Мы будем знать чуть больше, чем сейчас

**Моцарт умер…

Тоже ещё новость – вправе заметить вы и уточнить: Моцарт умер 5 декабря 1791 года в Вене. Точно в Вене. И скорее всего, 5 декабря. Об этом говорят все календари.

Но никто не знает, что ровно в ту секунду, когда душа великого Амадеуса отделилась от тела и растворилась в бесконечной Гармонии… В этот момент в трактире Золотого Льва упал стул.

Такая вот мелочь. О ней не знал Пушкин, описавший дружеский ужин Моцарта и Сальери в том самом трактире. Никто не знал… Достоянием общественности сей факт стал вечером 30 августа 2013 года. В Тобольске… На сцене драматического театра. Во время предпремьерного показа спектакля «Маленькие трагедии».*

Пролог

За несколько минут до начала артисты провели короткий ритуал. Встав кругом, они взялись за руки и негромко произнесли заклинание: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»

Затем дан был третий звонок. Зрители вошли в зал и заняли свои места*… Прозвучала первая реплика артиста, играющего роль Хозяина некоего бродячего театра:

– Итак, начнём! В конце повествования мы будем знать чуть больше, чем сейчас… И в этой фразе почувствовался некий вызов. Кто ж не знает «Маленькие трагедии»?.. Чего это такого «больше, чем сейчас» смогут рассказать нам про Скупого рыцаря, про Дон Гуана, про Сальери, про пирующих среди чумы?

К тому же в афише значится: режиссёр – Пётр Васильев, художник – Алевтина Торик. И значит, на сцене будут равноправно взаимодействовать актёры и куклы – тоже никаких сюрпризов.

Жил-был барон…

Артисты наскоро, на наших прямо глазах, «распределили» роли, пообещали воочию явить пороки и… «Вперёд на сцену, жадность!» Тотчас была сооружена декорация – традиционная ширма кукольного театра. Незамедлительно началась история о рыцаре скупом.

Сразу – удивление, ставшее несколько минут спустя чистым восторгом. Гораздый на выдумки и удивительные решения Васильев для сценического пересказа истории, которой сам Пушкин дал подзаголовок «Сцены из Ченстоновой трагикомедии: The covetous Knight», из всего многообразия кукольных форм выбрал… русский площадной театр Петрушки.

Вот так они и сошлись – персонажи европейского происхождения, решающие свои европейские средневековые проблемы. Решающие совершенно по-петрушечьи – лихо, с шутками-прибаутками, сплеча, наотмашь, с солью и перцем.

И в какой-то момент, незаметно и вкрадче, весь этот петроразгул превращается в высокую трагедию. Скряга умирает с вечным вогласом скупца над сундуком: «Где ключи? Ключи, ключи мои!..» И страшно становится, и вдруг забываешь, что всё это – только театр. И понимаешь ещё раз простое величие пушкинского: «Ужасный век, ужасные сердца!»

Но тотчас гремит барабан, весело звенят струны лауда*, поют флейты – артисты, приплясывая, устраи­вают «похороны» Скупого рыцаря. Вынося его со сцены так, как положено петрушьими канонами – в сундуке с богатствами вместо гроба.

Старая легенда

Спектакль пронизан музыкой, как летняя веранда старого дома пронзается поутру солнечными лучами. Музыкой, специально написанной для тобольской версии «Маленьких трагедий» композитором Николаем Морозовым. Музыкой Вольф­ганга Амадея Моцарта.

Историю про гений и злодейство артисты развернули опять-таки почти «на столе». Они мгновенно установили небольшой барочный театрик, и Сальери начал свой знаменитый монолог: – Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и выше.

А затем к Сальери-человеку подсел Моцарт… Марионетка… Удивительная кукла – тонкая, одухо­творённая. Живая и в то же время… Это Моцарт, уже встретивший своего Чёрного человека. Моцарт, начавший писать реквием, дошедший в этой работе до строфы «Lacrimosa dies illa».

