Отрывок из повести «Бой под Зубарёво»

(Продолжение. Начало в № 49-50)

Бой прекратился, и несколько часов вокруг царила тишина. Солнце поднялось высоко и палило щедро. Скрыться некуда – вокруг, насколько видит глаз, плоская, поросшая камышом равнина. Тишина всех беспокоила. Думалось: не могут же белые на этом успокоиться и примириться с поражением. В своих предположениях красноармейцы не ошиблись. Подошли две легких и одна тяжелая батареи. Шесть трехдюймовых орудий и две гаубицы обрушили град снарядов на окопы. Из-за леса, где стояли батареи, слышались лязги орудийных замков, шипение компрессоров и четкие команды: - Заряжай… Отходи…Залп!.. Вновь перешли в атаку цепи белых стрелков при поддержке конницы. Смерть надвигалась в занесенной шашке противника, свисте пуль, идущих в атаку цепях. Основной удар пришелся на стык 1-го и 3-го батальонов. Белая конница, численностью больше эскадрона, внезапно вымахнув, попыталась разрезать боевые порядки красных цепей. По полю разнеслось: - «Рысью» - «Галопом», «В атаку, марш, марш»… В полуденном солнце ясно виднелись скачущие и рассыпающиеся веером в лаву всадники. Видя это, командир взвода 7-й роты Малунов бросился со своим взводом в контатаку на всадников. За ним, с винтовками наперевес побежали бойцы, с удивительной легкостью перепрыгивая неровности местности. Это было настолько неожиданно – пехота атаковала конницу, что нависшая над цепями лавина неожиданно смешалась, рассыпалась и повернула назад.

И тогда, разрезая тишину, послышался сигнал штабного трубача – «Шагом марш!» Как в мирное время на конном учении, спокойно, прямо по полю, зашуршали по траве орудийные колеса, лениво клекая на ухабах. Соблюдая равнение, грозно громыхая колесами, скакали две легкие батареи. В это время, со стороны не ожидавших такого красноармейцев, раздались сначала беспорядочные ружейные выстрелы, после которых ненадолго застрочили пулеметы. В этот момент конные батареи, как одна, на полном ходу, повернули «налево кругом», снялись с передков и, встав на прямую наводку, прямо в боевых порядках пехоты, моментально открыли ураганный огонь. Ситуация на поле боя враз изменилась. Расстреливаемые из орудий, цепи бойцов-красноуфимцев снялись с позиции и начали отход, отбивая наседающих на них белых пулеметным огнем. Это был тот животрепещущий момент, когда сбитый с позиции противник начинал уходить, и теперь наступал самый удобный момент для конной атаки. Это прекрасно понимал человек в длиннополой кавалерийской шинели, стоявший на черном коне впереди большой конной группы. В воздухе сверкнула выхваченная из ножен сабля.

-Полк, сад-дись!.. Первый дивизион, в ат-таку!..

-Вперед, широким наметом!..

