На чем держится мир,

или Еще одно подтверждение народной пословицы: жизнь прожить – не поле перейти

Скоро у Лидии Николаевны Зольниковой день рождения. Обычный праздник – у каждого бывает раз в году… Бывает-то оно, конечно, бывает, да только Лидии Николаевне двадцать третьего марта исполняется девяносто пять (95) лет. А это, согласитесь, возраст.

Она родилась в 1915 году. Вот «набил» эти строки и глазам своим не верю – я разговаривал с человеком, увидевшим свет в то время, когда Европа горела в первой мировой войне. В пятнадцатом немцы стали применять химическое оружие (хлор, фосген, иприт), англичане вторглись в Месопотамию, русский полковник Гельвих создал и испытал безоткатное орудие, в армии французов появились первые стальные каски. В том же году в Османской империи началось уничтожение армян.

Она родилась в один год со Святославом Рихтером, Борисом Андреевым, Георгием Жженовым и Георгием Товстоноговым. А еще с Орсоном Уэллсом, Дэвидом Рокфеллером, Фрэнком Синатрой и Эдит Пиаф.

Где все эти люди? А вот Лидия Николаевна передо мной – очевидец эпохи, современник великих потрясений. Она, правда, не употребляет этаких высокопарных выражений – говорит просто, на удивление (возраст все-таки) детализировано рассказывает жизнь.

Победившая смерть

– Родилась я в деревне Денисовка, там и выросла. Помню еще ту войну, когда красные с белыми вое-вали… Мне было три года, когда их увидала. Они в доме у нас останавливались – ружья в угол составили, а бомбы свои прямо под стол сложили. А я-то думала – игрушки, да и села поиграть ими. Солдат подскочил: «Нельзя трогать!» Взял меня за пазуху и посадил на печку.

Эта история похожа на сцену из фильмов про «гражданку», но Лидия Николаевна вспоминает такие подробности, что ясно – все это видела своими глазами, все сохранила детская память. То, как солдат умыкнул из коробочки не только серебряную брошь, но и два метра крестильной ленты, не сочинишь, не домыслишь.

– Ключи еще висели на медной цепочке. Так он их взял, разъединил чем-то и повесил на гвоздик. А цепочку себе в карман.

Недобрым словом поминает баба Лида и 1921 год. Хлеб тогда не уродился, и денисовские жители собирали мох, сушили его, заводили на этой «растительной добавке» квашню да пекли лепешки. Такого голода, как в центральной России, у нас в Сибири, конечно, не было. Семья Лиды держала двух коров, лошадь, овец. Поэтому лепешки изо мха сдабривали сметаной, изрядно перебивая их дурной вкус. Тогда же героиня нашего рассказа переболела тифом. Лежала в жару два месяца, и родные уже приготовились к похоронам.

– Мне уж баба сшила платье смертное, все на похороны приготовили, а я вот выздоровела… И до сих пор живу.

«В коммуне остановка»

Не легче, чем тиф, деревня пережила коллективизацию.

– Зажили мы было хорошо. Три коровы держали, трех лошадок запрягали. Объединились с соседями и купили железный плуг да две бороны – пахали, сеяли, косили, хлеб убирали сообща, и у нас все как-то получалось. И хлеба родилось полно в те года.

А потом собрание, на котором уполномоченный Тобольского РайЗО (земельный отдел) призвал жителей Денисовки вступать в коммуну. 8 января 1930 года, аккурат на Рождество, крестьянам предложили выбор: объединение хозяйств или ссылка.

– Папа погоревал-погоревал, мама поплакала, баба тоже поплакала. Записались в коммуну. Назавтра пришли, всю скотину забрали да согнали на общий двор. Даже куриц всех собрали – ничего у нас не стало. Хорошо, хоть осенью закололи свинью да корову, и мяса у нас полный ящик нарублено было.

Первые месяцы молодая коммуна жила сытно. Лидия Николаевна говорит, что кормежка была на славу – муки-зерна по личным амбарам собрали несметно, да и со стороны завозили осетровые головы – варить общественную похлебку.

– В апреле вышла газета, что из коммуны можно перейти на колхоз (позволю себе чуть поправить 95-летнего человека – газета «Правда» со статьей Сталина «Головокруженье от успехов» вышла 2 марта). Перешли на колхоз, а ни хлеба, ни муки, ни картошки ни у кого нет… Появился в деревне Осип Осташевский – начальник по дровозаготовке, и мы пошли в лес работать всей семьей. На дровах нам давали муку, крупу и масло льняное – желтое такое. Оно свежее-то хорошее, а постоит и горькое делается. Потом покос пошел.

