жила и силы мне давал

1941 год. Страшный год для нашей страны. На западе - кровопролитные бои, горели города и сёла. А в Сибирь шли один за другим эшелоны с детьми из блокадного Ленинграда.

Люди, пережившие и испытавшие тяготы блокады, – особенные. Блокада научила их колоссальной выдержке, умению бороться с трудностями и добиваться поставленной цели. Судьба этих героических людей – пример для всех живущих поколений на земле.

Эта удивительно красивая женщина, доктор Валентина Ивановна Куликова, о которой я поведу свой рассказ, не помнит, как, совсем бездыханная, она лежала в холодной полуразрушенной квартире на Васильевском острове с уже умершей мамой. Но и сейчас, через 70 лет после блокадного ужаса, она часто просыпается от собственного крика: «Мамочка, ты где?».

Руками сжав обугленное сердце…

…Молодая семья Натальи и Фёдора Зайцевых с тремя дочурками жила почти в центре Ленинграда на Васильевском острове. Оба работали на знаменитой в то время обув-ной фабрике «Скороход». Детки были совсем маленькими: старшей Валечке – три годика, Нелечке - два, а за три месяца до войны родилась третья сестрёнка - Светочка. С детьми всегда находилась бабушка, а молодые родители работали. Казалось бы, семейному счастью не было конца, но война разрушила всё.

• Папу взяли на фронт почти с первых дней,- рассказывает Валентина Ивановна,- немец ведь сразу стал бомбить Ленинград. А потом голод. Я, конечно, была совсем крохой и ничего не помню. В моей памяти сохранились две картинки: мы сидим с сестрой в сугробе снега, а мимо идёт рота солдат. Их лиц мы не видели, смотрели на сапоги. Так вот эти сапоги и врезались в память. А ещё запомнился как кадр из страшного кино: из горящего дома на одеялах с пятого этажа спускали обгоревшую женщину.

Когда началась эвакуация, первыми из Ленинграда вывозили детей. Подготовила к отправке на большую землю своих малышей и Наталья Зайцева. Но когда посадила их одних в поезд, они громко заплакали, женщина не вынесла этого и на ходу из окошка вытащила девочек. Поезд медленно двинулся в путь. На следующей станции состав был разбомблён.

• В этом поезде погиб мой сродный братишка, никого из тех детей не осталось в живых, - вспоминает Валентина Ивановна.

• По дороге с вокзала невозможно было идти - постоянные обстрелы и бомбёжки. Я была на руках у крёстной, а Нелечку несла соседка, и все мы попали под страшный шквальный огонь. Меня задело осколком, и я получила небольшое ранение. Не знаю, как мы добрались с мамой до дома, но Нелечку потеряли. До сих пор её судьба неизвестна. Возможно, она погибла при бомбёжке.

Осень и зима 1941 года были, пожалуй, самыми страшными для голодных и холодных ленинградцев. Запасы продуктов таяли на глазах. Особой заботы требовала грудная дочь, а у Натальи, обессилевшей и измождённой, не стало молока. Да и с чего оно будет, если давно уже съедена последняя крошка хлеба.

Жизнь всех членов семьи тихо и медленно угасала. Первой умерла бабушка, положив свои сухие и страшные руки на грудь. Следом за ней – Наталья и грудная девочка.

Маленькая Валя, бездыханная и умирающая от голода и ранений, лежала одна среди покойников и тихо в бреду звала: «Мамочка, слышишь, мама!». Но голос ребёнка утопал в мёртвой тишине, и никто его не слышал. А мамочка лежала рядом, руками сжав своё обугленное сердце.

«О детская немыслимая стойкость!»

• Кто меня нашёл - не знаю. Нас, полумёртвых детей, целыми эшелонами отправляли в госпитали Перми и Омска. Я была настолько слаба, что меня пришлось возвращать к жизни почти год. Женщины в госпитале Омска подходили ко мне и с ужасом в глазах говорили: «Господи, да как же выжил этот дитёнок! – продолжает свои воспоминания Валентина Ивановна. – Никто не верил, что я встану, но, видимо, бог хотел, чтоб я жила». Она не помнит, сколько времени провела в госпиталях. Пока заживали раны на маленьком тельце, она заново училась ходить. «О детская немыслимая стойкость!» - она и взрослому была не по плечу. Плакали украдкой санитарочки и весь медперсонал, глядя, как этот маленький истерзанный человечек старался выжить.

