Территория. Северный аспект: Как Агафья Журавлёва пропела своё счастье

Освоение Тюменского севера принято описывать в терминах, близких к армейским: наступление, штурм, прорыв…Собственно, так оно и было, и число героев (пусть не войны, но труда), получивших свои золотые звёзды на гигантских стройках Западно-Сибирского энергетического комплекса, - лучшее тому свидетельство. Их имена широко известны, наш журнал регулярно публикует о них содержательные очерки и воспоминания, в которых слово «подвиг» употребляется вполне заслуженно. Однако же рядом, если не сказать – в тени, громких имён и событий остаются судьбы многих и многих достойных людей, коих принято именовать простыми, совершивших, быть может, самый трудный подвиг на свете: подвиг многолетнего ежедневного бытия, подвиг простого честного труда, подвиг великого терпения и непоказной любви к жизни, Северу, его замечательным людям. Как это и было у Агафьи Фёдоровны Журавлёвой (ныне Антоновой), ветерана труда, работницы Тазовского рыбозавода, чьи немногословные, но до боли искренние «мемуары» с глубочайшим уважением ко всем труженицам тюменской северной глубинки мы печатаем сегодня.

Судьба

У меня мать репрессированной была. Мне тогда десять лет было, я в Тобольске жила. А когда паспорт получила, устроилась на завод. Проработала там год, а когда Сталин умер, на Север завербовалась. Ехали мы сначала поездом, а потом самолётом летели от Салехарда до Тазовска.

Приехала я в пятьдесят третьем году, и сразу – на рыбзавод, в жестяно-баночный цех. У нас печка стояла посредине, углём топилась, в печке были паяльники - и нас шесть человек сидело за столом и вручную паяли банки. Доработала я до лета, и летом меня отправили на рыбачий плашкоут. Катька Франц принимала рыбу, а я как матрос была. Ну, я ж неграмотная, самоучкой была. Ну, вот так меня учили.

И вот я четырнадцать лет там отработала. Но не подумайте, что все в цехе работала, нас отправляли везде. В райком дрова пилили, и ненцам в домах белили, и русским, штукатурили везде. Вот мы всё с Елизаветой Балуевой ходили, две подружки были. А я пилить не умела, а дрова колола ух, как! Они вот пилят мне, а я колю и сразу раскладываю. Мы зарабатывали нормально. Я деньги в стопочку складывала, а она всё растёт. И по сто зарабатывали, и по пятьдесят, и деньги сразу же нам давали. В консервном цехе я рыбу и чистила, и разделывала. Везде работала, даже на коровнике, коров доила. У нас же сколько коров было! Четыре группы по двадцать, а теперь ни одной нет. Лентяи! Сено косить, видите ли, некому. А раньше все косили, и ничего!

Работа

На обработке потом стала сортировать рыбу. Сортировали вручную: рыба по ленте идёт и если кто проворонит, падает. Какая-то дура там работала, не помню уж, как звали, я с ней всё время ругалась. Вот сортируешь рыбу, а рыба раньше большая была, а она сядет в уголочке и спит. Я как возьму щуку, как дам ей! Она соскочит: ты чего? А я говорю: я же не виновата, что она с ленты падает, ты же не смотришь, работай нормально!

Тридцать три года я проработала в рыбзаводе, а потом у нас сокращения начались, и стали всех отправлять в Салехард. А у меня двое детей было, меня не отправили, а так хотелось, там и квартиру сразу давали. Но что делать? Я стала в садике работать, в кочегарке. Потом из садика перешла на обработку опять. А потом меня на коровник отправили. Доила коров, двадцать две коровы было у меня. Восемь месяцев проработала, а потом руки у меня так сильно заболели, я в больницу пошла, и там мне не разрешили уже работать.

Ой, где я только ни работала! И контролёром в клубе была, билеты проверяла, и техничкой. Клуб же раньше наш был, рыбзаводской. И в садике за сторожа была и за техничку. И на рыбзаводе техничкой работала. Потом пошла сторожем, караулить машины, боксы. И на пекарню ходила штукатурить и белить, и на водозаборе была, и готовую продукцию на плашкоуты грузила. А я здоровая раньше была. Хоть и роста небольшого, а здоровая. Все по одному мешку таскали, а я по два, но и зарабатывала хорошо! В среднем у меня выходило шестьсот, восемьсот который раз, а это же какие деньги тогда были! Даже тысячу зарабатывала! Вы что, такие деньги! Я, когда на пенсию пошла, у меня шестьсот двенадцать в среднем было, а надо было четыреста. И пенсия у меня вышла сто тридцать два рубля, самая большая пенсия! У мужиков было сто тридцать два рубля, и у меня... И вот, когда таскали, перегоняли друг дружку - бежишь, перегоняешь! Упластаешься на работе, а потом идёшь и думаешь: «Господи, за что!»

В детском садике карантин, а у меня мужик утонул, и тут сестра уехала, девку мою маленькую некуда девать, раз садик-то закрыт! А на что жить, если не работать? Нас трое женщин было с ребятишками: Маша, я и Листа (она сейчас где-то в Тюмени живёт, я так и не нашла ее). Вот так и сидели по очереди: одна с детьми, двое - на работу.

