Издалека течёт река…

Люди-капельки, люди-ручейки, люди-потоки и люди-озёра… Некоторых даже только с болотцем и сравнишь – такие тоже есть… люди.

Поговорил с Анатолием Кон­дау­ровым – коротко поговорил, между делами, на бегу, но даже такого «чуть-чуть» хватило для того, чтобы понять: этот человек – река. Наша, сибирская, пробивающая себе путь к Великому Океану, не засыпающая даже под зимней толщей льда река.

Есть такие люди. Мало их, и принято даже говорить, что таких, мол, уже не делают. А всё есть… И были, и будут.

Роль гайки в истории

В умелых руках гайка, закреп­лённая на суровой нитке, – опасное оружие. Ф-ф-щи-их – шелес­тящий свист замаха и неслышный почти звук соприкосновения гранёной стали с плотью… В жизни Толи Кондаурова тоже встретилась такая гайка и такой разящий влёт удар. Удар, изменивший его судьбу.

Сейчас мало кто поверит в то, что однажды этот крепкий физически и духовно человек сознательно пошёл на членовредительство. Да ещё для чего! Страшно сказать – ради отсрочки от призыва. Но ведь было… Сам Кондауров с непроницаемым выражением лица рассказывает:

– Рос безотцовщиной и с юных лет много постранствовал – от Средней Азии бросало до Подкаменной Тунгуски. А потом решил взяться за ум и поступил в вечернюю школу – десятилетку добить. Да уж в возраст вошёл и призываться пора. Тут вот дружок закадычный со своей гайкой – давай, говорит, Толя, «выпишу» тебе отсрочку.

Ну и дали. Со второго раза нанёс мне лёгкое увечье. Получил я отсрочку и закончил школу. Ну, а потом уж в армию – как положено. А из рядов сразу в институт юридический… Такая вот гайка. Недоучись я тогда перед армией, так, может, и школьного образования бы не получил.

«Кудрявая» журналистика

Но эту историю Анатолий Алексеевич уж потом рассказал – когда разговор пошёл. А поначалу обмолвился, что не очень любит-де с журналистами общаться.

– И мои слова перевирали… Ну, да и сам я ведь тоже «отличился» разок. Разок, но зато очень уж… А дело было в 1961 году. И служил наш герой в Вооружённых Силах, но не просто так служил, а в личное время ещё и писал материалы для военной печати.

– Смутное было время. Назревал карибский кризис… Мы тогда разворачивали стартовый комплекс ракет стратегического назначения. И я написал очерк о капитане Ахмадееве из соседнего ракетного дивизиона. Про то, как он командует на полигоне, как бойцы готовят аппарели, как разворачивают пусковой стол. А ещё, для душевности, что ли, описал то, как капитан Ахмадеев возвращается домой, как снимает фуражку и долго промывает свои пропитанные пылью кудри, как садится потом за стол… В общем, прекрасный очерк получился. Только потом сообщили мне, что Ахмадеев хочет пальцы мне переломать, а то и вовсе убить. Он ведь лысым был, тот капитан… Я его только в фуражке видел, и какие-то кудри из-под неё выбивались. У него, Ахмадеева, как выяснилось, и прозвище было «Лысый», а тут я со своим очерком. Душевным. В общем, договорились мы с Анатолием Алексеевичем, что без кудрей обойдёмся и дальше беседу повели.

Мелкий песочек жизни

А беседа та шла вроде и в четырёх стенах, но всё одно, как бы на речном бережку. Дело-то в том, что встретились мы не просто так, а по случаю открытия персональной выставки Кондаурова в музее истории освоения и изучения Сибири им. А.А. Дунина-Горкавича. Ну, вот и сидели так, а вокруг тихие заводи, песчаные стёсы берегов, весенний топляк на стремнине, чернота урманов да небесная синева.

Пожалуй, это лучшая площадка в городе для такой выставки. Пятьдесят четыре фотоработы составили экспозицию, которую автор назвал «Иртышье моё несказанное». И, может быть, отсюда и речное настроение, возникшее вдруг… Может быть.

И разговор наш перетекал плавно, что та река – от детства, с его навечно ошпаренными крапивой ногами к странствиям юности… От юрфака в Свердловске до ухода в снега Уватской тайги… От работы в топографических партиях до должности начальника Тобольской милиции.

Капитан из легенды

В наш город капитан Кондауров был переведён в 1971 году. До того был успешным оперативником в Тюмени и начальником отдела на Севере (Тарко-Сале). И вот Тобольск – город знаменитый не только историей, но и своеобразным каторжанским духом и особым культурным колоритом.

