Притяжение малой родины

Достаю слегка прихваченную временем газету «Ялуторовская жизнь» от 4 декабря 2010 года. Перечитываю статью Светланы Сонич «Им спорт и песня жить помогают», в которой рассказывается об изумрудной свадьбе моего двоюродного брата Павла Владимировича Севастьянова и его жены Наины Яковлевны.

Павел родился в деревне Чукреевой, где и жила многодетная семья моего деда по материнской линии Павла Устиновича Севастьянова и бабушки Агриппины Степановны (до замужества Бекишевой).

Большим чукреевским двором

Павел и Наина после изумрудной свадьбы отметили и бриллиантовую, что само по себе уже вызывает восхищение. Далеко не каждому удаётся прожить долгую жизнь в любви и согласии. Увы, рано или поздно, но всех ждут небеса. Вот и Павел Владимирович ушёл от нас в 2016 году, а Наина Яковлевна - в 2019-м, ровно через месяц после своего 90-летия.

В двенадцатом выпуске альманаха «Явлутур-городок» (от 2017 года) в материале Евгения Дашунина «И вновь большой чукреевской семьёй» повествуется о традиционной встрече чукреевцев у стелы, возведённой в честь воинов-земляков. Деревня закончила существование в 1976 году. Своеобразной минутой памяти о жителях и самом поселении стала песня о чукреевской горке в исполнении Наины Севастьяновой. Кто же теперь, после ухода её в мир иной, поёт этот гимн деревне?

Году в 1958-м, скорее всего, после четвёртого класса, мы с мамой поехали на автобусе в Чукрееву. С собой у нас были плетёные корзинки, и мы пошли в лесок за калиной. Но сбором ягод занимались не так долго. Лишь по прошествии многих лет прояснилась мне цель этой поездки. Когда мы шли с возвышенного места к автобусной остановке, мама приостановилась и, сделав жест рукой, сказала: «Посмотри-ка на этот дом». Я взглянул на здание внушительного вида, отдельно стоящее на высоком месте, и прочёл вывеску: «Чукреевский сельский совет». Тут мама и говорит: «А дом-от наш был… да смотри, никому не рассказывай».

Навстречу Восточной Сибири

Семьи наших дедов и бабушек даже по тем временам были довольно большими: в одной  родилось 16 детей, в другой – 19. До взрослого возраста дожили меньше половины. И все выжившие, с детских лет познавшие крестьянский труд на родной земле, были вынуждены бросить её, оторваться от корней и всего, чем дорожили, и податься в Восточную Сибирь не по своей воле.

Моя мама, Евдокия Павловна Севастьянова, и её брат Владимир с женой и совсем маленьким сыном Павлом (видимо, был назван в честь деда) оказались в городе Черемхово. В 1932 году их семья пополнилась: родился ещё один мальчишка - Леонид. Затем они вернулись на ялуторовскую землю, жили на Разъезде. В 1933-м у братьев появилась сестра Мария.

По воспоминаниям мамы, в Черемхово она полгода работала в шахте и однажды лишь чудом не попала под сорвавшуюся вагонетку, доверху наполненную углём. После отъезда брата с семьёй в родные места она направилась в Алтайский край. В Бийске судьба свела её с нашим отцом – Прохором Васильевичем Тотолиным. Дед, Василий Дмитриевич Тотолин, и бабушка, Ольга Артемьевна, проживали в деревне Мыс. Отец до Бийска был в Петровском Заводе, работал где-то на прииске. Однажды осенью он чуть не утонул в реке Бии (лодка, в которой что-то везли, перевернулась) и сильно простудился, в результате чего  заболел туберкулёзом. В 1936 году решил не просто вернуться на родину, а ехал умирать. В Мыс прибыл вместе с женой и годовалой дочкой Валей. Как рассказывала мама, всё, что было нажито непосильным трудом (иначе и не скажешь), вплоть до половиков, ушло на лечение. А выходила она отца лепёшками на собачьем сале. В 1937 году у Вали появился брат Саша, но через месяц умер от золотухи.

Старший брат отца, Иван Васильевич, судя по всему, в годы ликвидации кулака как класса оставался вместе с родителями. Моя сестра помнит его рассказ о том, как однажды в дом пришли уполномоченные. Один из них, видя, что взять нечего (дети поразъехались, сами обрекли себя на изгнание, от скотины избавились, практически –  раскулачились), выстрелил из пистолета в порыве злости, чем сильно напугал дядю.

