Год жизни в зоне смерти

1986 год. Чернобыль. АЭС. Авария. Ликвидаторы

Кажется, это событие грянуло на весь мир совсем недавно, а ведь прошло уже более 25 лет. Выросли детишки, рождённые в год страшной катастрофы, теперь они уже постарше тех, кем страна, не задумываясь, прикрыла очаг радиационного безумия, способного поразить половину Европы.

Одним из тех, кому в то время «Родина сказала: надо!», был мой сегодняшний собеседник. Представлю его и вам – Игорь Бурля. А говорим мы про один только год его жизни, но о таком, что и вспоминать не каждый захочет. Прошёл он в непосредственной близости от страшного ядерного могильника. Чернобыльский год. – Ну, рассказывай, как тебя угораздило оказаться в таком невесёлом местечке? Не из любви же ко всяким техническим штучкам?

– «Угораздило», как и многих – по воле вышестоящего командования. Но, наверное, и «любовь к штучкам техническим» сыграла свою роль.

Я родился в молдавском селе Кошница, но жизнь «на земле», несмотря на красоту тех мест, не очень привлекала. С детства знал, что свяжу жизнь с техникой – мечтал о морском флоте и работе судового электрика или связиста. Поэтому и училище закончил по специальности «Электротехника». Получил диплом и в октябре 1986 года был призван в армию.

– В октябре 86-го? В Чернобыле ведь еще весной «бабахнуло», что об этом слышали в войсках?

– Да то же, что и во всей стране. Знали, что произошла авария, что «последствия успешно ликвидированы». А бытовые слухи в казарму не проникали, хотя служба началась недалеко от места события – на Украи-не. А потом в армейскую жизнь вмешалась гражданская специальность – в Шауляйской (Литва) учёбке за полгода меня подготовили на радиорелейного механика и вернули по месту дислокации части в Харьков. Прослужил год, а осенью 1987-го в часть пришла телефонограмма «сверху» с приказом об отправке специалиста в ВЧ 3031. Что это за подразделение я (тот самый специалист) узнал уже в Чернобыле.

– И чем же занимались военнослужащие части 3031?

– Тогда в послеаварийной жизни АЭС наступил странный период. Многие осознали настоящий масштаб аварии, начали проявляться ее неприятные последствия у первых ликвидаторов. «Контрактники», охранявшие станцию, уехали, и объект остался практически без присмотра. Тогда спешно была сформирована наша часть, боевой задачей которой был контроль за самой станцией и 10-километ-ровой зоной вокруг неё. Я попал в батальон, охранявший непосредственно станцию. Квартировали мы в малой (10 км) зоне. Знаешь, как назывался пионерский лагерь, в корпусах которого разместился батальон? Никакой Тарковский такого бы не смог придумать. «Сказочный»! Пионерлагерь «Сказочный» в нескольких тысячах метров от саркофага, накрывшего четвертый блок АЭС.

– Да-а-а… Сильно. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью… А что в момент твоего прибытия творилось на станции?

– В основном всё было подчищено, но остатки еще вывозили. Уже готов был саркофаг, но его постоянно дорабатывали – ликвидировали дефекты, возникающие при просадках. Это 4 блок, а первый и второй работали. Их, вообще, по-моему, относительно недавно остановили, когда МАГАТЭ выделило Украине крупные суммы денег. Солдат-срочников на расчистке тогда уже не было. В основном трудились контрактники-«партизаны».

– Понимали, как вам не повезло (мягко говоря) с местом службы? Страшновато не было?

– Чертовски пугающего ничего не было. Служба есть служба. Может быть, по молодой беспечности. Хотя какие-то факты настораживали, что ли. Например, офицерский состав у нас менялся каждые три месяца. То есть людей, которые выбрали своей профессией «Родину защищать», государство берегло, а о нас, пацанах-срочниках, особо не задумывалось. Мы были «расход-ным материалом». Но тогда, повторю, эти соображения нас особо не тревожили.

– Знаешь, по-моему, это и есть главная подлость – иродова подлость, когда государство посылает своих детей, парнишек 18-19 лет, на самые опасные участки… «Контрактники» делают работу «за деньги», офицерство – «за долг». За что «ложатся на амбразуру» солдаты срочной службы? Потому, что это дешевле?.. Может быть, так страну и продешевили?

