Максимовна

Дорога лентой стелилась к Ушарова. Мы свернули с неё немного раньше и поехали к Кузьминой.

… Деревня пригорюнилась на склоне небольшого пригорка, с редкими деревьями и несколькими скворечниками на крышах брошенных домов. Кое-где во дворах задрал к небу своё остриё колодезный журавль, да так и застыл на долгие-долгие годы, в истоме ожидая своего хозяина. Но он всё не едет.

Тёмными глазницами окон смотрят на нас брошенные избы - сиротливые, убогие. А когда-то в них справлялись свадьбы, рождались дети, были счастье и любовь. Они провожали своих хозяев на поле брани в 1941 году, в их двери стучал почтальон и приносил радостные и печальные весточки с фронта. Всё они помнят. Здесь жизнь была размеренной и неторопливой. И дивный свет шёл с небес, и песня дождей и черёмух лилась. А теперь…

Недолгий он, бабий век!

Как только солнце выходит на весну и озаряет маленькую, опустевшую деревеньку Кузьмину, Мария Максимовна Зольникова (на снимке) делает свой первый привал на подтаявшей завалинке. Этот ритуал она ещё с детства запомнила.

Тогда с первыми лучами весеннего солнышка да с громкоголосым курлыканьем журавлей завалинку осаждала вся деревенская ребятня. Сегодня же Мария Максимовна - единственный житель и хранительница этой опустевшей милой обители. Она выходит из дома со своим охранником - ласковым псом по кличке Комарик и, прищурившись от яркого солнца, смотрит вдаль: не едут ли первые дачники в свои владения. Ведь весна пришла! Мария Максимовна обрадовалась, увидев нас на пороге своего старенького дома.

• Ой, да вы проходите! Не успела нонче почистить снег-то, замешкалась немного, - как бы оправдываясь перед нами, тараторила милая старушка. - Да и хватка-то теперича не та, ведь в феврале мне уж 86 стукнуло. Годы-то летят, и силушка уходит.

Дом Марии Максимовны большой, старинный. Построен он был сто лет назад. Всё сохранилось в первозданном виде: широкие полати из добротной древесины, полы ни разу не перестилались и выглядят так, будто вчера хозяин-умелец положил ровненько половицу к половице - годы их не повели и не испортили. В сторонке, как и полагалось раньше на Руси, стоит печка-богатырша. Она тоже помнит, как согревала и принимала в объятия большую семью, как хлеба пекла.

• Тятенька домик этот один выстроил, да видно понадсадился и вскоре умер, - вспоминает Мария Максимовна,- а ему было всего-то 37 годочков. И осталось нас шестеро детей - все девчонки, самой маленькой полтора года было. Вот так и выросли с мамой. Ой, всего хватили в жизни: и войну пережили, и голод, и холод. Из шестерых-то я одна сейчас жива. Да, что уж об этом говорить, бабий век короткий. Но из деревни я никуда не уеду. Всё здесь мне родное, своё. Вон и погост рядом, родители здесь похоронены, муж мой дорогой и сыночек Шурка - младшенький и любимый.

• Так скучно же одной, Мария Максимовна, да и боязливо, наверное, особенно зимой? - спрашиваю старушку. Она посмотрела на меня и ответила:

• Что ты, милая, кому я нужна, разве что волкам. Они, окаянные, бывает, заходят в деревню, но повоют-повоют да и улепётывают восвояси. Что им тут делать? Живности никакой нет, да и безлюдно.

Ей снятся радужные сны

Мария Максимовна, несмотря на преклонный возраст, сохранила женскую стать и какую-то неподдельную красоту. В её глазах нет старческого тумана: смотришь в них и ловишь какой-то удивительно яркий блеск. Если бы не натруженные, тяжёлые руки да серебро в волосах, не дала бы вовсе ей столько прожитых годков. Она проворна и ловка не по возрасту. Вот и весну ждёт - огород копать надо.

• Дело наше деревенское, - улыбается Максимовна, - с молоком матери каждому поколению трудолюбие передавалось. Год как не держу коровку да поросяток. Скотине надо корма заготавливать, а уж моченьки нет. Дети живут далеко на Севере, помочь мне не могут. Да и одной-то мне продуктов маленько надо. Я вот сяду на автобус да и махну в город. Что надо, то и прикуплю: сахарок, муку, сладости. Хлебушек только сама пеку. Все ухваты и лопатки мне от маменьки ещё достались, и печка вон какая добротная, поэтому мукой больше всего запасаюсь.

