Дырявая память

Предновогодние дни бывают суматошными: нужно что-то купить, куда-то зайти, кому-то передать. Одним словом, сплошная круговерть. Как-то накануне праздника после полудня, объезжая в селе все подобные «точки», я не заметил, как короткий декабрьский день закончился, на опорах засияли лампы уличного освещения. По дороге домой меня остановил хороший знакомый и попросил довезти до села Сорочкино, что в двадцати километрах от райцентра. Делать нечего, согласился, хотя времени оставалось в обрез. Поспешая, мы покатили по трассе.

За разговорами доехали быстро. Вскоре за перелеском засверкали огни домов. Было темно и около двадцати мороза. Подъезжая к селу, я обратил внимание: в стороне, в снежном поле, неподвижно стоял человек.

«Что он тут делает, ведь не июль месяц», – мелькнуло в голове, но я не придал этому большого значения, так как слушал попутчика и строил планы на новогоднюю ночь.

Доставив благодарного друга до места (не обращая внимания на мой протест, он всё же оставил на сиденье бутылку водки), я быстро развернул автомашину в сторону дома. Выехав за село и намереваясь увеличить скорость, в свете фар я увидел по-прежнему стоящего в стороне человека.

«Погибнет же, – подумалось вдруг, – надо помочь».

Подойдя ближе, я увидел незнакомого пожилого человека, одетого вовсе не по-дорожному: в старых валенках, фуфайке, шапчонке. Его трясло от переохлаждения так, что человек был не в состоянии что-либо объяснить на понятном языке. С большими усилиями затащил мужчину в машину. Поехали. Отогревшись в салоне и глотнув водки, новый пассажир довольно быстро пришёл в себя:

– Я из Слободчиков, – подал он голос, – Максим Ильич Поршнев, 74 года от роду. – Нонче вечером старуха куда-то ушла, а мне захотелось выпить. Новый год же на носу. Стал искать: знаю – у ней где-то спрятана самогоночка. Нашёл быстро, заначки-то в дому знаю. Один пить не привычен, пошёл к другу Фёдору Петровичу, через огород живёт. Выпили мою поллитровку, заговорили.(За рулём я не заметил, как пассажир приладился к моей бутылке водки и, попивая из неё, становился всё добрее и общительнее).

– Дак вот, – сделав очередной глоток, продолжил Максим Ильич. – Нам показалось мало. Его старуха покладиста, не то что моя, – принесла ещё одну поллитровку. За разговорами «за жизнь» управились и с ней, изрядно опьянели. Сосед под наблюдением бабушки кувыркнулся спать, а я пошёл домой. Как тут оказался – не помню, совсем, видно, опьянел. До дома-то 50 метров, не более... Спасибо тебе, сынок, кабы не ты, сгинул бы я, и старуха бы не нашла.

Последнюю фразу, изрядно захмелев, неожиданный попутчик молвил, прослезившись, наклоняясь, чтобы в благодарность поцеловать спасителя. Я ощутил запущенную небритость лица пассажира и решительно отклонил его намерение, переменив тему:

– Вот и Слободчики. Кажется, приехали. Где же ваш дом?

– Дак это... как же улица-то... В общем, езжай!

Максим Ильич небрежно и неопределённо махнул рукой. Увидев катающуюся под ногами пустую бутылку из-под водки, я понял: дед в хлам пьян и вот-вот его одолеет мертвецкий сон. Что же мне делать? Нужно успеть встретить Новый год и пассажира на погибель не высадишь. Несколько раз проехав по селу туда-обратно, на счастье увидел идущих по улице бабушку с девочкой. Решил провести опознание, остановился, открыл дверцу. Не успев обратиться к прохожим, услышал:

– Во-о-т он, окаянный! Это дед наш. А мы с внучкой с ног сбились, ищем его по деревне: не замёрз ли! Нализался где-то, а как же, без этого мы не можем! Ты куда его везёшь? И напоил зачем?

Я с трудом вклинился в разговор, чтобы всё объяснить бабушке. Поняв, что происходит, она внесла ясность хорошо поставленным командирским тоном:

– Вот он, дом-то наш, рядом стоим. Ну-ка, добрый человек, помоги деда в дом определить, а то мы, стар да мал, не совладаем.

Общими усилиями затащили Максима Ильича в дом (сам он в этом не участвовал), положили на диван.

– Ну, спасибо тебе, – сказала бабушка и посмотрела на сопящего во сне супруга: «Холера эдакая... ведь пропасть мог».

...Я забежал в дом, когда за столом уже подняли бокалы за встречу Нового года.