Служба на Исаакиевском соборе

Во взрослую жизнь у дедов и бабушек из рождённых вступили только по семь детей. Война с Германией забрала одного брата у отца и двух – у мамы. Папа воевал на Волховском и Ленинградском фронтах. После ранения и госпиталя служил в войсках воздушного наблюдения, оповещения и связи. А наблюдательный пост размещался на куполе Исаакиевского собора, так что служба отца была и в самом деле священной!

До войны он пас лошадей в колхозе «Красная нива», мама была дояркой. Когда началась Великая Отечественная, воевать ушли почти все мужчины, забрали на фронт и лошадей. Приходилось маме пахать и боронить колхозное поле на корове и в пимах – не было ещё и сапог. В 1944 году надо было уплатить налог, а с деньгами туго. Тогда почтальон посоветовала проверить облигации, и на одну из них выпал выигрыш. Часть его отдали в помощь фронту, а на другую мама купила половинку дома по улице Вокзальной в Ялуторовске. В то время бабушка Агриппина (почему-то всегда называли ее Аграфеной) уже проживала в городе по улице Свердлова, а в занимаемой ею половине квартировал командир воинской части. Он и помог маме с Валей осенью 1944-го с переездом. Деда, Павла Устиновича, примерно в 1937-1938 годах посадили в тюрьму в Свердловске вроде как за неуплату какого-то налога. В 1943-м он отбыл срок, его сын Владимир поехал за ним, но нигде не нашёл. В то время свирепствовал тиф, скорее всего, от него и скончался наш дед.

Во время войны родители моего отца умерли, не дождавшись сыновей с фронта.

Помнил клички всех лошадей

Осенью 1945 года отец вернулся с войны. Работал охранником в «Заготзерно», затем в сторожевой охране при Ялуторовском ОВД. Скучал ли он по сельской жизни? Безусловно. Он рассказывал мне, что, будучи подростком, управлял шестью подводами: было на чём и что возить. Я помню длинный список колхозных лошадей, которых он пас до войны, указывал там их клички, масть, повадки. Несколько раз отец переписывал список, словно этот процесс уносил его в довоенную колхозную жизнь по возвращении из бегства с родной земли.

Родители появились на свет в 1907 году, через один день друг от друга. Отец умер в 1984-м, а в феврале 1985-го покинула этот мир и мама. Брат отца, Иван Васильевич, ушёл из жизни через десять дней после мамы. Был он почётным колхозником, и ему воздавали последние почести. В один из отпусков во время моей военной службы мы с отцом навещали Ивана Васильевича в деревне Мыс. Он показал орден Великой Отечественной войны 2-й степени – эта награда нашла его позднее, после войны. Сходили с отцом на кладбище, где похоронены мои дед и бабушка, увидеть которых мне не довелось.

Посиделки на Чуйском тракте

Две отцовские сестры тоже оставили след в Восточной Сибири. Феоктиста Васильевна с мужем Ефимом Иродовым какое-то время жили в Хандыге, затем перебрались в село Преображенка Читинской области, детьми не обзавелись. Другая, Настасья Васильевна, повстречалась в Чите с Филиппом Плосковым, выходцем из деревни Коженово. Его отец, Прокопий Фёдорович, был расстрелян за участие в кулацко-эсеровском восстании 1921 года. С началом раскулачивания, как поведал Филипп Прокопьевич, заявился к ним в дом кто-то и стал требовать от него снять тулуп, на что Филипп вышиб голодранца (привожу дословно) за дверь. Нашёлся добрый человек и посоветовал, что лучше покинуть родной кров. Так в итоге и оказался он в Чите. Однажды я услышал рассказ Филиппа Прокопьевича, как они с Ефимом Терентьевичем уселись в один из зимних дней на Чуйском тракте и распили бутылку водки. На вопрос Филиппа Прокопьевича: «А чего это мы так?» последовал ответ: «А чтобы запомнилось!».

После войны семья Плосковых обосновалась в Ялуторовске. За общим застольем родственников всегда звучала песня «По диким степям Забайкалья» и чувствовалось, что каждый из них связывает её смысл со своей судьбой.