И Валечка выжила. Всем смертям назло. Встала на ножки, появилась искорка в глазах, и весной 1942 года вместе с другими детьми её посадили в вагон поезда и увезли из госпиталя.

Эшелоны с эвакуированными ленинградскими детьми один за другим шли дальше в глубь Сибири. В дорогу детям давали немного хлеба, небольшие кусочки сахара и ласково говорили: «Мы едем туда, где нет войны, где не стреляют, где всегда светит солнце».

• Сколько дней мы ехали и куда, не помню. Мне кажется, что в то время я была не в себе: даже не знала, что нет в живых моей мамочки, бабушки и сестрички, что на всём белом свете осталась одна. Мне казалось, что они скоро приедут ко мне. Но их облик стёрся из детской памяти навсегда,- со слезами на глазах рассказывает Валентина Ивановна.

Плачу и я, слушая её рассказ, и представляю, как идёт поезд. Идёт мучительно долго.

Маленькая Валя день и ночь прислушивается к эшелонным перестукам, иногда тихо плачет. Добрые тёти успокаивают, дают маленькие сухарики, о чём-то спрашивают, но у неё нет сил говорить. Все малыши, которых везли из Ленинграда, были молчаливы и очень больны. Многие не поднимались со своих лежанок, а некоторые умирали от незаживающих ран, полученных при бомбёжках и обстрелах, и от истощения.

• Думаю, что наш эшелон пришёл в Тюмень, - вспоминает В. И. Куликова. - Там нас уже распределяли по детским домам. Видимо, меня отправили в Тобольск, в Ивановский детский дом № 47.

Здесь пахло мёдом и травой

Сибирь принимала многих эвакуированных детей. Только в Тобольске были открыты шесть детских домов для детей-сирот. Для них создавали все условия, несмотря на нехватку одежды, продуктов. В то трудное время маленьким ленинградцам отдавали последний кусок хлеба.

Из Тюмени в Тобольск детей везли на пароходах. Этого Валя тоже не помнит. Вспоминает только какие-то старенькие ботики на своих худеньких ножках и коротенькую кроличью шубку, а вокруг - жгуче-зелёную траву и запах мёда.

В корпус она не могла войти самостоятельно, её занесли на руках. Вместе с ней в детский дом привезли ещё сто детей, тридцать из них были такие же маленькие и больные.

• Я настолько была слаба, что самостоятельно не могла и ложку поднять, - рассказывает Валентина Ивановна. – Ещё во мне по-прежнему жил страх бомбёжек, рёва и гула.

В Ивановском детском доме № 47 разместили самых слабеньких, измождённых и истощённых. Почти все они не могли передвигаться, поэтому с первых дней им были отданы забота и внимание, обеспечено усиленное питание и необходимые медикаменты.

Маленькая Валечка потихоньку стала приходить в себя, но память так и не могла вернуть ей облик родных. Никто ей не говорил, что в живых из семьи осталась только она одна. Валечка просто надеялась, что мамочка где-то рядом и скоро придёт, ласково поцелует её в лобик, прижмёт к себе и скажет: «Крепись, ты у меня сильная». Так было всегда, когда девочка нечаянно падала и бежала к маме, чтобы уткнуться в её тёплые руки.

• Я долго не могла разговаривать, - продолжает Валентина Ивановна. - Кроме осколочного ранения, у меня ещё была контузия. Возраст был мал. Да и что может запомнить в таком аду маленький ребёнок?

Но добрые и внимательные нянечки ни на минуту не отходили от ослабленной девочки. Об этом рассказывает вос-питатель Ивановского детского дома Мария Васильевна Желтовская, которая в то время принимала больных детей:

• Вы не представляете, какое неимоверное сострадание вызывали у нас эти детки! Мы делали всё, чтобы они выжили. Сидели около них днями и ночами, чтобы поставить на ноги. Для нас не было ни выходных, ни праздников. И дети выжили. Многие стали называть нас мамами.

• Я беспредельно бла-годарна, что именно здесь в меня вдохнули жизнь и пос-тавили на ноги, - со слезами на глазах говорит моя собеседница.

Галина ГРЕБЕНЩИКОВА, фото Тимура КАРЫМОВА