…Вся жизнь Марии Максимовны прошла, как во сне. Сколько помнит себя - вся в работе. А сны до сих пор снятся красивые, радужные. Часто видит деревню свою - большую, раздольную, полную детских голосов, речку Тайму, где рыба плещется и прыгает, играя с яркими лучами солнца. Какие это благостные сны!

Вот Маша идёт по берегу Таймы. Воды её спокойны, и по их ликующему сиянию только от редких капель расходятся ленивые круги, гасят друг дружку и вновь рождаются, чтобы тут же умереть. Мир, как весенняя изба с промытыми и распахнутыми настежь окнами, радует тёплой тишиной и свежестью дыхания. И вдруг разразилась гроза. Таким кромешным ливнем, с такой первобытной силой обрушилось небо на землю, что она загудела, как барабан. Мало того - задымилась, живо вскипели ручьи, побежали. И бурлили они ещё долго после того, как проглянуло солнце, вскинулась в полнеба сочная радуга, и всё окрест засияло, будто усыпанное драгоценными камнями. И выбежала ребятня на мокрую землю, бродила по колено по лужам и радостным смехом заливалась от разно-цветья радуги, а она им отвечала яркой вновь выведенной палитрой красок.

• Как будто это и не сон, а явь, - сказала Мария Мак-симовна и как-то по-детски, с наслаждением улыбнулась, а потом продолжила. - А после радуги вода, что парное молоко. До сих пор ощущаю это блаженство, а ведь сон из далёкого детства. Ох, как часто навещают меня такие вот сны. А вы говорите, деревню бросить… Да как же бросить?! Она у меня у самого сердца! Вы знаете, годов эдак пять назад пожар в деревне случился, пал невесть откуда пришёл. А я здесь одна-одинёшенька. Ни связи, ничего нет. Что делать? Взяла икону, упала на колени посреди деревни, читаю молитву и плачу во весь голос: «Господи, если ты всемогущий, помоги отстоять род- ное гнёздышко, останови этот пожар!». Так вот и отстояла деревню с божьей помощью, правда, не всю - 13 домов тогда сгорело. А если бы деревня жила, разве бы такое с нею случилось? - со слезами на глазах закончила Мария Максимовна.

Если б не было войны…

Говорят, жизнь прожить не поле перейти. Да, длинен и суров у старшего поколения этот путь. Но некоторые говорят о своей судьбе как о богом данной, не уставая повторять: «А кому жилось в то время легко?».

• Всё прошло через сердце: нужда, война. Бедненько жили, но весело, без зависти, без злобы. Если радость в доме была - всей деревней радовались, горе на всех делили, - говорит Мария Максимовна. - А уж когда началась война, плакала вся деревня, провожая на фронт своих сыновей.

…Осиротела, погрустнела Кузьмина, без мужской силы остались и все соседние деревни. А на полях уже шла в колос пшеница и трава готовилась к своему буй-ному стоянию для сенокоса. А кому всё это убирать и закрома наполнять? Ведь в деревне - одни бабы, мальцы да старики.

Мария Максимовна вспоминает, что в тот год земля взошла небывалым урожаем. Хлеба с тучным, круто свисшим колосом шевелились войлочно, тяжело. Что ни поле - радость. Старики и те плохо припоминали, когда ещё на их памяти бывало схожее и спорили друг с другом. А Мария за свои шестнадцать лет видела такую щедрость впервые.

Работа началась непосильная. Председатель колхоза определил молодую девчонку на ферму и намекнул, что и в поле бы надо помочь. Так и металась Мария без сна и отдыха: с раннего утра на ферме, днём - в поле, вечером опять бежала доить коров, а после возвращалась на пшеничное поле и вязала снопы.

Уже навалился сырой сумрачный сентябрь, а работы не убывало. Казалось, ещё больше прибыло её, потому что за считанные дни до снега нужно было сделать то, что не успели за всё время с начала жатвы. Или успеть, или пустить оставшийся урожай под снег.

Было больно смотреть на обезлюдевшие поля, где раньше в страду всяк спешил показать свою удаль. А сейчас выбивались из сил стар и млад. Мужики в кровавом поту трудились на полях сражений.