Север

Я мясо-то сырое оленье никогда не ела. Рыбу только, строганину. А ножки, правда, собирала, у меня холодец всегда был. Сначала я их очищу хорошо, обдеру, чтобы не было ни одной волосиночки, потом мочу и варю.

Ой, а когда сюда, в Тюмень, приехала, я по оленям так скучала! Всё дочек просила, чтобы они мне оленины выслали. Один раз отправили, а мясо-то и вытащили из мешка, так я и не попробовала. А говядину-то и не беру, к оленине привыкла.

А каталась на оленях я только один раз, в праздник. Да и когда мне кататься-то было! Работа, дети, надо всё постирать, а стирали-то на руках, что-то прибрать, что-то связать… Всё работа находилась. Да и сейчас находится - то пряду, то вяжу, даже когда телевизор смотрю, привыкла уж. Что я ещё могу про оленей сказать? Вон у меня все стены в оленях. Всё это дарили мне, всяких оленей навалом. А вот, видишь, на календаре Мишка едет Ядне - я его знаю!

Вот честно, я первый год боялась ненцев, а потом - нет, подруги стали все. «Ой, подружка, здорово!» И я им говорю: «Здорово!»

Когда молодая была, первый год как приехала, ненец один говорит мне: «Будешь моей пучей». Ну, женой. А я из чума боялась выходить. Думаю: что же мне сделать?! А он сидит, не уходит, пожилой такой. Вот, говорю, сейчас доболтаешь, я тебя в речку-то сброшу. А они же плавать не умеют! Ушёл…

Природа

Ой, конечно! Я только в тундру и бегала. Как только свободная минута, всё в тундру бегу. Я в тундре летала! Муж у меня второй не очень хороший был, так я от него убегу в тундру и летаю, и ничего мне не нужно было! Грибов сколько, ягод, я летаю, собираю! Когда дети уже выросли, раз пошла, так целых пятнадцать вёдер брусники набрала и ни одно не продала, всё раздала.

Жизнь

У нас клуб был, кино там казали, а потом стулья по бокам - и танцуешь! Я же когда приехала, ещё девчонкой была. Всё на танцы бегала, и если первая не выскочу танцевать, так больше и не пойду, вы что! Всё время на танцах была. А потом, когда замуж вышла, с танцами у меня - всё. А когда муж умер, так и в кино уже редко ходила.

Да хорошо я жила! Голодом не была. Я работала, мне хватало. Правда, в магазинах ничего не было, как я приехала. Крупы мало было, всего мало было. Муки совсем не было. Но как летом-то привозят - набираешь. А чё там привезут? Немного. На человека сорок килограмм дадут картошки, да и всё. Мешок луку. Рассольники, борщи - всё было в банках стеклянных... Абрикосы, мандарины дольками, всё было в таких банках пол-литровых, я брала. Работы всегда хватало. А раз работы хватало, и денег тоже хватало. Правда, выбирать не из чего было: придёшь в магазин, а там ничего и нет. Так я сама платья шила. Вот у меня две девки, так я обеим платья шила. В магазинах, конечно, если что привезут, очереди большие были, за мясом с вечера стояли. А потом оленя купишь. А олени раньше по семьдесят пять килограмм были! Я однажды домой такого притащила, а на нём сала вот такой слой! А сейчас варишь - и ни одной салинки. Куда всё сало делось?

Люди

Конечно, раньше все вместе были. Вот Харючи-то Сергей (председатель окружной Думы – ред.) раньше вместе со мной работал, мастером в цехе, а сейчас в Салехарде сидит. Когда приезжал, он хорошо меня знает, разговаривали мы. Он же сам как вяжет хорошо! И свитера вяжет, и шапки. Я его спросила, вяжет ли он сейчас. Говорит, что времени сейчас нет, но когда расслабиться надо, отдохнуть, то вяжет, конечно. Вот тем, кто остался в Тазовске из старых, кто меня знает, Агафью Фёдоровну, всем здоровья. Да и тем, кто меня не знает, - всем, всем здоровья, особенно обработчикам! Чтобы были счастливы все, кто сейчас там работает. Я вот даже не знаю, кто там из старых-то сейчас. Вот Тамара там такая высокая работала, а фамилию-то уже и забыла... Вот Эле Столбовой и Белкиной Нине, тоже вот им желаю, очень хорошие женщины.

Память

Вчерашний день не помню, а как раньше было - всё помню, всё по полочкам разложу. И как от мамы уехали, и как в няньках то у одних, то у других жила, и как пошла на работу. И как приехала в Тазовский, помню. И как осталась без мужа с ребёнком одна, а всё равно весело жила, всё песни пела. Как бригадами соревновались! Вот Моисеевой бригада была, это где я работала. Потом ещё Машина бригада была, как её фамилия, не помню уже. Три бригады у нас было. Моисеева уже умерла, Любка. И Катька умерла. Все уже умерли, а я одна живу. И буду жить, потому что не хочу умирать!

Вот как на праздник я ходила на работу! Почему - сама не знаю. Как-то радостно мне было на работе, как-то отвлекалась, и всё песни пела. Вдруг отключат станки, электричество, и на весь цех мой голос слышно! Мне говорят: «Ой, Журавлёва (я тогда Журавлёва была), ты всё свое счастье пропела!» А я говорю: «Так оно и есть, пропела я всё свое счастье!».