Февраль

Вот, наконец, февраль… Так устали все уже от долгой сибирской зимы. Впереди ещё и морозы, и снегопад, но всё-таки уже как-то по особенному светит солнце: оно поднимается высоко-высоко над землёй, слепит глаза, отражаясь в сугробах и на скользкой дороге. «О том, что ветры дуют в феврале, мне когда-то сказал букварь», – поёт «Чайф» в одной старой доброй песне. И пусть они дуют, ведь всё равно скоро долгожданная весна!

Ну почему, почему зима в Сибири такая длинная? «Радуйся, что не на Колыме живёшь!, -- шутит сосед дядя Коля. – Колыма, Колыма – чудная планета, двенадцать месяцев – зима, остальное – лето!». И смеётся. А я еду и думаю, почему не на юге родилась, в какой-нибудь Анапе? Кто-то же в Анапе рождается? Почему аист, когда нёс меня в конверте, не закинул в тёплые края? «А почему ты думаешь, что в Анапе лучше?», -- не унимается сосед. Ну да, не факт, что там жизнь, как сметана. «Там хорошо, где нас с тобой нет», -- снова фразу в тему бросает «Чайф» из динамиков моей машины.

Дворники работают бесперебойно – сегодня снежно. Те самые февральские ветра со снегом. Дорога раскисла, и машины ползут медленно, а нам с дядей Колей надо поспешать: в больнице очередь не займёшь пораньше – просидишь до вечера. Хотя дяде Коле, кажется, всё равно, сколько он будет в очереди сидеть. Он дедушка юморной, всегда себе собеседника найдёт, как говорится, на ухо подсядет, и время для него проходит незаметно. Да и некуда ему спешить. А ты пыжишься, вечно торопишься, боишься чего-то не успеть. Нервничаешь. Он, наверное, прав: к чему вся эта суета? Вот и февраль ему безразличен: думаешь, скорей бы весна, а ему не к спеху она, семьдесят седьмой февраль в его жизни протекает как должное, как уже нечто привычное и обыденное. Семьдесят седьмая весна пройдёт так же обычно, без особых эмоций. Эх, дед, дед! А мы ещё «и жить торопимся, и чувствовать спешим»! Неужели и мне когда-то всё станет безразличным и однотипным? Быть такого не может! Темперамент у меня не тот!

Вот и больница. Дядя Коля из машины вылезал медленно, по-стариковски. «Спасибо, дочка!», -- прокричал он мне уже с крыльца. А я поехала на работу, в любимую редакцию, снова писать про хороших людей…

Вечером, как обычно, я ехала домой мимо больницы. Гляжу – дед Коля на крыльце стоит. Заехать, думаю, надо, подбросить старика до дома. А на улице прояснилось, снежные низковисящие тучи разошлись. Солнышко по-весеннему светит высоко и ярко. Стоит дед Коля на крыльце, как обычно, никуда не торопится. Но что это за довольная кошачья улыбка на его лице? Наверное, всех врачей прошёл за день, потому и радуется. «Садись, дядь Коль, подвезу!», -- кричу ему. А он: «Хорошо-то как! Весна, однако, совсем близко!», -- и щурится на солнышко. Ах ты, старый плут! Безразлично ему всё! Видать, семьдесят седьмая весна снова для него словно первая. Никого она равнодушным не оставит. Ни ребёнка, ни старика. Словно пробуждаешься от спячки, и снова «и жить торопишься, и чувствовать спешишь»! Сел старый плут в машину уже порезвей, чем вылазил, и поехали мы с ним домой, весело хохоча всю дорогу…