• Не знаю, откуда и силы-то брались, - вспоминает Мария Максимовна. - Бывало, часок подремлем тут же на поле - и вперёд. Молодость спасала, ведь мы совсем ещё девчонки были, а война взвалила на нас непосильную работушку. Вскоре и похоронки в деревню одну за другой стали приносить. И жуть брала от женского плача: он и в поле не утихал, и в деревне не прерывался. Но всё вынесли. Урожай до зимы убрали, а вот она-то больно лютая была. За кормами в лес в сорокаградусный мороз шли и шли повозки, а управляли ими мы, бабёнки и ребятишки-подростки. Да что рассказывать! Война она и есть война. Мужики на фронте под обстрелом шли в атаку, а у нас тоже, считай, был фронт, только без выстрелов.

Где мои семнадцать лет?!

Закончилась война. Но жизнь не стала легче. Многих своих сыновей потеряла деревня Кузьмина на поле брани, поэтому тяжёлой ношей все заботы легли на женские плечи. Но, как говорит Мария Максимовна, молодость брала своё.

После тяжких трудов бежали все в сельский клуб. Она, молодая красавица, лихо играла на балалайке и чудно пела. Об этом Максимовна вспоминает с улыбкой:

• Ты знаешь, милая, я за всю свою жизнь три балалайки ухайдакала. Была бы сейчас балалаечка, я бы ещё тебе спела столько частушек! Эх, где мои семнадцать лет! (смеётся).

• Ну хоть одну спойте, пусть и без балалайки, - прошу Марию Максимовну, и она тут же запела:

- Мне милёнок изменил,

На коне уехал в Крым,

А я маху не дала -

На кобыле догнала!

Мария Максимовна спела и, хитро прищурив глаза, спросила:

• Вы, поди, сроду и частушек не знаете? А у нас в деревне каждый их наяривал под балалайку, только держись. А какой хор был в Кузьминой! Не слыхала? В Тюмень на конкурс ездили и места призовые получали. Помню, мне чайный сервиз вручили как талантливой певунье. Ой, да везде успевали: и в труде равных не было, и в гулянье да плясках никому не уступали. Ведь и дерев-ня-то наша большущая была. Теперь одни воспоминания.

О своём муже Мария Максимовна говорит особенно нежно, потому что до сих пор его любит. Четверых деток родили и воспитали, всем дали образование. Нелегко приходилось всю жизнь, но всегда в семье были лад и согласие. Жаль, болезнь рано подкосила его.

• В лес за грибами да шишками идём вместе. Я как белка по кедрам лазила. Мы с мужем мешков по двадцать орехов запасали, - вспоминает Мария Максимовна. - В деревне деньги во все времена платили небольшие, а детей надо было растить и учить. Зарабатывали на жизнь как придётся. Я так и проработала в колхозе дояркой, а муж мой животноводом был.

Дети разлетелись. Жалею, что ни один сынок в жёны деревенскую девку не взял. Жили бы со мной да поживали, а городских-то в деревню не заманишь, - сокрушается Мария Максимовна. - Ну да ладно, вон весна пришла, а с ней мне на сердце легко. Видишь, сколько у нас сейчас домов строится? Это все наши, деревенские, начинают опять свои гнёзда обустраивать. Пока как дачники, а потом, может, и совсем переберутся. Видно, родные места зовут. Как ты думаешь? - задаёт мне вопрос старушка и сама на него отвечает. - Конечно, зовут. Она немного остановила разговор и, чуть помолчав, продолжила.

• Может, нынче кто и останется со мной зимовать. Вон Толя Зольников, вроде, совсем уже отремонтировал отцовский домик. Летом здесь много народу, ребятня бегает. А вот уж осень не люблю и не хочу, чтоб она наступала. Грустно и печально мне - все уезжают в город, а я каждого со слезами благословляю на большой дороге и возвращаюсь к своему Комарику зиму зимовать.

…Мария Максимовна проводила нас до калитки, помахала по-матерински рукой и села на нагретую весенним теплом завалинку, а рядом, жмурясь от яркого солнца, прилёг к её ногам Комарик. Вот такая получилась деревенская картинка. Только мне показалась она отчего-то немного грустной, хоть и весна пришла.

Галина ГРЕБЕНЩИКОВА, фото Тимура КАРЫМОВА