Сорвавшаяся с места лавина конницы из трех полков быстро проскакивает цепи своего наступавшего пехотного полка. Ее удар разорвал оборону 263-го полка. 1-й батальон и прибившаяся к нему одна из рот были отрезаны за озером Зубаревское, стали отходить на дер.Меньшиково. Роты отбивались пулеметным огнем. Раненым упал командир 3-й роты Никоненков. Подходя к деревне, сзади с тыла, заметили пылившие по дороге колонны. В клубах пыли блещут штыки, видны обозы, конные команды. Неужто, противник? Тогда – это конец! Им посчастливилось. Подходившие оказались 269-м Богоявленско-Архангельским полком. Выяснив обстановку, соединенные части повернули от Меньшиково по дороге на Жиряково. Но хуже всего пришлось 3-му и выдвинувшемуся к нему на помощь 2-му батальонам. Под ураганным огнем, он и начал отступать по перешейку на д.Жиряково. Вот уже дорога, по которой отходили красноармейцы потянулась вдоль Черного озера. Запахло сыростью. Через просвет камышей мелькнула вода. А вот оно раскинулось слева – длинное и широкое озеро Черное. Потревоженные выстрелами, с его плоских отмелей снимаются лебединые ватаги. Белые птицы скрипят своими сильными маховыми перьями, набирают высоту и уходят в мглистую даль. И вот тут-то, батальон наткнулся на стоящую позади деревню Зубарево, которая мешала правильному отходу. Порядки батальона расстроились, боевые линии сломались и, улучив момент, белая конница бросилась и буквально смяла красноармейцев. Все перемешалось. Трудно было разобрать, где свои, и где чужие. Словно зарницы сверкали сотни сабель, сыпались удары, падали сраженные люди, дико ржали, вздымаясь на дыбы, озверевшие кони, трещали выстрелы. Командир 2-го батальона Тетерин наотмашь взмахнул саблей и тут слева от него серым призраком встал егерь. Широко, как на стрельбище, расставив свои ноги, он почти в упор целился из карабина. Мелькнуло бледное, перекошенное страхом и ненавистью лицо, зрачок черного дула смотрел комбату прямо в глаза. Тетерин пригнулся. Пуля обожгла кожу на голове, сбила наземь фуражку. Мимо! Не целясь, он выстрелил из револьвера, но уже падал под ним сраженный пулей конь, наперебой звучала стрельба, и повсюду взрывались гранаты. Обезумевшие от своей и чужой крови вокруг метались люди. Черт возьми. Вляпались! Морщась от ушиба ноги, комбат встал и как все побежал по перешейку. Стебли камыша норовили впиться в глаза, пружинили, упирались в грудь. Жирная черноземная земля сыпалась с ног. Сбоку, с винтовкой наперевес, словно из ниоткуда, вырос егерь, замахнулся прикладом. Подхватив валявшуюся на земле винтовку, комбат словно на учении отбил удар и заколол противника штыком прямо в грудь. Холодное мерцающее лезвие с хрустом вошло по самую рукоятку. Уперевшись ногой в уже валившегося врага, Тетерин потянул винтовку на себя, и в этот момент перед его глазами блеснул чужой штык. Удар в грудь – и что-то холодное вошло в тело, скорчило его судорогой резкой боли. Потом все сразу оборвалось… Конные с мерцающими шашками окружили командира 8-й роты Шумского. Увидев, что спастись невозможно, не желая сдаваться в плен, отважный комроты вскинул наган, холодная сталь обожгла висок, грохот, ослепительная боль и сразу - темнота… Видя гибель командира, многие красноармейцы, особенно из 8-й роты, окруженные со всех сторон и не желая попасть в плен, стали подрывать себя гранатами. Борьба была жестокой – на грани звериной лютости. Страшно, когда русский сходится в нещадной битве с русским. Отступавший с батальоном помощник командира полка Кокорин ясно видел лицо офицера с голубыми, слегка помутневшими глазами, которому выстрелил в упор, попав в левую половину груди – очевидно в сердце. Затем его самого что-то сильно и коротко ударило в грудь и обожгло… Из-за запутавшейся в стремени ноги конь долго волочил Кокорина обочиной дороги. Чья-то винтовка, дребезжа раскрытым затвором, покатилась по земле. Особенно тяжело пришлось пулеметчикам. Оставаясь позади, они пытались своим огнем дать бойцам отойти, после чего снимали замок и, помяв ударом приклада винтовки стены короба, бросали пулемет и отходили. Начальник батальонной пулеметной команды Пахутка был тяжело ранен и, не желая попасть в плен, застрелился из нагана. Один из пулеметчиков быстро бежал вдоль берега озера в сторону далекого леса, волоча на себе тяжелое тело пулемета. Далеко впереди, стремительно несся второй номер, взваливший себе на плечи пулеметную треногу. С бойца катил пот, он устал до изнеможения. Внезапно появилась группа всадников, которая стала настигать бойца. Передние уже заносили сабли над головой, крича: «Бросай свой пулемет и сдавайся». Обернувшись, пулеметчик с одного взгляда понял, что уйти уже не удастся. Зло ощерив зубы, он крикнул: «Утоплю пулемет, но не отдам вам» и, подбежав к берегу озера, сбросил тело пулемета с плеч в воду. Теперь, шансов спастись у него уже не было и, прищурившись, он спокойно смотрел на приближающихся всадников. Когда через некоторое время конная группа отъехала, у среза воды, ничком уткнувшись лицом в землю, остался лежать человек в защитной гимнастерке. Правая рука его подвернулась под тело, левая откинулась в сторону, одно плечо выше другого. Защитная фуражка свалилась с окровавленной чернявой головы. Всего, за время отхода, полком было потеряно 15 пулеметов, но лишь 5 из них досталось противнику. Навстречу вырвавшимся из озерного дефиле остаткам 2-го и 3-го батальонов из Жиряково спешно выступали цепями два подошедших батальона 269-го Богоявленско-Архангельского полка. Им удалось прочно удержать Жиряково. Бой шел восемь часов до позднего вечера и прекратился лишь с темнотой. Преследующие белые легкие батареи, встав на позиции, вели обстрел деревень Жиряково и Глининская (Дресва). В последней остановился и штаб 3-й бригады, потерявший временно связь с 270-м и 268-м полками. Потрепанные красноуфимцы, вместе с батальоном богоявленцев, отошли в д.Прохорово. Возможно, участие в этом бою принял и 3-й Сибирский казачий полк, потерявший в этот день у дер.Гоглино ранеными казаков Бабкина Семена Егоровича из ст.Всельчанской и Васильева Александра Панфиловича из пос.Андреевский.