– Так ведь до сих пор дешевим… То здесь, то там. А по поводу срочников в Чернобыле. Уже на «гражданке» прочитал в «Комсомольской правде», что существовали официальные распоряжения министерств обороны и здравоохранения, в которых говорилось о недопустимости отправки в Чернобыль лиц, не достигших 25-летнего возраста. Вот так, одной рукой подписывая приказ о формировании нашей части 3031 (никого старше 22 лет я в ней не знал), армейское руководство «другой рукой» визировало циркуляры о том, что «низ-з-зя». И еще «третья рука» была – рука министра обороны Язова, который во время инспекции АЭС лично вручал мне знак ликвидатора. Мне тогда было 20 лет, выходит, я – нарушитель закона!? А маршал-министр?

– Но значок-то носишь…

– Ношу. Ну, во-первых, случайно дырку прожег на лацкане пиджака. Сигаретой. Пиджак новый – дырку прикрыл знаком. А кроме шуток – ношу его не каждый день. Ношу не для того, чтобы хвастать, а как память. Память о молодых годах, о службе, о друзьях армейских. О тех людях, которые там, в зоне, жизнь потеряли и здоровье оставили. Не о маршале Язове память – о других.

И зря ты именно про меня написать решил. У нас в Тобольске столько чернобыльцев, которые и сделали больше, чем я, и пострадали сильнее. Мне-то, можно сказать, повезло (снова техническая специальность выручила). Как специалист-радиорелейщик чаще нёс дежурство в помещении, защищённом фильтрами и очистителями (не солдат берегли – аппаратуру), и меньше других вдыхал радиоактивную пыль, глотал ядовитый песок, выжигающие внутренности, разжижающие кровь…

_ – Про всех надо писать, Игорь. Про всех. О погибших, об уцелевших. О тех, кто кнопку не ту нажал и не вовремя. Кто приказы идиотские отдавал, кто правду от нас скрывал. О тех, кто до сих пор за всё это расплачивается тяжёлыми болезнями. И, пожалуйста, не меряйся лишениями – своё дело ты честно исполнил. Не буду бросаться громкими словами, но даже просто прожить год в 10-километровой зоне – это серьёзно. А уж армейская служба…_

– Да, серьезно, конечно. К зоне частенько иностранные комиссии подъезжали – итальянцы, англичане, немцы. Один раз прибыли японцы. Вышли из блестящего автобуса, глянули на индивидуальные счётчики-дозиметры – мгновенно обратно в автобус и умчались. Внутрь зоны так и не рискнули – помнят Хиросиму-Нагасаки. Нас-то никто не спрашивал, каково служить в этой нашей «хиросиме».

– Ну а что сейчас? «Родина помнит героев?»

– На эту тему столько сказано... Должны быть льготы. Для пострадавших – больше, чем сейчас… Я на «милостыню» от государства никогда не рассчитывал (предпочитаю зарабатывать сам) – много лет вообще ни за какими льготами не обращался. Сейчас «сами пришли» и предложили принять – отказываться не стал. Людям, серьёзно утратившим здоровье, государство обязано обеспечить достойную жизнь, тем же, кто в силах, лучше на помощь и не надеяться. У меня есть надёжная специальность и нормальная работа, а потому мои дом и семья не должны (и не будут) нуждаться ни в чём. Это нормальная мужская позиция.

– Что обычно во сне видишь? Мне вот частенько реалии армейские снятся…

– Намёк понял. Сама станция и территория зоны… да, наверное, ни разу не приснилась. Хотя помню там каждый камешек, мог бы и сейчас экскурсию провести. Вспоминаются иногда лица друзей-сослуживцев. Так ведь, вообще, сны редко вижу – работа такая, что хронически недосыпаю.

– Ну что ж, Игорь. Спасибо тебе за разговор. За службу. За то, что на земле нашей вертлявой крепко держишься.

– Так надо держаться… У меня жена, сын, дочь. Будем держаться.

Дмитрий Карасиер