Неизвестно, что было тому виной, но год от года колхозные поля давали все меньше и меньше хлеба. Однако люди продолжали жить, работать, заводить семьи. Лидия Николаевна тоже вышла замуж и родила дочь Любу… Мужа вскоре забрали в трудармию, и верная жена перебралась в село Дубровное под крышу свекрови. Личное хозяйство поднимать было бессмысленно, и молодая женщина напросилась (вдумайтесь в смысл этого слова) на лесозаготовку.

Если вы отождествляете эту работу только с веселеньким лесоповалом из фильма «Девчата», то никогда не поймете, каково это – по пояс в снегу оттоптать дерево, свалить его ручной пилой, снести сучки и раскряжевать.

– План был – кубометр на каждого человека. Мы работали вдвоем, так должны были сделать штабель: 4 метра в длину и метр в вышину. А есть-то нечего было – голодные ходили. Ладно, хоть на дочку Любу молока в деревне давали и муки за мою работу.

И работа-то на этот раз была не дрова, а «кряжи на ружболванку» – потенциальные заготовки для деревянных частей стрелкового оружия. Сваленная лесина замерялась специальным шаблоном («сердцевина должна быть маленькая, заболонь большая»). Некондиция в план не учитывалась.

– Свалишь лесину, а она негодная. И все равно не бросишь ее, а сучкуешь да кряжуешь – хоть на дрова.

Лида и ее напарница Фрося отработали в лесу «два месяца и двадцать семь ден» и перешли на «легкий труд» – тесать непосредственно болванку. На вопрос про выходные я услышал: «Какой там выходной – каждый день с семи утра до шести вечера». За работу в лесу получила тогда два метра «полосатой матрасовки» (простая ткань) и килограмм сахара. И по-шли они до дому… Пешком. А идти было надо сто километров. Весна, разлившиеся ручьи, затопленные лога и прочие «прелести». Добрались. Как раз к весенним полевым работам

Покорение «Фордзона»

Год нынче на дворе юбилейный, и всяк журналист, встречаясь с людьми пожилыми, держит курс на воспоминания о годах Великой войны. Каюсь, и я собирался сделать центром композиции очерка «героический труд в тылу на алтарь Победы»… Не получилось.

Произносить это немного страшно и очень больно, но жизнь нашей героини почти не изменилась в 1941 году. И она ничем не выделяет военный период в своей биографии. Все то же: изнурительная работа в поле и в лесу, максимум обязанностей при минимуме прав, недоедание и недосыпание. Все, что было и до этого, только немножко больше.

– Сначала войны совсем не испугались. Бригадир сказал, что кончат через два месяца. Растили хлеб, убирали, вывозили его на быках. По 16 центнеров каждый день везли, а ведь их надо погрузить, разгрузить да завесить. Таскали эти мешки до амбара почти бегом – привыкли. Так все время и работали. А война все не кончалась.

Освоила Лидия Николаевна и специальность механизатора – управляла трактором «Фордзон-Путиловец» во время вспашки. А уж «легкую» процедуру боронования производили на коровах.
В 1945-ом ей было всего-то тридцать лет, но каковы были те годы. Кто из нынешних сможет хотя бы пару месяцев выдюжить в таком режиме?

Хлеб с лебедой

Продолжался наш разговор. Баба Лида рассказывала о своей судьбе, не жалуясь на ее явные несправедливости, частенько удивляясь: «Откуда силы-то было», называя точные адреса своих перемещений, имена, фамилии многочисленных бригадиров, председателей и уполномоченных.

Рецепты приготовления хлеба пополам с лебедой, лепешек из мерзлой прошлогодней картошки Лидия Николаевна поведала так детально, что хоть сейчас (не приведи Господь) к плите становись. – Как только я ни работала, ни питалась – ничего у меня не болело. Наверное, меня Бог охранял. Я ведь еще маленькой видела Знамение – небо открылось, а там икона Петра и Павла вся светится. Испугалась тогда и никому не рассказала. А потом забыла… А Бог меня, видать, не забыл.

В 1947 году она вернулась в родную Денисовку (муж так и сгинул где-то в трудармии еще до начала войны). Впряглась в работу на своем огороде и колхозном поле. Ну а уж потом перебралась в город.

– Устроилась работать в детский садик «Обьрыбы». И так там двадцать восемь лет и проработала – без перерывов. И даже на больничный ни разу не сходила. А на пенсию пошла в семьдесят пятом – получила 49 рублей 50 копеек.

А на вопрос: «Как же вам сейчас живется?» – Баба Лида ответила:

– Да ничего, хорошо мне живется. Я ведь никогда не жаловалась, хоть хороших дён в моей жизни видела только что в детстве. Сейчас пенсия моя семи тысяч нет, но мне и хватит. И еще я спросил о том, что самое главное для человека, без чего нельзя жить на белом свете? Знаете, какой ответ получил?

– Без работы, – ответила Лидия Николаевна Зольникова, – без работы. А кому, как не ей, доподлинно знать, на чем держится этот мир.

Дмитрий Карасиер