Скошенные усталостью, остатки полка остановились в версте от затерянного среди березовых островов и полей небольшого селения. На подводах, с залитыми в кровь лицами, с простреленной навылет грудью лежали раненые. Сестры милосердия, на ходу вскочив в телегу, хлопотливо накладывали им бинты. Командир полка Смирнов устало прислонился спиной к дереву. Полузакрыв глаза, он слушал, как густо шумят вокруг сырой листвой березы. Между деревьев ходили влажные сквозняки, но не могли охладить его лицо. Бессильное чувство мщения сжигало сердце, заливало его кровоточащей раной. Враг в очередной раз учинил им жестокую трепку. Кто накликал беду, и как могли просмотреть в армейских штабах такой мощи удар вражеской кавалерии по нашим частям? Жадно затянувшись папиросным дымом, он смотрел на чернеющие в лесном проеме мужицкие избы и чувствовал себя совершенно свергнутым с вершины своего самомнения. Солдаты кучились по всей глубине леса. Один из них, с черным цыганским чубом, поправлял на ноге подвертку и, зло сверкая глазами, рассказывал:

-А я его штыком, штыком, как кабана…

Второй с плоским усталым лицом, сидел на земле и умаяно покуривал. Вытянув перед собой ноги в грязных сапогах, отвечал невпопад, думал о чем - то своем и, запрокинув голову, смотрел на вершину сухого дерева, с которого сокол бросал вниз свои тонкие дрожащие крики. Подошел комиссар:

-Счастье слепит, а горе крепит. Думаю, через месячишко мы вернемся сюда, и они заплатят нам за все.

-Третий батальон почти весь остался лежать там, у этой чертовой Зубаревки.

-А обоз?

-И половины не пробилось.

Ночью, при свете костра, Смирнов делал записи в журнале. Вокруг него в ожидании ужина красно освещенные пламенем ходили, лепились на бревнах, на кучах ботвы красноармейцы. Командир поворачивал страницу к огню. Писал о тех, чьи тела еще, наверное, и не остыли. Из большого походного котла поднимался пар, и шел аппетитный запах вареного мяса. По краям костра пеклась картошка. Вокруг шевелилась красная мгла. Сквозь мелькающие искры костра, комполка рассматривал лица солдат. В них не угадывалось ни особой горечи, ни притворного веселья. И даже казалось, что они сейчас попросят запеть нашего гитариста Игната. Запеть о степных миражах, о наказе, который дает смертельно раненый солдат своему вороному коню, о северном друге, которого оженила в бою быстрая пуля. Неотступные горькие мысли теснились в голове. Облегчающее желание выстрелить себе в голову мутило сознание. Перекинув через плечо планшетку, Смирнов встал и ушел в мозглую темноту ночи, чтоб не показать своих слез. Он скрипел зубами. Сырая и грязная улочка была запружена смутно темнеющими повозками. Сапоги разъезжались на дороге. Дозорные грубыми голосами окликали его из вязкой черноты ночи, угрожающе лязгали затворами винтовок. Спрашивали пароль. Он негромко отвечал им. Подняв воротник своей шинели, он чувствовал, как ее влажный ворс холодит затылок. Завтра, еще затемно, они уйдут дальше. Уйдут, считая каждый винтовочный патрон, экономя каждый выстрел, стараясь разорвать смертельный круг, который очертила вокруг них судьба. Пора было вставать и, подойдя к биваку, командир отдал сигнал подъема. Еще затемно полк выступил на дер.Семискуль, к штабу своей бригады. Подсчет потерь ужасал. В этом бою полк потерял убитыми и ранеными 159 бойцов и командиров, в том числе 21 убитых. Особенно сильно пострадали 7-я и 8-я роты. Очевидно, именно эти погибшие и были похоронены на кладбище в д.Селезнево, куда 263-й Красноуфимский полк пришел под утро.

Кроме того, было убито 5 лошадей и еще 20 лошадей ранено, сильно пострадал обоз 1-го разряда, оставлено 5 пулеметов и все телефонное имущество полка.(прим.27) По словам южнодубровинского жителя Епачинцева П.Г, из взятых в плен красноармейцев 18 человек были расстреляны возле дер.Южно-Дубровное, среди разрозненно стоящих на самой вершине увала берез, в местечке, известном местным жителям под названием «Бастион». Все погибшие были захоронены в одной общей братской могиле, где с тех пор и возникло деревенское кладбище. Уже ночью два батальона 269-го Богоявленско-Архангельского полка оставили позиции у Жиряково и отошли к д.Прохорово. Теперь вся надежда командования бригады была на подходивший 268-й Уральский полк, который должен был ударить противнику во фланг.

При подготовке повести были использованы фрагменты рассказа Ю.А. Баранова "Черная стрела"