Тихий стон угасающей звезды

Да, знаю, звёзды не стонут и, вообще, в космосе полная тишина. Но звуки… Звуки, сопровождавшие действие нового спектак­ля тобольского теат­ра, и сейчас не дают успокоиться. Они были связаны с осязаемыми объектами и очевидным действием, но в то же время никак не могли принадлежать ничему земному.

И, может быть, всё врут календари? Может, звёзды, умирая, всё-таки не безмолвствуют?

Но звёзды далеко (да и есть ли они вообще), а мы, зрители, здесь – на спектакле «Тихий шорох уходящих шагов». И мы есть. И артисты, вот они – самые настоящие, наши родные, тобольские… И режиссёр Антон Маликов хоть и из Питера, но вот он – рукой можно достать. Драматург, правда, далековато. В Минске живёт Дмитрий Богославский.
Ну, в общем, все на Земле. Все свои… Но почему же спектакль, этими людьми выдохнутый, заставляет думать о бездне? Той, что над нами. Что под. Той, что в нас.

Перечитываю пьесу Богославского и понимаю, что по ней можно поставить вполне традиционный спектакль. Крепкую такую «деревенщинку» с модным нынче налётом мистицизма. Чтобы зритель и посмеяться мог, и всплакнуть, и вздрогнуть. Такие спектакли имеют право на существование, такие нужны в репертуаре, такие «делают кассу».

Маликов сделал не такой…

Пьеса белорусского автора была включена в программу прошедшей недавно в Тобольске Лаборатории современной драматургии. Тогда три молодых режиссёра за четыре дня подготовили эскизы спектаклей. Работали одновременно в большом и малом залах. А Антон Маликов взялся показать зрителям «Тихий шорох» в … театральном буфете. Эксперимент с пространством лабораторные зрители одобрили, и эскиз в короткий срок был доведён до постановки «в репертуар».

И вот премьера. Всё там же – в буфете (который с пером). И ты смот­ришь, ничуть не удивляясь тому, что первая картина – Дмитрич и Юрасик сидят под деревом. Рядом лопаты, воткнутые в землю, вёдра, верёвки. Видно, что мужчины вручную копали глубокую яму (авторский текст) – разыгрывается на мраморном полу, под глянцевыми потолками. Классическая сцена «у околицы», но никаких построенных декораций – лишь хромированный металл да стойка бара на фоне действа.

Ты принимаешь условия игры…

И тебе не кажется странным то, что полевой перекус мужиков в брезенте и резине состоит не из печёных яичек и огурцов. Основательный Дмитрич, отойдя в дальний угол буфета, уверенно управляется с кофейным агрегатом. Суетливый Юрасик с удовольствием поедает банан.

Никакого фона с птичьими трелями (а каких дивных соловьёв могла бы выдать новая звуковая аппаратура Тобольского театра), никакого воркования воды из криницы. Еле уловимый… хрип, что ли… Тихие вздохи… Скрип чего-то нежного, но явно неживого. И ещё отражения – бесконечная перекличка света в металле, пластике, полированном мраморе окружающего пространства.

Мужики разговаривают. Когда работа сделана, до того как припекло солнце, мужчинам в теньке всегда есть о чём поговорить. О том, что цены растут, говорят. Про детей… У Дмитрича их пятеро. Четыре дочки да Сашка. Старший он, Сашка. Майор в отставке. Единственный, кто отца не забывает.

Кто и похоронит, если что вдруг…

Если что и вдруг происходит в спектакле то и дело. Простая история о том, как нерадивые детки слетелись на отцовы похороны и пытаются продать-разорить родовое гнездо, волей режиссёра превращается в карнавал. Бессмысленный и беспощадный, как русский бунт. Весёло-мордобойный, как народная свадьба. Угрюмый, как похмелье… Манящий, как тень прекрасной женщины за полотняной шторой.

И чернокрылой птицей марабу мечется в паузах этого бесчинства Альберт – медиум, умеющий вселять души живых в тех, кто покинул торжествующий мир жизни. В тех, кто знает, как надо чистить колодец.

Это очень важно – уметь чистить колодец…

Берёшь лестницу, лопатку, вед­ро, щётку железную. Воду всю вычерпываешь и пошёл щёткой по стенкам. Особенно, где верхний слой воды, там самая грязь на стенках. А на дне самая муть – ил, листики всякие, мусор, в общем. Лопаткой в ведро аккуратно собрал, прямо до родной чистой земли. А если надо, то и земли немного снять, пару сантиметров, чище будет.

Отец вновь и вновь учит сына немудрёной науке. Он уже делал это много лет назад, и вот снова… Умерший уже отец живого, пока ещё, сына. Он приходит к нему и рассказывает, как надо чистить колодец. Это сон… Это видение. Это происходит на самом деле.

Сыну же хочется узнать про любовь. Сашка, по-домашнему Сасик, не может вспомнить – любил ли его отец, любит ли? А Дмитрич говорит про колодец. Берёшь лестницу, лопатку, ведро… до родной чистой земли… чище будет.
И вновь, и вновь эти звуки…

Так посапывает меркнущий кос­тёр, придавленный холодком авгус­товской ночи. Так разговаривают зыбучие пески. С таким звуком отдаёт свою молодую энергию первое вино года. И (молчите, товарищи учёные) так стонут звёзды, когда Вечность велит им угаснуть.

А финал близок. И вот уже Альберт превращается из высокомерного учёного аиста в разноцветного клоуна-попугая. Он поёт голосом Синатры про funny Valentine… Он бросает Сашке наволочку, набитую купюрами.

Но родной дом на эти деньги не выкупишь. Деньги – всего лишь разноцветные пёрышки, парящие вокруг нас и весело не дающиеся в руки. Дом может удержать лишь тот, кто помнит, как надо чистить колодец… Там просто всё – берёшь лестницу, лопатку, ведро, железную щётку…

P.S. «Что вы с нами делаете! Так нельзя: всю душу вынули! Спектакль «Тихий шорох уходящих шагов» грандиозен! Всем нижайший поклон за него! Слёз не стеснялась. Театр в нашем городе потрясает!» – читаем на сайте театра отзыв Елены… Чем хороши такие необычные спектакли? Они не только встряхивают. Такие спектакли тревожат недра памяти.

Возвращаясь после премьеры, внезапно вспомнил строки, написанные-пропетые четверть века назад журналистом иркутской газеты «Версия» Вадимом Мазитовым.

«И когда я шагну через реку, мне знать не дано. Я стараюсь держаться подальше от этой воды. Я бросаюсь в глубокий колодец на самое дно. Я увижу покой, я увижу сиянье звезды».
Вот и опять выходит: колодец – вещь в жизни наипервейшая.