И маленькая трагедия «Моцарт и Сальери» стилистически разительно отличалась от маленькой трагедии «Скупой рыцарь». И музыка здесь не веселила дух, но просто-таки разрывала душу. И когда Моцарт умер, некто в чёрном глухом балахоне безжалостно сжав-перекрутив нити, управляющие марионеткой, вознёс её в чёрные небеса.

В этот момент маленький кукольный стульчик, на коем восседал «гуляка праздный», болтая с Сальери, упал. Упал с ужасным для такой изящной вещицы грохотом*.

Сладкий грех

Третья трагедия о прелюбодеянии. «Каменный гость» – история знаменитая, завершающаяся, как и предыдущие две, ужасной смертью. Её артисты разыграли лихо, взахлёб и, я бы даже сказал, с присвистом.

Режиссёр и художник придумали для героев очередное оригинальное решение. В «Каменном госте» использованы были тантамарески. Описать, что это такое, сложно, но, поверьте на слово, выглядит такой симбиоз актёра и куклы невероятно смешно.

При первом появлении Лауры зрители, казалось, забыли тонкую грусть предыдущей новеллы. Дон Карлос и Дон Гуан, их последующий безумный поединок – всё это заставило хохотать уже в полный голос. И даже Донна Анна, рыдающая у мужниного надгробия, а затем назначаю­щая у него же свидание совратителю. Даже на эту высокую драму низкого падения смотреть «на серьёзе» было невозможно.

И статуя Командора, несмотря на всю свою монументальность, настоящего ужаса не вызвала. Впрочем, «пожатье каменной десницы» оказалось вполне по Пушкину – губительно тяжёлым. И все умерли.* На краю «Пир во время чумы» – имя четвёртой истории. Дикое, страшное веселье, неистовствующее в городе, пожираемом губительной эпидемией.

Пушкин здесь не выдумывал ничего, но перевёл фрагмент пьесы Джона Вильсона, посвящённой лондонской чуме 1665 года. Британская, стало быть, история из середины XVII столетия, переосмысленная в веке XIX-м… Очень современная… Совсем русская… Наша.

И актёры (а кукол в этой части спектакля нет совсем – лишь мягкие «болваны», символизирующие то ли мёртвых, то ли мертвецки пьяных), актёры… Ну, нет. Не актёры – безудержные гуляки, топящие в вине страх не только перед Смертью, но и перед самим Богом, пируют.

И Вальсингам кричит, срывая горло: «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю!» И Мери поёт свою песню*… «Нынче церковь опустела; школа глухо заперта; нива праздно перезрела; роща тёмная пуста»… Эта мелодия и этот голос – они до сих пор не отпускают душу. До сих пор.

Эпилог

Вот что мне английская чума XVII века?! Что я Александру Сергеевичу?!.. И в конце концов, это же всего лишь спектакль молодого режиссёра, и музыка, написанная моим современником.

Может быть, загадка как раз в этом «всего лишь»? Автор, режиссёр, композитор, художник-постановщик и актёры с актрисами всего лишь подвели меня, зрителя, к краю Бездны… Всего лишь заставили услышать каменный Голос Командора… Всего лишь предложили пригубить из чаши, наполненной Сальери… Всего лишь отсыпали пригоршню дукатов из сундука Скупого рыцаря. Всего лишь… Сущая ерунда… Фитюлька… Театр.

Дмитрий КАРАСИЕР Дмитрий АЛФЁРОВ (фото)

_Примечания

Спектакль первые свои представления выдерживает на сцене колледжа искусств и культуры. «Маленькие трагедии» предназначены к показу в малом зале, посему зрители (не более 30 человек) и актеры размещаются все вместе – на сцене. Лауд – испанский струнный щипковый инструмент. В спектакле используется «вживую». В спектакле вообще нет «пустых» ненужных звуков. Александр Сергеевич в своём варианте пометил просто: «проваливаются». «Песня Мери» звучит в течение 6 минут. Это бесконечно долго для компактных «Маленьких трагедий», но когда она заканчивается, кажется, что пролетело одно мгновение. _