А что до легенд... Ну, назовите мне такого начальника ГОВД, который бы не только успешно боролся с преступностью, но при этом ещё и тесно сблизился с местной творческой интеллигенцией. Вот как вспоминал о необычном милицио­нере незабвенный бытописатель тобольской богемы Борис Павлов: «Оказывается, Анатолий в душе был художником, человеком творческим, страстным, но тщательно скрывал эти качества. Конечно, сказывались специфика работы, положение. Никогда ничего не обещал заранее, не подумав, а если обещал, то это было надёжно. Он очень любил работать по дереву, удивляя своих знакомых знанием всей технологии его обработки. Да и увлечение антиквариатом было более чем серьёзным, мелочей ни в одном деле для него не существовало. Позднее я узнал, что он еще кое-что пишет в журналы, связанные с охотой». И даже когда, оставив должность, он перебрался в таёжный Красноселькупский район председателем сельсовета, то остался в Тобольске. Остался его образ, увековеченный Николаем Распоповым. Скульптура так и называется «Капитан Кондауров».

Дымок над избушкой

Почему он всё время уходит?.. Почему, вернувшись в Тобольск на хорошую должность начальника юридического отдела «Тобольск-Нефтехима», он вновь оставил спокойную жизнь и вернулся к белому безмолвию тайги? Верхнесрединное течение реки Демьянка. Угодья госпромхоза «Кед­ровый». 17 сезонов в тайге. Один на один с природой. Охотник-промысловик. В сентябре – заброс на вертолёте, в марте – обратно.

И как это уживается с тем, что Кондауров-городской всегда был в центре событий, всегда на людях? Он уходит от этих шаблонных вопросов так же просто, как уходит в лес поживший сохатый от неосторожного охотника-любителя: «Я уж в книгах своих про это всё написал. И про одиночество, и про тайгу».

Да, он пишет прозу (и не только охотничью)… Он кроме необходимой таёжной оснастки берёт на промысел фотоаппарат (а ведь каждый грамм в таком рюкзаке на особом счету)…Стихи! Что со стихами-то делать? Ведь не в батистовой рубашке да гусиным пером (впрочем, перьев Кондауров может сколько угодно добыть). Но всё одно – боксёр, милиционер, адвокат, «рабочий-промысловик (5 разряд конно-ручных работ)» (так официально оформляется трудовое соглашение с охотниками)… И стихи. Нет, непостижима всё-таки натура человеческая.

Дымок из ствола

В попытке вывести не­про­ни­цае­мого собеседника из равнодушного равновесия (только настоящий охотник может быть таким равнодушным) захожу издалека. Не помните ли своё самое первое ружьё, спрашиваю… Попал, кажется! Кондауров улыбается, даже, кажется, туманится взглядом…

– Как не помнить. Винтовка Бердана это была… Старенькая уже, конечно, осечки постоянно давала. Поменял её на ИЖ-12, но у того, хоть и помоложе берданки лет на восемьдесят, вечно вылетал боёк… А на промысле использовал только комбинированное ружьё. Там не обойдёшься только карабином или, скажем, ружьём-автоматом. Только тройник – три ствола на все случаи охотничьей жизни. Два гладких ствола и один нарезной хорошего калибра.

Дальше была короткая, но содержательная лекция о качестве ружей, особенностях боеприпасов и специфике охоты в сибирской тайге. И даже мне, охотнику кабинетному, слушать Анатолия Алексеевича было интересно. И не удержавшись ещё раз, спрашиваю: «А самый первый ваш фотоаппарат (разговор всё ж по случаю фотовыставки случился) какой был?»

– Да я вообще мало чего забываю. Аппарат назывался «Смена-2». Он всю армию со мной прошёл. Бывало, и в землю закапывал при проверках – часть-то ракетная, нельзя снимать. Потом «Олимпус» был, которым на промысле и снимал в основном. Теперь в тайгу хожу уже как любитель и параллельно осваиваю цифровую камеру.

Дымок над водой

Выставку, открывшуюся на прошлой неделе в музее им. Дунина-Горкавича, автор работ назвал «Иртышье моё несказанное». Несказанное – с ударением на третьем слоге. Но, поговорив с Анатолием Кондауровым (коротко, между делами, на бегу), понимаешь – можно было бы и на второй слог ударение перенести. И получилось бы, что на снимках поймы большой сибирской реки запечатлено то, что этот не­обычный фотограф-промысловик не сказал. Не сказал мне… Не сказал читателям своих книг… Да, может, и самому себе не сказал. Такой уж это человек. Человек-река. Река, надёжно укутанная от стороннего любопытства лёгкой дымкой тумана.

Дмитрий КАРАСИЕР Юрий ПОПОВ (фото) P.S. Впрочем, не так уж он и скрытен, этот Анатолий Кондау­ров. Вот, например, узнали мы с Юрием Дмитриевичем о том, как делать таёжную рябиновку, полгода выдерживая её в глубинах муравейника. И про то, что «одиночество можно полюбить, возвысившись над ним». И ещё про то, что выставка «Иртышье моё несказанное» продлится до конца декабря 2012 года.