«Мальчик Ким» и «римский воин»

На выставке литографий и витражей Марка Шагала, что открыта в музее ИЗО в связи со столетием тюменской синагоги, одновременно впервые демонстрировался бронзовый бюст работы скульптора Наума Аронсона, родившегося в России 140 лет назад и скончавшегося в Нью-Йорке почти 70 лет назад. Как оказалась в Тюмени работа скульптора, более знаменитого во Франции, он – офицер ордена Почетного легиона, чем там, где он родился? И почему проведя не менее полувека в запасниках музея, она только сейчас предстала перед нами? Об истории этой экспозиции мы беседуем с искусствоведом Оксаной Костко. Надо полагать, что работа Аронсона (имя автора обозначено на скульптуре) попала в Тюмень в самом начале создания Тюменской картинной галереи. Согласно приказу министерства культуры РСФСР Евгений Константинович, главный хранитель галереи, формировал фонды. Наверняка, доноры неохотно расставались с картинами и скульптурами известных авторов. Отдавали, надо думать, вещи с «темной» биографией. По мнению хранителя Костко, бронзовая голова мальчика попала в Тюмень именно таким образом. Пить-есть не просила, стояла себе в запасниках. Как же случилось, что она «заговорила»? – Хранитель – это не просто кладовщик. Традиция – что мы храним, то и изучаем. А есть вещи, которые вызывают какие-то вопросы. Например, у них туманное название, или вообще никакого названия… И ты пытаешься это выяснить… – Значит, стоит непонятный болванчик, вы стираете с него ежедневно, или как там полагается по графику, пыль, а в голове: зачем он тут стоит? – Я верю в гранинскую теорию: открытие приходит к тому, кто готов. Не случайно. Так, например, с тюменским архитектором Чакиным это произошло. В один прекрасный момент я поняла, что мне нужно с этим работать. Я нашла его здания на территории Курганской области. Потом мне посчастливилось пообщаться с его племянницей. Она жива, живет в Тюмени. Она долго не соглашалась на встречу: здоровье, капризы, она комплексует… Тем не менее встреча состоялась. То есть, я хочу сказать, что материал идет к тебе тогда, когда видит, что ты для этого созрел. Вещь сама выбирает, с кем ей разговаривать, за ней право старшинства… – Как Джоконда из старого анекдота: она сама решает, на кого производить впечатление, а на кого нет? – Да-да. Я в этом убеждена. Можно сказать, счастливая случайность, а на самом деле – работа. Я порой сижу здесь до девяти часов вечера, просматриваю фонды, каталоги: не мелькнет ли что-то похожее? И вот находится гравюра, аналоги, подтверждается авторство. И постепенно складывается история предмета… – Наверное, история искусства вообще состоит больше частью из пустот, из вопросов… – Я вспоминаю Дмитрия Сарабьянова, московского искусствоведа. Он говорит: всегда идите от конкретных вещей, а уж они подскажут вам массу проблем… И я работаю непосредственно с вещами – я их трогаю, вытираю пыль, стираю их чехлы, что с моим статусом искусствоведа и доцента никак не вяжется. Но когда ты каждый день в тактильных контактах находишься… – … Чудо происходит, они начинают говорить? – Правда, оно происходит не каждый день, но происходит. Мы еще долго разговариваем о том, что такое поиск идентификации, как собираются детали, способные навести на верный путь, в самых разных источниках – в каких-то книгах, в воспоминаниях, относящихся к предполагаемой эпохе, запечатленной резцом скульптора или кистью живописца. Наконец, возвращаемся к предмету, который послужил поводом к встрече. – Значит, этот мальчик какое-то время стоял в углу, вы с него вытирали пыль, а он «смотрел на вас и думал»: да когда же она догадается? – Путь был, действительно, длинный. От темы тюменской синагоги к архитекторам, которые строили такие культовые сооружения на территории Сибири и Урала, от них к скульпторам-евреям. И вдруг все совместилось с Аронсоном… Я достала этот бюст. Он стоял среди гипсов, как вариант совершенно не выставочного плана, я даже думала, что он неправильно стоит, надо его в «двадцатые годы» передать. Ну, в очередной раз вытерла с него пыль, позвала реставратора: давай на него посмотрим более пристально? Он: фу, какая-то зеленая краска! А потом оказалось, что это не краска, а жуткая патина, толстый слой… И вообще какой-то такой непонятный. Решила поискать. И тут очень понравился мне гипс, который выложил в Интернете кировский музей. Кировский гипс был достаточно похож, я его узнала, у него было не так проработано основание, но лицо… Я пошла по следам: что это за работа? Пошла по ссылке, там интересные материалы. И выяснилось, что Аронсон гостил в Вятке в 1915 году у брата, брат потом дарит часть работ художественному обществу, потом музею. И я написала письмо на кировский музей, что в наших фондах хранится такая-то вещь, я подозреваю, что это «близкий родственник» вашего бюста, что вам известно о нем? Приложила фотографию, размеры, все, как полагается. Пришло письмо от хранителя Созоновой: «да, у нас эта работа хранится, в старых книгах есть запись за 1931 год, работа записана как «мальчик Ким», передал брат скульптора... Может быть, ошибка, а может быть, информация к размышлению… Так у мальчика появилось имя. Отчего Ким? Что-то восточное? Надо искать дальше. Большинство скульптур Аронсона за границей, сайты не открываются… Другая история, которую рассказала Оксана Костко, о «римском воине», скульптура стоит у нас в экспозиции. – Я мимо него ходила, и что-то меня очень смущало. Я не люблю абстрактные названия типа «женский портрет». Почему римский воин? Что это был за римский воин? Все в нем казалось очень странным, начиная с бритого подбородка. Почему у него на щите лев? Лев? Лео? И тут у меня выщелкнуло: а может быть, это – греческий царь Леонид, спартанец? И когда я вместе со своими догадками отослала работу в Эрмитаж, фотографию, интересные инициалы на обороте – «J.A», по стилю – ближе к строгой классике. Хорошо, что я показала эту работу эрмитажникам, у них специалисты высокого полета, и они сказали: это сделано с картины Жака-Луи Давида «Битва при Фермопилах». Скульптура, скопированная с фигуры на этой картине. Да я же видела эту картину! Но у меня не складывалось, я ото льва шла… Мешало, что на картине греки были бородатые, а «римский воин» бритый… Вот как оно случается… «Мальчик Ким» стоит в зале первого этажа. Зайдите и прислушайтесь, что-то он вам скажет?